Возросшее сопротивление либеральному курсу вынудило Мирского 21 ноября обратиться к императору с прошением об отставке, которая, однако, не была принята. В ответ на это во время аудиенции у императора министр фактически угрожал царю возможностью революции в России:

«Если не сделать либеральные реформы и не удовлетворить вполне естественных желаний всех, то перемены будут и уже в виде революции».

24 ноября Мирский делает еще одну попытку надавить на царя и подает ему свой «Всеподданнейший доклад о необходимости реформ государственных и земских учреждений и законодательства», где, в частности, подчеркивалось, что:

«Общественное развитие страны переросло административные формы и приемы, доселе применявшиеся, и общество не подчиняется более в достаточной мере их воздействию…

Правительству надлежит, отказавшись от мысли переломить общественное движение мерами полицейскими, твердо взять его в свои руки».

Тем не менее, в указе императора Правительствующему Сенату от 12 декабря большинство этих предложений было отвергнуто. В результате Мирский вновь подал прошение об отставке. На сей раз Николай II ее принял, но с условием отсрочки до назначения нового министра.

Так что надежды либералов на то, что царь сам пойдет на реформирование самодержавия и передаст фактическую власть в стране в руки буржуазии, рушились буквально на глазах. В этих условиях либералы пошли на крайнюю меру –  организацию политической провокации, направленной на подрыв веры широких народных масс в доброго и справедливого царя. Именно для этого и понадобилось демонстративная стрельба в людей, несших иконы и портреты царя.

Разумеется, это был заговор, в котором Святополк-Мирский не играл, да и не мог играть ведущей роли. Судя по всему, во главе заговора стояла гораздо более крупная политическая фигура всесильного председателя комитета министров Витте. Так, например, вот что в этой связи пишет министр финансов Коковцев:

«Витте не мог не знать обо всех приготовлениях, так как Кн. Святополк-Мирский советовался с ним буквально о каждом своем шаге…

У С.Ю. Витте, несомненно, была чрезвычайно развитая агентура, освещавшая ему положение среди рабочих…

На мое замечание, что Князь состоит с ним в самых близких отношениях и неужели же он не говорил с ним о готовившемся событии так же, как он не говорил ранее и со мною, Витте ответил мне, обращаясь ко всем присутствовавшим при нашем разговоре, что он не виделся с Министром Внутренних Дел более недели перед событием и решительно не знал ничего. Говорил ли он правду или, по обыкновению, желал просто сложить с себя ответственность за печальный результат — я сказать не могу».

Однако даже если допустить, что Витте действительно более недели не встречался с Мирским и заранее ничего не ведал о готовящемся кровавом побоище, то, в любом случае, он заблаговременно узнал о нем из слов пришедшей к нему делегации творческой интеллигенции вечером 8 января. Вот как описывали члены делегации этот свой визит к Витте в своем письменном отчете, изъятым у Кедрина полицией:

 «Г. Витте заявил нам, что министры Святополк-Мирский и Коковцев имеют более точные сведения о положении дел, чем сведения наши, и что они уже приняли свои меры по этому поводу, что, по его мнению, и сам государь должен быть осведомлен о положении и намерениях рабочих и что он, Витте, бессилен сделать что-либо в желаемом нами напровлении...»

Таким образом, Витте вечером 8-го января подтвердил, что он уже был в курсе принятых правительством мер, хотя при этом не мог однозначно утверждать, что и Николай в полной мере осведомлен о положении дел.

«…Мы просили устроить нам свидание с Святополк-Мирским; г. Витте согласился на это и при нас спрашивал по телефону г. Святополк-Мирского – желает ли он принять нас, как выразителей мнения группы литераторов и ученых по вопросу о возможных 9 января кровавых событиях и о мерах к устранению их.

Г. Святополк-Мирский по телефону сказал Витте, что ему сообщены уже тов. мин. Рыдзевским наши соображения и сведения, и отказался принять нас».

