По дороге Патрик отмечал: расшевеливаются абидонцы помаленьку… меньше угрюмых лиц, меньше заспанных…
- Вот вы на толпу смотрите, а я вижу вас четверых - и спасибо, мне и довольно,- сиял Пенапью, смущенно объясняясь в любви спутникам.
- А куда мы едем все-таки?
- Неизвестно. Удилак одно твердит: веселиться!
Где-то стравили двух петухов, сделали ставки - и вот взлетели над побоищем пух и перья! Всеобщий энтузиазм очень был выгоден ловкачам-карманникам: тренированные их пальцы освобождали некоторых болельщиков петушиного боя от их родимой собственности, от кошельков. А песня накручивала путаницу все гуще:
Подковой молот он ковал,
Огнем горнило раздувал
И, выпачкавшись в бане,
Купался в грязном жбане!
Он на ночь хлев пускал в коров,
Срывал деревья с груши,
В деревню лес возил из дров,
На лодке плыл по суше…
( Стихи немецких вагантов XI-XII веков в переводах Льва Гинзбурга )
Возле таверны кто-то привязывал куклу Поэта к стайке воздушных шаров, рвущихся в небо.
- Как, вы совсем его отпустите?
- Зачем? На веревочке…
- Смотря, что за веревочка. Если длинная - почти свобода, считай! - сказано было под общий хохот.
Марселле дали бубен, и она вышла в круг для сольного танца. Кто знал за ней смелость такую и такие способности? Некий художник стал тут же набрасывать ее портрет. Ревниво следил за его углем принц Пенапью.
36.
Дубовый зал. По пустынной части его бродила принцесса Альбина. Ей, как и всем начинающим думать, легче делать это вслух:
- Столько лет в меня был влюблен не кто-нибудь - принц… А мне внушали, что он убогий… и что приблудный какой-то, на птичьих правах… И как влюблен-то был! Надарил столько стихов… ими весь дворец можно обклеить, изнутри и снаружи! А я разве ценила?
Она подошла к Оттилии и стала загибать перед ее носом пальцы:
- Принц настоящий - раз! Говорит не хуже нас с вами, лучше даже - это два! Как поэта его и в Пенагонии уже знают - это три! В фехтовальном зале я его видела… это загляденье было - четыре! Так за что же вы отняли его у меня?… Отняли нас друг у друга?!
- Замуж за Патрика собралась? За своего двоюродного братца? - фыркнула Оттилия.
- А что такое? Подумаешь! Принцесса Мухляндская вышла за своего кузена - и, вроде, не жалуется, и родила двойню!
- Тут нечего обсуждать, - вмешался Канцлер. - Ему и его песенкам - место на каторге, на Острове Берцовой Кости…
- Да вас уже никто не боится - вы еще не поняли? Подавитесь этой вашей костью… - швырнула ему Альбина свое презрение и направилась к двери. - Мадонна, миленькая… неужто он разлюбил и ничего уже не исправить? Сейчас-то он где? С кем?
В голосе Канцлера послышалось могильное что-то:
- Говорить с бывшим немым тебе не следует, девочка.
- Да? А кто, интересно, удержит меня? Когда весь гарнизон ваш - тю-тю! Вы сами, что ли? Отец, пусть он не подходит ко мне… со своими соплями!
Канцлер был печален. Он вынул серебряный пистолетик игрушечного вида и попросил кротко:
- Отойди от двери, Альбина. Пожалуйста.
- Э, свояк, убери игрушку! - крикнул Крадус, но как-то сипло. - Я еще тут пока…
- Удержите ее сами. Нам с вами одинаково нужно, чтобы она не наделала глупостей, их сверхдостаточно было…
Крадус приблизил к нему свое обрюзгшее за последний час лицо:
- Мне уже ничего не нужно… Я устал, брат… - он снял корону и протянул свояку. - На, бери! Мне лучше, чтоб голова дышала… а ты лысеешь… Из-за этого украшения потерять семейство? А у твоей Тильки глаза так и горят…
(Оттилия и в самом деле не расставалась с короной сестры.)
