– Коридор позади нас обвалился, – я оценила нанесенный взрывом ущерб и поднялась на ноги. – Так что в ближайшее время преследовать нас не станут, а это, наверное, стоит твоего травмированного носа.

Оливия посмотрела на меня как-то не очень доброжелательно. Вот уж никогда бы не подумала, что наша валькирия так яро радеет о своем внешнем виде!

Минут пять мы петляли извилистыми проходами, освещая дорогу карманными фонариками и пытаясь разобраться в нагромождении каменных блоков, заваливших и без того узкие переходы. Наконец, миновав несколько дверей, Оливия, гораздо лучше меня знавшая планировку этого корпуса, вывела нас к довольно неприметной дверке, окованной внушительными поржавевшими железными полосами.

– Здесь! – валькирия решительно направила указательный палец в сторону мощной створки. – Личная комната Ариэллы.

Я корректно постучала.

Из-за двери не доносилось ни звука.

– Нат, хватит дурить, открывай! – сердито рявкнула ангелица, сильно гнусавя в разбитый нос.

– Сова открывай, медведь пришел! – шутливо поддержала я с аристократичным прононсом, образовавшимся по причине пыли, набившейся везде куда можно и куда нельзя. Я конечно же отдавала себе отчет в неуместности подобных шуточек, но предпочла выкрикнуть что-то нейтральное, путь и мало подходящее к нынешней плачевной ситуации – опасаясь напугать чувствительную Ариэллу.

Но, увы, никто ни кинулся открывать запертую изнутри дверь. Очевидно, наши доводы показались весьма неубедительными для забаррикадировавшихся в комнате влюбленных. Мы с Оливией растерянно переглянулись.

– Какого черта! – недовольно буркнула валькирия, пиная дверь ногой. Упоминание нечистого ее уже ничуть не коробило.

Как выяснилось тут же, дверь лишь внешне выглядела прочной, на деле она оказалась прогнившей насквозь. Трухлявые доски не выдержали напора атлетически сложенной девицы, с первого же удара бесславно уступив грубой силе.

– Что и следовало доказать! – самодовольно провозгласила Оливия, делая шаг в освободившийся проход. Я последовала за ней.

Внезапно в наши лица буквально врезалось непроницаемое облако, состоящее из каких-то белых, непереносимо вонючих крупинок, заставляющих чихать и кашлять, а затем на мою многострадальную макушку обрушился чудовищный удар, снова переводя меня в лежачее положение…

Помнится, однажды наш хулиганистый Уриэль весьма аргументированно, хотя излишне многословно излагал восхищенным молодым ангелам, что женщины практически ничем не отличаются от собак. Точно так же безоговорочно преданы своему хозяину, так же, как и брехливые шавки, часто лают по пустякам и так же хорошо выполняют команду «лежать». Может быть, эти циничные высказывания все-таки оказались не лишены некоторой доли здравого смысла, а?

Конрад Майер задумчиво поскреб широкую, обильно заросшую черными волосами грудь, поставил на компьютерный стол початую банку пива «Бавария», пару секунд поколебался, но все-таки нажал кнопку включения системного блока. Фривольно, как хорошей знакомой, подмигнул изображению аппетитной блондинки на мониторе и, справедливо рассудив, что все ресурсы компьютера продолжат загружаться еще некоторое время, отправился на кухню, предусмотрительно прихватив с собой недопитое пиво. Проходя через коридор, он не удержался, чтобы не полюбоваться в большом настенном зеркале своей поджарой фигурой, для пущего эффекта немного втягивая живот и напрягая бицепсы и трицепсы. Но, нужно признать, втягивать-то по большому счету было нечего. Вредная привычка, заключавшаяся в частом и бессистемном употреблении пенистого хмельного напитка, полностью искупалась регулярными походами в спортзал и ежедневными утренними пробежками. «Ну, почти ежедневными!» – не стал лукавить господин Майер, поглаживая свежевыбритую голову. Отрастить волосы Конрад пытался уже неоднократно, но каждый раз, с отвращением глядя на жесткую щетку, криво расползающуюся по вискам и затылку, плевался в сердцах, вновь обриваясь до стерильной гладкости бильярдного шара. Впрочем, отсутствие волос не только придавало ему некую инфернальную загадочность, весьма броскую на фоне нынешнего повального увлечения длинными шевелюрами, но и, по фанатичным заверениям прекрасной половины человечества, выгодно подчеркивало красоту его мужественного лица. «А лицо – да, не подкачало! – Конрад довольно крякнул, рассматривая в зеркале свои высокие скулы, твердый подбородок, нос красивого очерка и мягкие карие глаза, опушенные длинными черными ресницами. – Вот так-то, господин рыцарь!» – после чего он саркастично оттянул резинку атласных спортивных трусов, отпустил ее, позволив звонко щелкнуть по рельефному прессу, и важно прошествовал в святая святых своей римской квартиры – вместительный пищеблок, плотно заставленный разнообразной бытовой техникой. Конрад уважал комфорт.

