Так как Гилвуд был расположен в сельскохозяйственном районе, в прекрасных окрестностях Йорка, здесь не ощущалось недостатка в землевладельцах равного с мистером Эшвортом положения, а количество поселений, которые имели право посылать своего представителя в парламент, было ограничено. Один из претендентов владел особняком, чья крыша, украшенная башенками, была видна с возвышенного места в Гилвуде между стволами двух высоких берез, росших посреди лужайки. В летние вечера башни весьма живописно возвышались над темной полосой леса, на фоне холма в бледно-голубой дымке. Особняк из серого камня назывался «Башни Рипли» и являлся обиталищем старого генерала Уэста, заядлого тори. Он был также ветераном войн в Индии, за свои действия на поле боя получивший прозвище Неистового ассами.[5]
Генерал Уэст и мистер Эшворт встречались на званых обедах и собраниях графства, где обсуждались проблемы с зерном, католиками или финансами. На последнем из них мистер Эшворт выступил с длинной пылкой патриотической речью, пронизанной от начала до конца любовью к свободе, а когда он сел на место, генерал Уэст, с некоторым усилием утвердившись в вертикальном положении, хрипло объявил предыдущее словоизвержение совершеннейшей чепухой и, обратившись к собравшимся, рекомендовал им дважды подумать, прежде чем позволить своим принципам быть поколебленными такой опасной софистикой. Было замечено, однако, что мистер Эшворт совсем не рассердился на бесцеремонную оценку его красноречия. Напротив, он рассматривал говорившего с любопытством и вниманием и, когда тот сел, улыбнулся с выражением, которое, казалось, говорило: «А этот старикан может отличить сокола от вороны». По-видимому, такое мнение было недалеко от истины, если судить по проницательному взгляду серых глаз старого «раджи».
Два сельских джентльмена могли свести знакомство не только на таких собраниях. Будучи оба мировыми судьями, они иногда восседали на одной скамье и тогда раскланивались и обменивались замечаниями, не предпринимая, однако, никаких попыток к дружескому сближению. Тем не менее, несмотря на их отчужденную манеру держаться, внимательный наблюдатель отметил бы, что между обоими джентльменами существовало молчаливое взаимопонимание и что они по достоинству оценивают характер друг друга. При встрече они обменивались поклонами, часто сопровождаемыми мимолетной улыбкой, хотя на заседаниях, и это бывало нередко, они вступали в спор.
Однако, если генерал Уэст не поддерживал близкого знакомства с мистером Эшвортом, этого, по слухам, нельзя было сказать обо всех обитателях «Башен Рипли». Человек может, ко всеобщему восхищению, командовать целой армией, но не уметь управлять собственными чадами и домочадцами. Домашний круг генерала не был чересчур многочислен. Был один побег, взросла лишь одна оливковая ветвь, имелась единственная стрела в колчане, да и та с неудачным оперением, всегда стрелявшая мимо цели. Иными словами, его проклятием стал единственный сын, которого следовало бы назвать Авессаломом[6] Уэстом, а отец звал ренегатом. Он сызмала держал его в черном теле, но по милости бога и многотерпеливости наставников молодой джентльмен все же выжил. В детстве и в юности во время учебы в университете генералу удавалось держать сына в повиновении, но когда тот окончил курс в Оксфорде и возвратился домой, генерал ослабил поводья и позволил ему свободно вращаться в местном обществе. Если бы старый «раджа», наоборот, взнуздал его покрепче и вздернул на высоту виселицы, мир от этой ошибки не стал бы хуже.
Сына, как я уже говорил, стоило бы назвать Авессаломом, но у купели крестные нарекли его Артуром Рипли, и между этим самым Артуром и владельцем Гилвуда, по слухам, существовали более близкие отношения, чем предполагал генерал Уэст. Возможно, однако, что генералу все было досконально известно, однако его это не тревожило, и он ни во что не желал вмешиваться. Уэст был хитрым и расчетливым старым воякой. Меня укрепляет в этом мнении тот факт, что, когда, как это иногда случалось, вмешивались друзья и пытались поговорить с генералом на эту тему, тот вдруг прикидывался ничего не соображающим, глухим к намекам стариком и не внимал ничьим советам. Особенно усердствовал один джентльмен. Будучи человеком серьезным и строгих правил, как старый друг семейства, а главное, крестный отец Артура, он полагал, что имеет право сказать свое слово по данному поводу. Человек, о котором я говорю, был не кто иной, как мистер Де Капелл, тем более что Де Капелл-Холл был расположен в непосредственной близости от Гилвуда и «Башен Рипли».
