По смерти Карла д'Анжу община Акры, госпитальеры и тевтонские рыцари уже не возражали против такого оборота дел. Венеция тоже решила не противиться. Да и Великий Магистр де Боже с рыцарями Храма после долгих дебатов решили склониться перед волей большинства. Единственное возражение поступило с неожиданной стороны – от сенешаля Одона Пуалешьена, никогда прежде не знавшего такой роскошной и вельможной жизни и потому отказавшегося уступить полномочия. Забаррикадировавшись в замке Акры с французским гарнизоном, он изготовился дать бой королю Кипра, прибывшему в Акру в июне. Проявляя терпение, Генрих попытался поладить с ним миром, но местным баронам бесплодный конфликт скоро надоел. Великие магистры военных орденов, испросив у Одона аудиенции, предупредили сенешаля, что он одинок в своих притязаниях и, упорствуя, повергает свою жизнь опасности. Не выдержав напора, Одон наконец согласился уступить замок Генриху. После чего юного короля Кипрского повсеместно признали законным королем Иерусалимским.

Королевская династия Кипра, так долго и упорно боровшаяся за иерусалимский престол, наконец-то добилась своего – вот только непонятно для чего. Все королевство приткнулось на узкой полоске берега от замка тамплиеров Тортоза на севере до Замка

Паломников на юге, и даже в самом широком месте простиралось менее чем на девять километров вглубь суши. Каждый более-менее крупный город являл собой удельное государство, и правители этих государств крайне редко находили взаимопонимание с остальными. Тевтонские рыцари лишились своего замка Монфор и на защиту державы могли выставить разве что горстку рыцарей. Госпитальеры утратили и Крак де Шевалье, и горный замок Маргат, оказавшись в крайне уязвимом положении. Посему основное бремя обороны королевства легло на плечи рыцарей Храма, удержавших все свои пограничные замки, единственное свое достояние. Был отчаянно нужен новый крестовый поход, а дабы удержать свои позиции в Святой Земле без него, христианам оставалось лишь возлагать упования на союз с ильханом персидских монголов Аргуном.

И такой союз буквально дожидался католиков; им оставалось только сказать «да». Ильхан ни капельки не скрывал своего желания биться рука об руку с христианами, о чем и написал в послании Папе Гонорию IV, и никак не мог уразуметь, почему тот не снизошел до любезности хотя бы ответить на письмо. В 1287 году хан отрядил в Рим личного посланника – христианина-несторианина по имени Раббан Саума, но к моменту прибытия посланника Папа почил, а преемника еще не назвали. Он попытался было растолковать серьезность ближневосточных проблем собранию кардиналов, но те упорно обращали всякую беседу в допрос с пристрастием касательно его несторианской веры, после чего пускались в схоластику, излагая католические воззрения на теологические изъяны в ответах Раббана Саума. Конечно, монгольского посланника интересовало, что римские прелаты думают о загробной жизни, но его миссия состояла как раз в том, чтобы как можно более оттянуть ее наступление для Ближнего Востока. Посему он отправился в Геную, где был принят весьма радушно, но все мысли генуэзцев были заняты войнами против военных флотов Венеции и Арагона.

Филипп IV Французский очень тепло принял его в Париже и даже обещал выслать крестовый поход, но дату оного назвать воздержался. Придворные поведали Раббану Саума, что в данный момент Филиппа более всего занимает континентальная война с Эдуардом I Английским. Английский же король, пребывавший в Бордо, тоже встретил монгольского посланника весьма добродушно, предавшись с ним воспоминаниям о странствии крестоносцем в Святую Землю в младые лета. Эдуард благожелательно высказался о крестовом походе, но не изрек ничего конкретного, так что доложить своему монгольскому господину Раббану Саума было опять-таки нечего.

