Ой! Я налетела на высоченный стеллаж и громко охнула. И в самом деле – больно. Определенно, нужно предложить брату Бернарду всю отловленную мелкую нечисть типа тех трех недомерков-гомункулусов, что у него в лаборатории томятся, загонять на этот треклятый склад. Готова поспорить на что угодно – они здесь через полчаса сами успешно поубиваются, и нам даже никаких боевых молитв тратить не придется. Дешево и сердито. И главное, минимум хлопот по восстановлению потраченной ментальной энергии. А может, сюда и нашу прожорливую русалку перебазировать? А то эта бабища с селедочным хвостом хомячит в день по десять килограммов креветок и уже разъелась, пожалуй, до центнера живого веса. У нас тех, кто двойку на коллоквиуме огреб или еще как проштрафился, традиционно отправляют кормить эту подопытную дочь Нептуна, а кушает она, надо признать, весьма медленно и некультурно – громко чавкая и рыгая. Зрелище не из приятных. Поэтому весь наш курс дружно ненавидел сие главное украшение монастырского вивария. Хотя нет, от русалки брат Бернард не откажется даже ради спасения собственной души – у нее же такой выдающийся во всех смыслах бюст, что даже сама сестра Аннунциата тихо дохнет от зависти. То-то главный экзорцист так любит медитировать в удобном кресле перед аквариумом со своей ненаглядной водоплавающей Памелой Андерсон… Нет, все-таки наш мир довольно справедливо Господом устроен – у каждого свои тараканы в голове, причем у некоторых – весьма крупные!
Лучик фонарика заполошно метался по проходу между полками и ярусами, высвечивая острые края каких-то конструкций и угловатые предметы непонятного назначения. Я, кажется, окончательно заблудилась где-то в самом центре обширного склада. Может, пора начинать орать «помогите»? А то глядишь, недель через пяток найдут в этом лабиринте мой вдрызг переломанный костяк, начисто обглоданный крысами. Испугавшись подобной мрачной перспективы, я набрала побольше воздуха в легкие, широко открыла рот и зычно гаркнула требовательным тоном:
– Помогите, спасите – умираю!
– Между прочим, иудеи по пустыне египетской сорок лет блуждали – и ничего, не померли! – немедленно донесся до меня чей-то насмешливый отклик. – Чего вопишь-то как оглашенная, страшно поди стало?
– Так это, заблудилась я, кажется! – осторожно вякнула я, так и не определив поначалу, мужчине или женщине принадлежит этот необычно низкий голос. Лучик фонарика высветил что-то необъятно-монументальное.
– Если кажется – креститься надо! – наставительно усмехнулись из темноты. – Али ты нехристь какая богомерзкая?
– Ну вот еще, ничего подобного! – возмутилась я. – Я самая что ни на есть правоверная католичка!
– Ой, что-то я в этом сильно сомневаюсь! Худющая ты какая-то, бледнющая, рыжеволосая и подозрительно зеленоглазая. А ты часом не мавка?
– Да человек я, че-ло-век!
– Хм, – продолжала сомневаться темнота. – А может, тебя стукнуть разок-другой на всякий случай?
– Послушайте, как вас там, – непритворно вознегодовала я, – что вы себе позволяете? А вдруг вы сами носферату или волколак?
– Кто, я? – оскорблено взревел трубный голос. – Худобина, пигалица, да как ты смеешь…
И прежде, чем я успела вставить еще какую-нибудь реплику, полумрак внезапно сменился ярким светом, являя моему взору самое необычное существо из всех, кого мне когда-либо довелось встречать.
Источником столь внезапно наступившего просветления – как на территории арсенала, так и в моих мозгах, оказался мощный галогенный фонарь, зажатый в руке высокой широкоплечей женщины, хмуро нависшей над моей рыжей макушкой. Нет, я и сама никогда не жаловалась на недостаток роста, но незнакомая дама вполне могла позволить себе называть меня и худышкой, и коротышкой, и вообще как ее душеньке будет угодно. Ведь против лома нет приема, а против такой девицы даже лом не поможет. Под два метра в высоту и чуть меньше в ширину, весом под сто пятьдесят килограммоов, с длинными белокурыми косами и голубыми глазами истинной арийки. Настоящая скандинавская валькирия во плоти! Я обомлела, задрав голову и приоткрыв рот.
– Вот это да! – выдала я, шумно переведя дух и вновь обретая способность изъяснятся внятно и членораздельно. – Офигенная находка. Клянусь золотыми локонами Марии Магдалины, вы – прямо живая копия Афины Паллады! Ну и приключеньице, да это же просто именины сердца и пир духа какой-то!