- Так что забирайте! Я не в цезари, я - знаешь, куда хочу? В ночное… Ты ведь не был никогда, а? Оно и видно. Хочу в ночное, Альбиночка! Чтоб костерок был, и звездочки в небе, и простор… И чтоб рядом - кони: матки, жеребцы, стригунки… Вот и все мои желания, свояк… веришь? Ты уж поверь: я и хотел бы, может, соврать, да не получается!
Канцлер чихнул. Альбина, пользуясь моментом, когда враг не держал ее на мушке, выскользнула за дверь.
37.
Нужно ли говорить, что куклы в руках у Марты по-настоящему ожили - на потеху одним, на устрашение другим? Кое-кто даже покинул таверну, чтобы не стать соучастником столь опасного дела…
Желтоплюш тронул за рукав Патрика:
- Мне только что сказал наш пенагонский друг, чей вы сын…
- Он и мне это сказал, - отвечал Патрик задумчиво. - оттого и веселье не очень-то мне дается… Выходит, я - принц? И что с этим делать?
- А принцам необязательно ходить в черном и чахнуть от тоски! Мы с вами дружили в детстве, Ваше Высочество! Вы вечно крутились около отца моего - Жан-Жака-Веснушки…
Патрик всматривался в него:
- Я вспомнил. Думаете, сию минуту? А вот и нет - раньше! Когда мы с Марселлой, - он накрыл ее руку своей, - ваш кукольный театр прятали…
А снаружи продолжали старательно горланить песню о путанице:
Мужик, закончив зимний сев,
На шляпу голову надев,
Поплелся на пирушку.
В кругу заплаканных кутил
Он, трубку спрятав, закурил
И в пиво налил кружку!
Трактирщика оттеснили от его собственной стойки зрители кукольного театра - Марта развернула его именно там. Трактирщик тянулся разглядеть что-нибудь за их спинами, когда к нему прицепился Пенапью:
- Сударь, ну признайтесь: стыдно вам за давешнее? За тот завтрак, каким вы нас угощали?
- Не докучайте, господин хороший, некогда мне! Вы - народ пришлый… вас забрали и выпустили. А нам тут жить!
- Вы как-то странно выразились: будто жизнь - это тюрьма! И если ты не узник, то стражник…
- Да, да! - гаркнул хозяин таверны. - Это не мною заведено!
- Патрик! - страдальчески воскликнул Пенапью. - Патрик, послушайте, что говорит этот человек. Если он прав… я не знаю… тогда жить - никакого удовольствия, надо все переделывать!
А упорная песенка завершалась так:
Эх, не пришлось попировать:
Подвыпивший бродяга
По кулаку зубами - хвать!
И помер наш бедняга.
Ему могилу принесли,
Он встал живой из-под земли,
Отпел отца святого
И в пляс пустился снова!
( Стихи немецких вагантов XI-XII веков в переводах Льва Гинзбурга )
38.
Дубовый зал. Задохнувшись, вошла сюда Альбина:
- Они вернулись! Вернулись… только, наверно, они сверху войдут…
Патрик и четверо друзей его действительно появились на галерее. И сразу - к столику с голубой розой. Марселла убедилась, что ее "крестница" в порядке, и они с Патриком понимающе улыбнулись друг другу.
- Патрик! - крикнула Альбина. - Ты только учти: у этого типа есть оружие!
- Не смешите людей, принцесса, - и видом, и тоном Канцлер показал, что неразумно принимать ее слова всерьез. - Пугач у меня, игрушка… И кто собирается палить, в кого и зачем? Тем более что наш Патрик одет сегодня в броню фантастического везения: ему возвращен голос!
- И не только! - напомнила Альбина. - Еще и титул!
- Тем более. Голос - это, допустим, по воле Провидения, оно свои поступки не объясняет. Но есть и еще загадка: одновременно на всех присутствующих напала безудержная, неуправляемая, болтливая откровенность! С языков слетали вещи, опечатанные сургучами строжайшей тайны на протяжении шестнадцати лет! Ваше мнение, милый Патрик: где тут зарыта собака? Знаю, знаю: вы желали бы отделаться от меня, чтобы отпраздновать ваши удачи плюс незаконное освобождение этих актеров…
- Незаконное?!- не выдержал принц Пенапью. - Да что ж у вас за законы такие?
