— Пап? — обратилась к нему Кэтлин во время одного из их субботних разъездов. — Мама говорит, что вы теперь снова хорошие друзья.

— А что в этом такого, душенька? Кто сказал, что разведенные люди не могут быть хорошими друзьями? — Он снял одну руку с руля, чтобы потрепать дочку по волосам, а душу при этом согревала мысль, что через несколько часов он будет держать ее мать в своих объятиях.

В последнее время сферы интересов Фила Дрейка тоже как бы разделились. После прощальной вечеринки Аарона у него завязались легкие и непринужденные отношения с работниками кухни и официантками «Костелло». Он уже мог не есть дома, так как здесь его теперь ждали обильные ужины с негласного одобрения менеджера («Надо бы немного откормить этого мальчика, а то вдруг ему придется защищать нашу страну?»).

Однажды, перед самым наступлением сумерек, Фил вышел из служебной двери, весь такой сияющий после хорошей еды и дружеской атмосферы, и увидел лимузин миссис Тэлмедж. Продвигаясь к дальнему отсеку стоянки, машина ползла так медленно, как будто Ральф проводил экскурсию для пассажиров, в качестве которых выступали Флэш Феррис и какой-то совсем еще юный мальчишка.

— Решил тебя проведать, Дрейк, — заговорил Феррис, когда лимузин остановился. — Хочу убедиться, что ты тут действительно вкалываешь.

— Ну что ж, — откликнулся Фил, аккуратно поправляя на голове фуражку. — Рад тебя видеть.

— Это Род Уолкотт. Он тоже начинает учиться в Дирфилде.

— Привет, Род.

— Привет.

Подросток лет двенадцати, едва вышедший возрастом для частной школы, старательно расправлял плечи, чтобы выглядеть постарше в компании Флэша.

— Школа разослала письма всем новичкам, чтобы они могли при желании заранее перезнакомиться, ну и Род оказался единственным дирфилдцем в этой части острова, — объяснил Флэш. — Он, хоть и маленький, на велике гоняет будь здоров!

— Отлично.

— Что-то тут у вас сегодня тихо, — заметил Флэш.

— Обычно клиенты съезжаются после темноты. Вот тогда я должен суетиться, если хочу срубить несколько баксов.

— Ясно. Что ж, желаю тебе срубить побольше. Фил крутанул фонарик в воздухе и ловко поймал — трюк, который порой проделывают с ракеткой теннисные игроки.

— А как насчет морской пехоты? — полюбопытствовал он. — По-прежнему собираешься провернуть зимой это дело?

Флэш часто заморгал и, словно пристыженный, втянул голову в плечи; он как будто уменьшился в размерах под удивленным взглядом Уолкотта. Наконец он ответил, что еще не решил. Может, да, а может, нет. В общем, пока обдумывает.

И прежде чем отъехать, Ральф, шофер лимузина, повернул голову и подмигнул Филу с сардонической ухмылочкой, давая понять, что ни один нюанс их разговора не проскочил мимо его ушей. По части коллекционирования человеческих слабостей Ральф воистину не знал себе равных.

Покормив ребенка и уложив его поспать среди дня, Рейчел решила, что история с самоизоляцией ее матери зашла слишком далеко. Она на цыпочках вышла из детской, прикрыв за собой дверь, и сразу вдруг поняла, что нужно сделать, чтобы другая закрытая дверь, дальше по коридору, сама собой открылась; на самом деле нет ничего проще и естественнее.

Убедившись перед зеркалом, что придраться не к чему — волосы лежат как надо, на лице написана озабоченность состоянием близкого человека, — она подошла к нужной двери и коротко, но отчетливо постучала.

— Мама? — позвала она. — Я знаю, что ты неважно себя чувствовала, но, может быть, ты к нам присоединишься? Мы все по тебе соскучились.

Она произнесла то, что, в общем, и собиралась, разве что слова «мы все по тебе соскучились» сами вырвались наружу, и приготовилась к тяжелому духу гнилых помидоров или прогорклого майонеза.

