Его ошибка заключалась в том, что он сунул свой нос в машину, стоявшую в пограничной зоне, и попал на горячий секс: одна парочка куролесила на переднем сиденье, вторая на заднем. К его ногам выкатилась открытая бутылка виски, проливая на гравий драгоценную жидкость. Промелькнули голые сиськи, которые с криком быстро прикрыла их обладательница; а девица на заднем сиденье со слишком уж хриплым и низким голосом для школьницы обратилась к нему со словами: «Сэр Галаад, вы ли это?» Он поспешно захлопнул дверцу и двинулся восвояси, как будто ничего не случилось. Делая первый десяток шагов, он все ожидал, что оба парня или мужчины догонят его и, круто развернув, отметелят по полной, однако ему удалось убраться подобру-поздорову, и он объяснил это только одним: в машине было достаточно света, чтобы разглядеть, с каким молокососом они имеют дело. Через минуту машина тронулась, сделала разворот на соседней парковке и унеслась по шоссе № 9, а Фила еще долго колотила дрожь, и фонарик прилипал к потной ладони. Чувствовал он себя глупее некуда — спасибо, что никто из «Костелло» не стал свидетелем его ляпа, — и остаток ночи он старался сохранять бдительность, при том что перед глазами то и дело мелькала девичья грудь.

В 3.30, за полчаса до окончания смены, распахнулась служебная дверь, прорезав стоянку желтой полосой света, и грубоватый пожилой голос позвал его:

— Эй, паренек, не зайдешь на минутку?

Это был изможденного вида мойщик посуды, однажды назвавший его тяжелым случаем. И что, собственно, этому типу от него понадобилось?

— Вообще-то мне нельзя отсюда уходить, пока все…

— Да плюнь ты на эти машины. Тут дело поважнее. Внутри царило радостное оживление: провожали в армию Аарона, работавшего сегодня последний день.

В кухне и буфетной толклись доброжелатели — вот и ночной менеджер со стаканом в руке чему-то смеется, — среди которых расхаживал счастливый Аарон, пожимая руки и церемонно целуя девушек. Он был все еще при белой рубашке и черном галстуке-бабочке, а вот передник в последний раз полетел в корзину для грязного белья.

— А, привет, Фил, рад тебя видеть, — бросил ему Аарон мимоходом, и Фил порадовался, что тот вспомнил его имя.

Из досок, которые обычно бросают на мокрый пол, была сооружена импровизированная маленькая сцена; старший официант, португалец, влез на нее сам и помог взобраться Аарону. После того как все угомонились, старший официант произнес вступительную речь с таким сильным акцентом, что разобрать можно было лишь отдельные слова: «…высоко ценим… с восхищением… наши наилучшие пожелания…» Затем одна из официанток продемонстрировала два подарка, на которые, по всей видимости, скинулись все служащие, кроме Фила: серебряные наручные часы и серебряный именной солдатский браслет. Раздались аплодисменты, а когда они стихли, пришел черед красного от смущения Аарона произнести несколько слов.

— Даже не знаю, что сказать, — начал он, — ну, разве только поблагодарить вас всех, причем от чистого сердца. А еще я рад, что моя подружка Джуди с нами сегодня; я все время пытаюсь придумать, как бы произвести на нее впечатление, ну а лучше сегодняшнего вечера просто ничего и быть не может. До сих пор в разговорах с ней я в основном намекал на то, каким я был классным футболистом, но вся беда в том, что это не совсем так: на самом деле я был посредственный игрок. Даже будучи старшеклассником, я вышел на поле всего два-три раза за сезон, когда наши уже вели с разгромным счетом; я считал, что она все равно про это не узнает, поскольку она училась в другой школе, в четырнадцати милях от моей, и мы даже не были тогда знакомы. Короче, солнце мое, теперь ты знаешь всю правду, — он бросил беглый взгляд на смеющуюся девушку в переднем ряду стоящей толпы, — и, поверь, я испытываю большое облегчение, оттого что впредь мне уже не нужно расписывать тебе свои подвиги. Главное чувство, которое я сегодня испытываю, — не считая, конечно, огромного дружеского расположения ко всем вам и понимания, как мне вас будет не хватать, — это потрясение от того, как меня провожают. Никто, я думаю, не знает, чего ему ждать от армии. На эту тему есть много фильмов, но всякое кино так же далеко от правды об армии и о войне, как и от правды о любви. Я надеюсь оказаться в пехоте, куда меня всегда тянуло, и, если мы когда-нибудь вторгнемся в Европу, я надеюсь, что меня пошлют туда, а не в Тихоокеанский регион, потому что вся моя родня — евреи. Но тут не угадаешь, и в результате я могу стать каптером или кассиром в Небраске или в любом другом штате. Что-то я разговорился, но я заканчиваю. Последнее, что я хочу сказать… храни вас бог. Храни вас бог, мои дорогие, и спокойной вам ночи.