Там он засыпал в кофеварку порцию свежесмолотого мокко – горьковатого, но стопроцентно мужского, достал из холодильника еще одну банку любимого пива и щелкнул пультом, включая плазменную панель небольшого телевизора. Уткнувшись в недра хладоагрегата, он игриво дернул обтянутыми алым атласом ягодицами, приветствуя очаровательную Бьянку, популярную ведущую новостей на первом канале крупнейшего итальянского телевизионного холдинга. Видимо, фигуристая брюнетка тоже не осталась равнодушной к прелестям Конрада, потому что немедленно расплылась в заученной улыбке и защебетала тонким голоском:

– По уверениям нашего собственного корреспондента, вид выгоревшего дотла аббатства являет собой поистине удручающее зрелище, производя неизгладимое впечатление даже на самых стойких и опытных в подобных делах пожарников.

– Ага, знаем мы ваших хваленых пожарных, – иронично ответил Конрад, продолжая стоять к Бьянке спиной, и с подозрением обнюхивая извлеченный из холодильника кусок ветчины. – Да они при одном виде обгорелого трупа мыши в обморок падают!

Наверное, ведущая тоже не очень-то доверяла компетентности провинциальных служб спасения, потому что скорчила скорбную мордочку и продолжила излагать сводку новостей.

– Среди множества тел пострадавших удалось опознать личности многочисленных обитателей аббатства – монахов и послушников. Но, как нам стало известно из достоверных источников, среди руин также обнаружены трупы каких-то странных, с трудом поддающихся научной классификации существ, что позволило сделать выводы об участии аббатства ди Стаффарда в проведении запрещенных законом вивисекционных опытов над животными. Благополучный городок Салуццо еще не видал столь громкого скандала! Личный секретарь папы римского Бонифация XIII уже выступил с официальным заявлением о непричастности Римской католической церкви к творимым в Салуццо противоправным действиям!

– Ну, молодцы, просто молодцы! – ехидно прокомментировал услышанное Конрад, наконец-то признав ветчину пригодной к употреблению, педантично нарезая ее ровными ломтиками и выкладывая на раскаленную сковородку. – Я, милочка, церковников знаю давно и хорошо, поэтому могу уведомить вас, синьорина Бьянка, что там, в Салуццо, явно не обошлось без вмешательства иных рас. Причем, видимо, там приключилось что-то действительно масштабное, раз Ватикан не успел своевременно подчистить улики и вынужден теперь так яро открещиваться от несчастных убиенных монахов. Так что, милая Бьянка, – он со вкусом разбил на сковородку одно за другим целых пять яиц, – забудьте-ка вы об этом злополучном ди Стаффарда и приходите ко мне завтракать!

Но в ответ ведущая, анорексивно замученная низкокалорийной диетой, не одобрявшей такого термоядерного избытка холестерина, кокетливо улыбнулась и исчезла с экрана, уступив место накаченному молодому человеку, принявшемуся увлеченно рассказывать о соревнованиях по футболу. Мужчин Конрад не любил, к футболу дышал равнодушно, поэтому он переключил телевизор на музыкальный канал и с аппетитом в одиночку принялся за гигантскую яичницу с ветчиной, запивая ее частыми глотками пива. Утолив первый утренний голод и подбирая хлебной корочкой последние капли оливкового масла, господин Майер снова и снова пытался понять, что же именно так насторожило его в рассказе Бьянке, не давая выветриться из головы этой, в общем-то совершенно пустяковой новости. И лишь попивая крепкий кофе, Конрад неожиданно прозрел, да причем так внезапно, что с воплем: «Вот ведь черт!» – подпрыгнул на табуретке, чуть не опрокинув чашку с мокко на свои щегольские трусы. Он вспомнил.