В феврале 1288 года, получив известие, что на папский трон взошел новоизбранный Папа Николай IV, Раббан Саума побросал все дела и поспешил в Рим. И снова его ждал теплый прием, скользкие речи и неискренние, смутные заверения в заинтересованности. Папство увязло в войнах, пытаясь восстановить на Сицилии анжуйское правление, обошедшееся ему в кругленькую сумму. И спустя пару недель Раббан Саума вернулся на родину к ильхану Аргуну, совсем пав духом, удрученный принесенной дурной вестью, что надеяться на союз монголов с христианами не приходится, да и уповать на новый крестовый поход нечего.

Два года спустя Аргун предпринял новую попытку, разослав христианским монархам Европы личные письма с предложением начать кампанию против мусульман в январе 1291 года. А в награду за помощь людьми и снабжением обещал уступить христианам всю Святую Землю. Но не добился ровным счетом ничего. Столь же безответными остались его воззвания к католикам крестоносных держав, хотя Аргун ясно видел, какая суровая угроза нависла над ними. Католики не хотели даже знаться с ним и вовсе не жаждали никаких войн. Тихо-мирно наживаясь на прибыльной торговле с мусульманами, они никоим образом не желали расстроить налаженный ход дел, питая непоколебимую уверенность, что мусульмане разделяют их воззрения, и вполне довольствуясь своим письменным соглашением с Калауном.

Но затем, в самом начале 1289 года, Великий Магистр Вильям де Боже получил тревожное секретное послание от эмира аль-Фахри – сановника египетского двора в Каире, состоявшего у тамплиеров на содержании. Аль-Фахри уведомлял орден, что Калаун отправил в Сирию изрядную рать в приуготовлении штурма Триполи. Не мешкая, поделившись сведениями с главами Триполи, Великий Магистр посоветовал проверить и отремонтировать фортификации крепости, а также созвать людей и наполнить склады, дабы встретить нападение мусульман во всеоружии. Никто ему попросту не поверил, никаких мер не приняли, но Великий Магистр, безоглядно полагаясь на полученные сведения, направил отряд тамплиеров готовиться к скорому неминуемому нападению. И только время, драгоценное время, которого почти не осталось в запасе, покажет, достоверны ли сведения разведки тамплиеров.

еликий Магистр тамплиеров знал о ситуации куда больше, чем осмелился открыть гражданам Триполи. Он ведал, что султан Калаун даже пригласил участвовать в нападении на город группу христиан, – вот уж воистину наглядный пример хитросплетений местной политики. Боэмунд VII скончался в октябре 1287 года, и законной наследницей стала его сестра Лючия, проживавшая в Италии. Но местным владыкам правление отсутствующей государыни было совершенно не по нраву, и графство предложили вдовствующей княгине Сивилле Армянской. Согласившись, та сразу же попыталась вернуть губернатора, которого назначала, когда еще отправляла обязанности регентши. Таковым оказался люто ненавистный Варфоломей, пресловутый епископ Тортозский, своими деяниями некогда навлекший на себя гнев Великого Магистра тамплиеров де Божё. Но преклонить слух к возражениям местных баронов и негоциантов Сивилла не пожелала. В ответ местные владыки провозгласили, что королевская династия низложена, а править отныне и впредь, как и в Акре, будет община. Тамплиеры, ненавидевшие епископа, поддержали их безоговорочно. Бургомистром избрали Бартоломео Эмбриако. Симпатии с его стороны к роду Боэмунда опасаться не приходилось, поскольку его брат Гильельмо и был двоюродным братом Гвидо Джебельского, по приказу Боэмунда VII обреченным на смерть и зарытым в землю по шею.

В 1288 году законная наследница графиня Лючия прибыла из Италии, дабы предъявить права на Триполи. Однако расстаться с новоприобретенной властью община не пожелала, подав прошение дожу Генуи принять Триполи как генуэзский протекторат, предоставив правление городом общине. Генуэзцы, восхищенные возможностью прибрать к рукам столь важный центр торговли, прошение одобрили и тотчас снарядили пять военных галер общине в помощь. Как и следовало ожидать, Венеция, перечившая Генуе во всем, поддержала графиню Лючию. Тамплиеры же приняли сторону своих союзников-венецианцев.