Кое-кто из девушек, присоединившихся к бурным овациям, плакал, а юная Джуди вскарабкалась на сцену, чтобы обнять Аарона и зарыться лицом в его пропотевшую рубашку.

В ушах у Фила Дрейка, возвращавшегося домой, еще звучала вечеринка, и он был почти готов снова поверить в то, что в мире все-таки есть смысл, и знал, что по крайней мере сегодня он будет спать, как ребенок.

Вечером в гостиной, в уютном кресле под яркой лампой, с корзинкой для шитья на коленях, Рейчел казалась воплощением всем довольной молодой женушки, когда со второго этажа спустился Фил.

— Эван что, ушел? — спросил он. — Куда это?

— Я не знаю. — Она откусила нитку, прежде чем дать более обстоятельный ответ. — Я не знаю, потому что не спрашивала. Видишь ли, даже в браке один человек не может контролировать каждый шаг другого. Все мы имеем право на какую-то личную жизнь, ты не находишь?

— Ну да, конечно, — поспешил с ней согласиться Фил. — Я вовсе не имел в виду, что… ну да, разумеется. Кто спорит.

Тут из кухни вышла их мать и, бессознательным жестом поправив прическу, спросила:

— А что, дорогая, Эван ушел? Куда это он?

Несмотря на отдельные задержки из-за светофоров, Эван пересек остров, это широкое ровное пространство, с отличным временем. Немного не доехав до пересечения с шоссе № 12, он остановился, чтобы сделать контрольный звонок из телефонной будки.

— Ты не сочтешь это «превращением в привычку», — спросил он Мэри, — если я к тебе приеду сегодня вечером?

— Не скажу, что у меня было так уж много мужчин, — рассуждала Мэри спустя пару часов, когда они лежали, расслабленные, в ее постели, — но и не то чтобы мало.

Она лежала на спине, едва прикрыв простынкой соски и, кажется, не догадываясь, каких душевных терзаний это стоило Эвану, который уже успел пожалеть о том, что завел разговор на эту тему.

— И отставку им я давала чаще, чем они мне, — продолжала она. — А замуж выйти я могла разве что за молодого адвоката; я работала у него в офисе сразу после окончания колледжа. Мы с ним встречались около года, и все казалось замечательным, пока в один прекрасный день, после своей поездки в Канзас-Сити, он не сказал мне, что влюбился в стюардессу. Ты будешь смеяться, но я просто не поверила, решила, что это он так шутит, но он не шутил; пришлось срочно уволиться и ухватиться за первую попавшуюся работу, какая-то занюханная аптечная сеть в Хемпстеде, но там, к счастью, я задержалась всего на несколько месяцев, потому что устроилась в «Бейли». Теперь тебе про меня практически все известно.

В обмен на эту информацию она, само собой, рассчитывала услышать подробности про его супружескую жизнь, и, слово за слово, он сболтнул про самое неприглядное в истории его отношений с Рейчел.

— Вот как, — сказала она, когда он умолк. — Значит, до свадьбы ты с ней не спал.

— Вроде как спал. И да и нет. Это трудно объяснить, понимаешь? — Ну вот, теперь придется объяснять. — Первый раз я привел ее в какую-то зачуханную старую гостиницу в районе западной Двадцать пятой улицы, что было ошибкой. Она была такая зажатая и испуганная и жутко нервная, и из-за этого я тоже непонятно почему разнервничался, так что у нас… ну, в общем… не очень получилось. Потом я несколько раз брал ключи у знакомого с завода от его квартиры в Джексон-Хайте, но там все складывалось не многим лучше. И тогда я подумал: «Какого черта! Лучше уж сразу жениться, а с сексом со временем все само наладится». Понимаешь?