— Ну вот что…

Фанни сделала еще шаг. Их лица почти соприкоснулись. Она что-то очень тихо прошептала.

Усатый джентльмен подпрыгнул как ужаленный и заторопился прочь, изредка оглядываясь на Фанни в почти суеверном страхе. Затем она снова подошла к нам, блистая беззаботной улыбкой.

— Вот так, офицер, — сказала она. — Так это делается. — Констебль топтался в нерешительности, и она продолжила: — Моя дочь очень чувствительна, офицер, ее может расстроить любая мелочь. Я предупреждала зятя, что не нужно водить ее на ярмарку, но он все делает наоборот. И поскольку он абсолютно не понимает, как обращаться с юной леди в интересном положении…

— А? — сказал констебль.

— Да. Моя дочь ждет ребенка, — сладко пропела Фанни.

Констебль покраснел и нацарапал какую-то бессмыслицу в блокноте. Стараясь не потерять лицо, он повернулся к Эффи:

— Весьма сожалею, мэм, — сказал он. — Я просто выполняю свой долг. Ведь вы — дочь этой леди?

Эффи кивнула.

— И супруга этого джентльмена?

— Разумеется.

— Не могли бы вы сообщить мне ваше имя, мадам? Эффи слегка вздрогнула. Я заметил, но констебль, кажется, нет — она моментально взяла себя в руки.

— Марта, — сказала она и повторила увереннее: — Марта. — И, с улыбкой повернувшись к Фанни, Эффи обняла ее за талию и внезапно рассмеялась, не понять почему.

Фанни Миллер много лет была частью моей жизни, и я уважал ее как ни одну другую женщину. На десять лет старше меня, она обладала особой тяжеловесной красотой, острым как бритва умом и была снедаема мужским честолюбием. Как и я, она перепробовала себя в различных амплуа. Ее мать из деревенской девочки стала хеймаркетской потаскушкой и определила Фанни в эту древнейшую из профессий, едва той исполнилось тринадцать. Четыре года спустя мать умерла, и Фанни жила сама по себе, зубами и когтями сражаясь с миром, в который ее бросили. Она страстно хотела преуспеть и в последующие годы научилась читать, писать, чистить карманы, вскрывать замки, драться с помощью бритвенного лезвия или собственных кулаков, готовить лекарства и яды, говорить как леди — хотя она так и не смогла избавиться от корнуоллской картавости, полученной в наследство от матери, — и пить как мужчина. Помимо всего прочего, она научилась презирать мужчин, выведывать и использовать их слабости и вскоре сумела продвинуться от торговли собой до торговли другими.

Фанни заработала свой капитал десятком способов, как честных, так и не слишком: она пела в оперетте, предсказывала судьбу на бродячей ярмарке, продавала поддельные средства от ревматизма, шантажировала, воровала, мошенничала. Я познакомился с ней, когда у нее уже было собственное заведение и около дюжины девушек под началом. Красотки все без исключения — но ни одна не могла соперничать с Фанни, высокой, почти с меня ростом, с сильными округлыми руками, широкими плечами и колышущимися формами, свободными от корсетов и поясов. У нее были яркие кошачьи глаза цвета янтаря и копна медных волос, которые она собирала в сложный узел на затылке. Но Фанни не продавалась — ни за какую цену. Я, как дурак, настаивал — у каждой женщины есть своя цена и свой предел, по крайней мере, я так думал, — и она нанесла удар, с кошачьей грацией метнула в меня опасную бритву с рукоятью из слоновой кости, нарочно промахнувшись на полдюйма. Это было так быстро — я даже не заметил, как она достала бритву из кармана, — но я до сих пор помню, как она смотрела на меня, захлопывая чертову штуковину и пряча ее в юбки со словами: «Ты мне нравишься, Моз. Правда нравишься. Но если ты снова забудешься, я с тебя шкуру спущу. Понятно?» И ни малейшей дрожи в голосе, никакого учащенного сердцебиения.

Иногда я думаю, что если у Фанни Миллер когда-то и было сердце, она, должно быть, сбросила его по пути вместе с прочим бесполезным хламом. К тому времени, как мы познакомились, она, несомненно, уже была насквозь стальная. Я ни разу не видел, чтобы она колебалась. Никогда. А теперь она вернулась, мой личный демон, все такая же, лишь несколько седых прядей появилось в роскошных волосах, и взяла в свои руки мою маленькую проблему.