– Дура! Можно подумать, ты мертвую копию греческой богини видела! – снисходительно рыкнула валькирия. – Мы в замкнутом пространстве находимся, кругом полно взрывчатых веществ, и поэтому применение воспламеняющихся газов категорически запрещено! Так что ты поосторожнее со своей пирдухой тут, худобина! Не дай бог что случится – так мы и убежать не успеем, и улететь не сможем. Я сама давно уже утратила способность летать, а у тебя, думаю, и от рождения-то крыльев не водилось…
– У вас раньше были крылья? – не поверила я. – Так вы что?..
– Ну да, ангел я! – спокойно закончила девица.
Я потрясенно осела на ящик с противогазами, испытывая глубочайший шок. Пир духа отменялся!
Хорошая штука – скептицизм! Собственным глазам верить, конечно, можно и даже иногда нужно, но факты все-таки вещь упрямая и всегда говорят сами за себя. С особенностями божественной анатомии и физиологии ангелов я знакома на «отлично». Особи мужского пола непременно отличаются воистину небесной красотой, повышенной сексуальной тягой к человеческим самкам и наличием огромного запаса ментальной энергии, которой призваны делиться с той экзорцисткой, хранителем коей становятся согласно специфического плотского ритуала. Благодаря данной энергии, боевые молитвы экзорцисток и приобретают столь убойную силу в отношении любой богопротивной нечисти. Ангелы женского пола встречаются намного реже. Для того чтобы пересчитать тех из них, кто проживает в нашем аббатстве, запросто хватит пальцев обеих рук. Так же, как и юноши, девушки-ангелы всегда рождаются крылатыми, но если по достижении половозрелого возраста ангелица лишается девственности, то ее крылья просто отпадают, будто осенние листья, делая свою бывшую владелицу обычной земной женщиной. Крылья старых дев остаются на месте, но постепенно усыхают, превращаясь в две никчемные, нелепо раскоряченные сухостоины, неловко торчащие из лопаток. Вывод один – если летать на них все равно уже невозможно, то лучше поскорее избавиться от этого мешающего убожества и жить себе спокойно. Если, конечно, не рассматривать две сухие оглобли в качестве наглядного свидетельства святости и непорочности. Впрочем, я всегда подозревала, что летать женщинам не позволяют две глобальные причины, известные всем: скучная проза жизни или же, что случается намного чаще, мужчины! Остается единственная доступная нам возможность – летать не телом, но душой. И сейчас, глядя на белокурую валькирию, я мысленно поаплодировала смелости неизвестного мне храбреца, осмелившегося лишить девства столь внушительную женщину. Надеюсь, что сам он в ходе этого пикантного процесса не пострадал… И еще – приходилось безоговорочно положиться на собственные глаза, достоверно свидетельствующие о том, что ангелы не всегда бывают гибкими, стройными и изящными. Скажи мне об этом кто-то другой – ни за что бы не поверила. Я вообще на редкость скептичная особа, верую лишь в Спасителя нашего Иисуса Христа, да еще в реальные, ничем не опровержимые факты. И ни в коем случае во что-то другое! Вот такая гнусная привычка, если вдуматься!
Было уже хорошо за полночь, когда Андреа и Рауль пешком отправились в сторону дома 13-б, расположенного на улице Мурано. От палаццо ла Витиччи его отделяло пять кварталов, но синьорина дель-Васто не пожелала воспользоваться услугами гондольеров, бойко зазывавших молодую и богато одетую госпожу на борт своих изящных суденышек, обещая незабываемую прогулку под звездами, которые сегодня светили особенно ярко. Да, в сегодняшней ночи ощущалось что-то волнующее и таинственное. Андреа глубоко вдохнула влажный воздух, остывший от дневного удушающего жара, и отбросила с головы широкий капюшон тонкого кожаного плаща. Черные шелковистые волосы мерцающей волной рассыпались по плечам, удивительно контрастируя с серебристо-серым платьем и белым плащом. Сапфирно-синие очи стригойки игриво подмигнули кучке низкорослых косоглазых туристов, восторженно пялящихся на ее высокую, стройную фигуру и птичьими голосами лепечущих на плохом итальянском: «Buona sera, bella!». «Ишь, ты, – мысленно усмехнулась Андреа. – Еще смеют заигрывать со мной, недомерки. Желают красавице доброго вечера. А между тем кровь у этих азиатов плохая, невкусная…» Но при этом она воспитанно улыбалась и благодарила вслух: «Grazie!».
