Лазутчики Ричарда тоже не сидели сложа руки. Группа нанятых им арабских бедуинов доложила, что у подножия Хевронских гор замечен самый большой караван из всех, какие они видели, движущийся к Святому Городу. То был долгожданный обоз, шедший к армии султана из Египта. Личный летописец Саладина Бега ад-Дин повествует историю, заслуживающую подробного изложения хотя бы тем, что она дает ясное представление, чем Ричард заслужил столь хвалебные отзывы о своих качествах воина и полководца: «Когда же [Ричард| получил несомненное свидетельство, что караван уже неподалеку… выступила тысяча всадников, каждый из каковых усадил пешего воина [на коня] перед собою… Султан же, получивши сведения о передвижениях недругов, отправил вестника навстречу каравану. Посланным Саладин наказал вести караван пустыней, избегая приближаться к франкам, остерегаясь встречи с оными более всего на свете».
Однако мусульманские командиры пренебрегли приказом, не встретив по пути к каравану ни единого христианина и потому вообразив, будто можно без опаски вернуться той же дорогой. Вожаку советовали не останавливать караван на ночь, чтобы покинуть опасный район как можно быстрее, но он презрел и этот совет, опасаясь, что в темноте многие разбредутся, сбившись с дороги, и остановил караван на ночлег в оазисе, километрах в пятнадцати севернее Биршебы – как раз в пределах досягаемости христиан, шедших в этом направлении. Арабские шпионы Ричарда тут же поспешили к нему с добрыми вестями.
«…Когда сие доложили королю Англии, сказанный не поверил, но, вскочив в седло, отправился в путь с малою свитой. Приблизившись к каравану, облачился в арабское платье и обошедши его кругом, узрел, что в стане царит покой, все забылись крепким сном, и, воротясь, повелел своим воинам оседлать коней. И на рассвете застал сей громадный караван врасплох, наслав на него пехоту и кавалерию… То был величайший позор, ибо давно уже правоверные не знали столь сугубого бедствия».
Насколько же серьезным оказалось это бедствие? Три тысячи верблюдов, три тысячи коней, пятьсот пленных и целая гора провизии и боеприпасов. «Еще ни разу доселе не ведал султан подобного горя и подобного отчаяния». Кроме того, с этого момента Саладин более не мог утешаться мыслью, что провизия у Ричарда скоро закончится.
Везение Ричарда, пополнившего свои припасы за счет противника, означало возможность скорого штурма Иерусалима, и Саладин приказал подчиненным засыпать и отравить все источники и колодцы от Бейт-Нубы до Святого Города. Пусть крестоносцы не знают недостатка в пище, но без воды им долго не выжить. Сверх того Саладину пришлось усмирять собственные войска, потому что вековечная рознь между турками и горцами Курдистана вдруг переросла в кровавые стычки.
Саладин не ошибся: и люди, и животные нуждались в воде, и без нее жажда сломила их даже не за недели, а за считанные дни. Христиане начали падать, а там и умирать. Ричарду пришлось отдать приказ отступать в сторону моря к великому негодованию многих баронов (вероятно, распоряжавшихся ничтожными запасами имевшейся воды). Наверное, Ричарду было так же несладко распроститься с мечтой о славе, как и его воинству: согласно легенде, разведывая окрестные холмы, он заметил отблеск солнца на сияющих кровлях Иерусалима и поспешно заслонил зеницы щитом, не смея даже зреть Святой Город, поскольку не сумел вернуть его крещеному миру.
И снова Ричард вступил в переговоры с Саладином, после чего отправился в Акру вместе с Великим Магистром де Саблем, учредившим там новую ставку ордена тамплиеров, поскольку намеревался вернуться в Англию для решения тамошних проблем, не дожидаясь окончательного подписания договора с Саладином. Как только он устранился со сцены, султан не мог упустить шанс напасть на Яффу. Не встретив никакого сопротивления, поскольку армию Ричард увел с собой, мусульмане без труда ворвались в город, где турки и курды, забыв о разногласиях, начали вымещать злобу на христианском населении, бесчинствуя на улицах, не зная удержу, предаваясь грабежам и убийствам. Христианский гарнизон цитадели выказал было желание поторговаться об условиях капитуляции, но Саладин ответил, что уж лучше никому не покидать цитадель, пока не удастся усмирить войска – только так он мог ручаться за безопасность христиан.