Свежий воздух в комнате — результат постоянно открытых окон — ее приятно удивил, как и сама Глория: она была в чистом элегантном летнем платье и, если не считать вызывающе вздернутого подбородка, словно говорящего, что ей не за что извиняться, ее лицо можно было назвать безмятежным. Впрочем, своим видом она ясно давала понять, что Рейчел надо приложить еще немного усилий, если она рассчитывает на ответ.

— Я только что уложила ребенка, но когда ты его увидишь, ты поймешь, как сильно он изменился за столь короткий срок. Если так пойдет дальше, скоро станет непонятно, чего нам вообще от него ждать.

— В этом возрасте это обычное дело, — сказала Глория. — И ты, и Фил тоже очень быстро менялись. — Голос у нее был охрипший после двух недель молчания и не одной сотни выкуренных сигарет, но в нем слышались нотки прощения. Похоже, он уже был не способен на желчно-злобный выкрик «трус» и прочие малоприятные вещи.

— Мама, приготовить тебе ланч? Или еще что-нибудь?

Когда ближе к вечеру Фил спустился вниз, он застал обеих женщин в гостиной весело воркующими над младенцем и без всяких подсказок со стороны сестры понял, что надо вести себя так, словно ничего не было.

Теперь все ждали Эвана с работы. Он должен был окончательно скрепить их новообретенное умиротворение. Им повезло — он появился в наилучшем расположении духа.

— Глория! — воскликнул он. — Как приятно.

Однако Филу показалось, что эта вроде бы радостная улыбка по поводу ее возвращения была улыбкой прижимистого трудяги, который не забыл того, что бутерброд ему однажды намазали не с той стороны.

— Что ж, не все у нас было гладко в последние месяцы, — сказала Глория, после того как подали напитки, — но я считаю, что мы все можем быть счастливы, разве не так?

Фрэнка Брогана забрали в армию в первую неделю сентября. Прощаясь с заводом, он передал Эвану Шепарду новенький комплект ключей от квартиры в Джексон-Хайтс со словами: «Я еще пару раз переночую, если не возражаешь, и можете въезжать, как только будете готовы. Квартирка в вашем полном распоряжении».

В этих словах Эвана, ехавшего после смены домой, покоробил один оборот: «как только будете готовы». Разве в этой жизни можно сказать, готов ты к чему-то или не готов? Тут он подумал, что надо бы заехать к отцу потолковать.

— Нет, Эван, — сказал Чарльз, сидя напротив него за кухонным столом. — Этот шаг не кажется мне разумным. Глорию это подкосит, и, скажу честно, я буду на ее стороне. Вы нарушите общий уговор и оставите ее одну как перст, к тому же сама она такую аренду, скорее всего, не потянет. Вы поставите ее в положение, которое пришлось бы не по нутру даже психически здоровому человеку, а ты должен понимать, что она психически нездорова. Если бы ты в тот день видел ее в больнице, ты бы никогда не поставил это под вопрос.

— Я и не ставлю это под вопрос. Но послушай, отец: это была идея Рейчел, а я всего лишь согласился, потому что считаю это правильным. Мы совершили глупость с самого начала, пожертвовав своей независимостью. Теперь мы оба хотим покончить с этим, и чем скорее, тем лучше. Все очень просто.

Пар от кастрюли, в которой варилась морковка, затуманил очки Чарльза. Он снял их и принялся тщательно протирать линзы бумажной салфеткой. Эван же в очередной раз убедился в том, что без очков лицо старика сразу утрачивало всякую решимость. Такое «бесхарактерное» лицо уже не могло внушать страх.

— Эван, что ж, поступай, как знаешь. Мне остается только запастись терпением и наблюдать со стороны, желая тебе удачи, но у меня есть сомнения в том, что ты принял правильное решение. Я говорю о принципах.

После того как очки были водружены на прежнее место, Чарльз снова стал самим собой.

— В любом случае вот что я тебе скажу: травмировать больную женщину в подобных обстоятельствах… я бы так не поступил, даже мысли такой не возникло бы.

— Очень может быть, — сказал Эван. — Но я сомневаюсь, что ты вообще согласился бы с ней жить под одной крышей, разве не так? Вот почему это стало не твоей проблемой, а нашей, моей и Рейчел, правильно?