Стало быть, и Витте, и Святополк-Мирский заранее были предупреждены, что может произойти кровопролитие, но ничего не предприняли для его предотвращения. Хотя оснований для таких опасений у них было вполне достаточно. Ведь войскам были выданы боевые патроны, и одновременно Мирским была дана команда ни при каких обстоятельствах не допустить продвижения колонн к центру города.

Мало того, при получении сведений о возможности кровопролития в столице они были просто обязаны сообщить об этом императору. Времени для этого у них было вполне достаточно, ведь расстрел начался около полудня следующего дня, а телефонная связь с императором работала бесперебойно.

Ну, допустим, боялись или же не желали министры лишний раз обеспокоить царя, но уж дать-то разъяснения военным о недопустимости стрельбы боевыми патронами по безоружной толпе могли бы! Могли, но не сделали…

* * *

Теперь несколько слов о том, как проходила кровавая бойня. Вот что в своих воспоминаниях о событиях 9-го января в районе Нарвских ворот пишет сам Гапон:

«Не могу не упомянуть как о знаменательном факте, что, когда процессия двинулась, полиция не только не препятствовала нам, но сама без шапок шла вместе с нами, подтверждая этим религиозный характер процессии. Два полицейских офицера, также без шапок, шли впереди нас, расчищая дорогу и направляя в сторону встречавшиеся нам экипажи».

Вот ведь как интересно получается, 8 января товарищ министра внутренних дел генерал Рыдзевский подписал распоряжение о немедленном аресте Гапона и 19-ти его ближайших сподвижников. Вечером этого же дня Мирский на им же созванном совещании доложил, что Гапон будет арестован, а рабочих заблаговременно известят, что, поскольку императора в столице нет, то и шествие к Зимнему дворцу отменяется…

По поручению министра Двора Фредерикса, начальник его канцелярии генерал Мосолов в ночь на 9 января звонит Рыдзевскому:

«Я спросил его, арестован ли Гапон, он ответил мне, что нет, ввиду того, что он засел в одном из домов рабочего квартала и для ареста пришлось бы принести в жертву не менее 10 человек полиции. Решено было арестовать его на следующее утро, при его выступлении».

Однако вместо того чтобы утром наконец-то арестовать Гапона и объявить рабочим о запрете шествия, подчиненные Мирскому полицейские со снятыми шапками сами  возглавляют процессию и ведут рабочих на закланье. Вот как Гапон описывает дальнейшее развитие событий того дня:

«Наконец, мы находились всего в двухстах шагах от войск. Ряды пехоты преграждали нам путь, впереди пехоты стояла кавалерия с саблями наголо...»

В соответствии с диспозицией, принятой во время второго совещания у Мирского, у Нарвских ворот были выставлены две роты Иркутского 97-го полка, вызванного из Пскова, и эскадрон лейб-гвардии Конно-Гренадерского полка. Ни полицейских сил, ни жандармерии, имевших навыки разгона митингов и забастовок там не было. Была только армия, обученная бороться с вооруженным противником, и даже кавалерия была вооружена саблями, а не нагайками! Сначала военные попыталась рассеять демонстрацию с помощью конницы, но когда у нее из этого ничего не получилась, то солдаты по команде выстрели в воздух. Демонстранты, видя, что с ними лишь играют в угрозы, окончательно осмелели и двинулись прямо на солдат. Тут уж прозвучала команда: заряжай, цельс, пли…

Всего 9 января в столице было убито около 200 и ранено порядка 800 человек. Впрочем, цель провокации удалась с лихвой. По всей России мгновенно разлетелась весть: царь расстрелял идущих к нему мирных людей, которые несли иконы и его портреты. При этом из уст в уста сообщали о более чем пяти тысяч убитых! Брешь пробита, радостно записала в своем дневнике княгиня Святополк-Мирская после событий Кровавого воскресения:

«Брешь пробита, и государь, при всем нежелании изменить существующий строй, или если не он, то его заместитель должны будут это сделать».