Оома могла говорить сутки напролет. Все время, когда ей не приходилось использовать язык для сексуальных забав, которые, как правило, затевались дважды в день, утром и вечером, она непрерывно болтала. Блейд слушал ее молча и лишь изредка возмущенно фыркал. Иногда после этого девушка замолкала, но ненадолго. За четыре дня их совместных странствий разведчик узнал на удивление много об окружающем мире и его обитателях, хотя порой впадал в отчаяние от нескончаемой трескотни Оомы и начинал сожалеть, что питекантропы-надсмотрщики в тот роковой день оказались столь нерасторопными.

В последнее время он все чаще и чаще погружался в раздумья, пытаясь понять, как же развивается жизнь в этом странном измерении. Это было непросто, ибо его образование в области антропологии и древнейшей истории оставляло желать лучшего. В Оксфорде он изучал труды Ламарка и Дарвина — не слишком подробно, ибо специализировался в области металлургии; однако даже этих остатков студенческих познаний хватило, чтобы заметить резкое отличие этого измерения от всех прочих. Казалось, эволюция в Джедде шла не во времени, а в пространстве, и все стадии эволюции «гомо сапиенс», вместо того, чтобы постепенно сменять друг друга, оказались распределенными по лику этой странной планеты. Тот или иной общественный строй развивался, конкурируя как со своими далекими предками, так и со столь же отдаленными потомками.

Блейд не мог отвлечься от своих навязчивых мыслей даже тогда, когда Оома затащила его в импровизированную ванну: тихую ложбинку, по склону которой сбегал холодный ручеек, а из каменистого дна бил горячий ключ. Они плюхнулись в воду и принялись с наслаждением плескаться, оттирая друг друга от грязи древесной корой и мелким белым песком. Блейд восхищенно наблюдал, как его спутница, смывая толстую корку пыли, грязи и пота, постепенно превращается в совершенно иную девушку. Конечно, он и раньше замечал, что она хороша собой, но даже не мог себе представить, насколько.

Эта внезапно открывшаяся красота вызвала в разведчике не только восхищение. Он вдруг ощутил тяжесть в чреслах, неистовое желание охватило его, нарастая с каждой минутой. Он всегда считал, что его нелегко смутить, но сейчас, с восторгом глядя на обнаженную прелестницу, деловито наводившую красоту, он вновь почувствовал себя неопытным школьником. Оома уже заметила, как восстает его плоть; глаза девушки расширились от удивления, затем она, явно польщенная, расхохоталась. Блейд с большим трудом выдавил кривоватую ухмылку.

— Сейчас не время для любви, хозяин Блейд, — игриво покачала очаровательной головкой Оома. — Вечером, после ужина… Или ты не в силах утихомирить свое чудовище?

Блейд, тяжело вздохнув, признался, что сейчас чудовище совершенно непобедимо.

— Может, я попробую усмирить его? — девушка захихикала. — А то оно начинает меня пугать!

Она плеснула на Блейда холодной водой. Ничего не изменилось. Затем нашла гибкую ветку и со всей силы огрела его по спине, но и это не привело к желаемым результатам. Пустив ветку плыть по течению, Оома сунула палец в рот и задумчиво нахмурилась.

— Не помогает. Я не знаю, что еще можно сделать, хозяин Блейд.

— Зато я знаю, — многозначительно хмыкнув, ответил разведчик.

— Нет, — девушка сильно замотала головой. — Сейчас нельзя. Священные Книги Биркбегна разрешают заниматься любовью только после захода солнца, а до вечера еще далеко.

Священные Книги Биркбегна! Блейд сразу же вспомнил старые выцветшие фолианты, лежавшие на алтарях в черепе каменного идола. Но сейчас Биркбегн из Джедда интересовал его не больше сармийского Бек-Тора или альбийского Тунора. Медленно, с неожиданной нежностью он притянул Оому к себе и ласково погладил влажные шелковистые волосы.

— Я не приказываю, Оома… я прошу… — шепнул он в розовое ушко, и голос его дрогнул.