Я был не слишком доволен, хотя Фанни, без сомнения, спасла меня от определенных неприятностей — наверное, я просто не люблю быть в долгу перед женщиной. К тому же я уже вел собственную игру с Эффи, и меня беспокоило, что Фанни будет об этом знать. Она из тех, кто любую ситуацию обращает к своей выгоде, и мне не понравилось, что Эффи почти инстинктивно цеплялась за нее, будто она и впрямь дочь. В любом случае, я молчал, пока мы наконец не ушли из парка и не оказались на Айлингтон-роуд, где я мог бы взять кэб и исчезнуть, пока не пришлось пускаться в утомительные объяснения. Я взглянул на Фанни, которая по-прежнему вела Эффи под руку, и стал осторожно подыскивать свою роль.

— Давненько не виделись, Фанни, — лениво сказал я. — Как поживаешь?

— День да ночь, сутки прочь, — с улыбкой ответила она.

— А как твое предприятие?

— Предприятие, скажем так, процветает. — Опять насмешливая улыбка, будто Фанни от меня что-то скрывала. — Она улыбнулась Эффи, их лица были неприлично близко. — Простите, мисс, если я вас там напугала, — бодро сказала она. — Но я видела, что вам не нужна суматоха, и подумала, вы вряд ли захотите, чтобы вас узнали. — Хитрый взгляд на меня искоса. Я беспокойно поежился. Что ей известно? В какую игру она играет?

— Наш ангел-хранитель, — прокомментировал я, стараясь говорить весело. — Эффи, это Эпифания Миллер. Фанни, это Эффи Честер.

— Знаю. Я знакома с вашим мужем, — сказала Фанни. Я напрягся, но Эффи не отреагировала.

— А, вы натурщица, — сказала она. Она все еще таращилась на Фанни с каким-то глупым упорством — впервые она вывела меня из себя. Я уже хотел съязвить, но она внезапно проснулась. — Почему вы меня так назвали?

— Как, моя дорогая? — спокойно спросила Фанни.

— Марта.

— Ах, это. Просто первое имя, которое пришло мне в голову.

Провалиться мне, если я знал, что она замышляет. Я не понимал, зачем она пытается подружиться с Эффи, которая так непохожа на нее, как только одна женщина может быть непохожа на другую, и тем более — зачем ей приглашать нас к себе. Но она пригласила, и, несмотря на мои мрачные гримасы, Эффи согласилась. Я был вне себя. Я знал, где живет Фанни, у нее был дом в Мэйда-Вейл, рядом с каналом, в нем располагались ее собственные комнаты и жилища примерно дюжины девушек, находившихся под ее покровительством, — не то место, где следовало бы показываться с Эффи, если я не хотел испортить с трудом налаженные отношения с Генри.

— Ну в самом деле, Эффи, по-моему, нам следует отвести тебя домой, как считаешь? — прямо спросил я.

— Глупости! — ответила Фанни. — Еще только три часа. Полно времени, успеем выпить чашку чая и перекусить.

— Я правда не думаю…

— Я бы хотела пойти, — с вызовом перебила Эффи. — Если Моз хочет уйти, пусть. Я скоро вернусь домой.

Черт бы побрал ее дерзость!

— Я не могу позволить тебе одной болтаться по Лондону!

— А я и не буду одна. Я буду с мисс Миллер.

Черт бы побрал мисс Миллер! Я видел, что Фанни наслаждается этой сценой, и был вынужден придержать язык и последовать за ними. С Эффи я разберусь потом. Я еще заставлю ее заплатить.

Моз был недоволен, что мы встретили Фанни. Он неохотно плелся сзади и хмурил брови, а его нетерпеливые жесты ясно давали понять: он хочет, чтобы мы с ним поскорее ушли. И я понимала, почему: несмотря на вдохновенное представление на ярмарке, Фанни вскоре забыла про благородный тон, и, хотя одежда ее была превосходного качества, кричащее платье из темно-красного бархата, шляпа с пером в тон, нитка жемчужин неправильных форм на длинной шее — все недвусмысленно намекало на то, что она авантюристка. Я знала, что Генри думает о женщинах, которые одеваются, ходят и говорят, как она, — и от этого она становилась еще притягательнее.