Едва лишь Саладиново войско показалось в отдалении, в Акру направили конного гонца, и Ричард бросился на выручку с величайшей поспешностью, не теряя даже минуты, дабы переобуться в сапоги. Отправив армию в Яффу по суше, сам он вместе с восемью десятками рыцарей и четырьмя сотнями арбалетчиков отправился морем на кораблях Пизы и Генуи.
Наконец восстановив дисциплину в войсках, Саладин с главными силами удалился из города. Рыцари Яффы только-только начали покидать цитадель, чтобы сдаться, когда мусульманские дозорные подняли тревогу, заметив флот Ричарда. Не растерявшись, христианские рыцари тотчас же выхватили мечи, проложив ими дорогу обратно в цитадель, и заперли тяжелые ворота на засов. А некий католический священник тем часом, сбросив рясу, вплавь добрался к Ричарду, дабы поведать, что цитадель не пала. Ричард же, не теряя времени попусту, велел посадить суда на песчаную отмель перед цитаделью, будто десантные ладьи, так что воины, спрыгнув за борт, смогли добраться до берега вброд. А две тысячи итальянских моряков, опьяненные жаром грядущего боя, схватились за оружие и последовали за ними.
Растерявшиеся сарацины, разбежавшись но домам и улицам, попросту не успели приготовиться к сплоченной обороне и дрогнули под неистовым натиском христиан, усиленных воинами гарнизона, хлынувшими из цитадели. Не прошло и пяти минут, как мусульмане в панике бежали из города. Главная часть армии Саладина успела отойти километров на девять, но, узнав, что у Ричарда всего пара тысяч человек, вставших лагерем иод Яффой на неукрепленных позициях, султан велел повернуть обратно. Лазутчики уже доложили ему, что армия Ричарда движется со стороны Акры, так что напасть на короля Англии следовало незамедлительно, пока он не собрался с силами. Атака должна была состояться на рассвете.
Приход Саладина оказался бы для христиан полнейшей неожиданностью, если бы не некий беспокойный генуэзский матрос, вставший ни свет ни заря, чтобы прогуляться вокруг лагеря. Едва взошло солнце, как он узрел вдали искорки бликов света, игравшего на оружии мусульман, и сломя голову устремился в лагерь, дабы предупредить соратников. Как ни мало оставалось времени в запасе, Ричард распорядился им на диво толково.
Первым делом устроили невысокий частокол из вбитых в землю шатровых колышков, чтобы сбить с шага и подкосить мусульманских коней. Далеко позади него Ричард выставил плотный строй копейщиков, каждый из которых прикопал нижний край своего щита в мягкую почву и, опустившись на колено, упер копье одним концом в землю, а второй поднял под углом, так что любой конь, попытавшийся прорваться сквозь строй, неизбежно напоролся бы на острие. Позади заградительной стены Ричард поставил половину из своих четырехсот арбалетчиков, а вторую – прямо у них за спиной. Чтобы взвести арбалет, требуется немало времени, так что Ричард решил сократить фронт вдвое, зато вдвое выиграть в скорострельности. Пока передний стрелок целился, задний уже заряжал для него оружие. Мусульманская кавалерия еще ни разу не наталкивалась на столь молниеносную арбалетную стрельбу, и Ричард в очередной раз продемонстрировал свой дар полководца. Семь раз обрушивалась волна наступления на заградительную стену и семь раз разбивалась об нее, и каждый последующий натиск был слабее предыдущего, ибо ноги мчащихся в атаку коней путались в трупах павших мусульманских воинов и лошадей.
Заметив, что мусульманские кони устали, Ричард оседлал одного из десятка коней, имевшихся в стане христиан, и возглавил атаку своих пеших копьеносцев против кавалерии, ринувшись в самую гущу боя. Стоя на возвышении неподалеку, Саладин с невольным восхищением наблюдал за золотобородым божеством войны. Когда же конь Ричарда пал под ним, султан, ненавидевший английского короля со времени резни на Айядиехе, из \"важения к достойному противнику послал ему двух свежих коней прямо в пылу сражения, после чего отозвал свои войска, оставив Яффу Ричарду.