Теперь, как уже говорилось, мистер Де Капелл был негоциантом и деловым человеком, но от этого не перестал быть джентльменом. Его семейство было почтенным, как любое другое в Йоркшире. Будучи младшим сыном, не получившим ничего в наследство от отца, кроме имени и положения в обществе, он в этих ничем не примечательных обстоятельствах принял весьма экстраординарные меры и, презрев самолюбие, стал руководствоваться принципом наживы, пустившись в коммерцию. Он искал удачи в фабричном и складском деле, торговал лесом и углем и всем тем, чего не сыщешь на гербах с крестами, мечами и разноцветными щитами. Мистер Де Капелл был наделен качествами, необходимыми для той деятельности, которую избрал: непреклонностью в достижении цели, умом, жадностью и упрямством. Руки его давали скупо, а сердце не отличалось мягкостью. Однако у него были свои представления о чести и порядочности, и хотя он унизился до того, что охотился за прибылью в компании плебеев, пресмыкающихся перед золотым тельцом, и сам пресмыкался не меньше их, все же он еще лелеял в глубине сердца чувство фамильной гордости, не меньшее, чем у какого-нибудь лорда. И ныне, после долгих лет, проведенных за счетами, приобретя огромное состояние, изъяв свой капитал из торгового оборота и все вложив в землю, он в торжественном спокойствии отдыхал, наслаждаясь плодами своих усилий.
Кроме дочери, о которой я уже сообщил читателю, у мистера Де Капелла было двое сыновей. Относился он к ним сурово и строго. Казалось, он опасался, что они еще больше запачкают фамильное имя, чем он сам, когда чуть не погубил его нечестными способами обогащения. Старший сын, Джон, не посрамил строгие правила, в которых был воспитан. Он производил впечатление самолюбивого и благоразумного молодого человека, одаренного превосходным умением контролировать свои поступки, но в родных местах его почти не знали, так как, окончив Оксфорд, он обосновался в Лондоне, где, как говорили, занялся изучением юриспруденции. Торнтон, младший, оставлял желать много лучшего. Он был колючкой в глазу отца, бездельником и повесой, и старый джентльмен ежедневно собирался отречься от него и лишить наследства. Я уже говорил об Амелии Де Капелл, но боюсь, что создал у читателей слишком невыгодное о ней впечатление. У нее были и хорошие качества. Она была весела, умна и очень любила тех, кого могла любить, не опасаясь унизить себя этим чувством. Говоря о ней ранее, я сравнивал ее с девушкой, обладающей умом более высокого порядка, с той, которая могла видеть дальше, чувствовать глубже, воспарить выше. С той, чей характер можно было распознать не сразу, которая при первом взгляде могла показаться насмешливой и тоже живой, умной, гордой, но чья натура вызывала более длительный интерес.
Потребовалось бы несколько месяцев пристального изучения, прежде чем вы смогли бы судить об этом характере справедливо. Право, не знаю, была ли она умнее, чем Амелия Де Капелл, но ум ее был восприимчивее к разнообразным и глубоким впечатлениям, хотя, возможно, и более подверженным влиянию многих и глубоко укорененных недостатков.
Когда старый мистер Де Капелл был особенно недоволен своим блудным сыном Торнтоном, он имел обыкновение совершать вечером прогулку в «Башни Рипли», чтобы поискать сочувствия у хозяина особняка, которого постигло то же несчастье. И теперь, читатель, прежде чем пересказать в общих чертах один из их скорбных диалогов, я должен предупредить, что мистер Де Капелл говорит с легким йоркширским акцентом. Не удивляйся, читатель: во-первых, лет тридцать назад такое было свойственно даже йоркширским высшим классам, а во-вторых, мистер Де Капелл общался на протяжении своей жизни преимущественно с промышленниками и мануфактурщиками Брэдфорда.