Она чуть-чуть отстранилась, но лишь затем, чтобы, внимательно посмотреть ему в лицо, и в озорных изумрудных глазах Блейд вдруг разглядел какое-то новое выражение. Новое для нее. В глазах других женщин и в его собственном измерении, и в других, он уже не раз видел нечто подобное. Любовь? Нежность? Сострадание? Да, Оома изменилась. И секс для нее стал чем-то иным, приобрел совсем повое значение. Неужели… Неужели девушка влюблена в него?

Эта ошеломительная догадка, едва мелькнув, тут же отошла на второй план. Какая разница — любит, не любит? Сейчас он просто сгорал от нетерпения, и ему вовсе не хотелось разбираться в своих или чужих чувствах.

— Но я ведь только что выкупалась, хозяин Блейд, — все еще колебалась Оома. — На земле так грязно… Я опять перемажусь… Кроме того, в Книгах Биркбегна…

Блейд больше не мог ждать. Он крепко обнял ее и зашептал:

— А мы займемся этим прямо здесь. Вода смоет и унесет наш грех, и святой Биркбегн обязательно простит нас. Ну же, малышка, не серди меня…

Оома обхватила разведчика за шею и, повиснув на руках, скрестила ножки у него за спиной. Блейд осторожно коснулся ее влажного, покрытого пушком лобка. Чудовище требовало незамедлительной жертвы. Он вошел, и девушка закричала от боли, восторга и наслаждения.

После короткой и бурной атаки, в миг наивысшего экстаза, он утянул ее за собой под воду, и бивший со дна ложбинки ключ обдал их тела живительным теплом. Весело смеясь, они вынырнули на поверхность и вдруг оба одновременно замолчали, внезапно почувствовав, что в их отношениях что-то изменилось.

Поздно вечером они устроили привал у самой границы территории апи. Оома уже давно поведала Блейду о том, кто такие апи и какими опасностями грозит их соседство, поэтому сейчас он попросил ее рассказать о священных Книгах Биркбегна и огромном каменном истукане.

— Мне говорил об этом отец, — начала она, — ему — дед, деду — прадед, и так — до самых первых людей, вышедших из Великого Яйца.

— Какого яйца?

Они лежали в темноте, так как костер решили не разжигать, жевали холодное мясо и переговаривались только шепотом. Где-то совсем близко были апи, и стоило вести себя поосторожней.

Оома легонько хлестнула его веточкой и раздраженно зашептала:

— Не перебивай меня, хозяин Блейд, иначе я так и не успею ничего рассказать.

Блейд подумал, что если они стали такими хорошими друзьями, то Ооме не следует называть его хозяином. Впрочем, они ведь еще не были равными партнерами.

— Я передам тебе слова моего отца, — продолжала девушка, — потому что никто другой не говорил со мной об этом. Постараюсь ничего не пропустить… — Тут она хитро улыбнулась Блейду. — Правда, если я и забуду что-нибудь, ты ведь все равно не заметишь.

Блейд усмехнулся и, обняв Оому, положил ее головку на свое плечо.

— Конечно. Я не только ничего не замечу, но и вряд ли что-нибудь услышу, потому что засну, пока ты ходишь вокруг да около. Как ты похожа на женщин моего мира! Они тоже умеют не сказать ничего, проговорив сутки напролет. Или это просто свойство всех женщин?

Оома потерлась щекой о его плечо и капризно заявила:

— Я не желаю слышать о женщинах твоего мира! Лучше я действительно начну рассказывать. Слушай.

В начале всего был Окк — великая птица Вселенной. Окк парил в пустоте в полном одиночестве, не зная, что скрывается за гранью бесконечного пространства. И вот однажды из-за этой грани прилетела еще одна птица. Она оказалась очень маленькой и не имела имени. Маленькая птичка свила на могучей спине Окка небольшое гнездышко. Окк не возражал, потому что раньше он был так чудовищно одинок, а теперь обзавелся другом.

Но настал черный день, когда маленькая птичка сообщила Окку печальную весть: оказывается, вскоре она должна была умереть. Окк горько заплакал, и так возникла вода. А птичка радостно рассмеялась и объяснила удивленному Окку, что теперь их задача стала проще. Бедный Окк ничего не понял и зарыдал еще горше, отчего воды образовалось слишком много. Маленькая птичка сжалилась над Окком и, чтобы утешить друга, рассказала, что ему предстоит делать после ее смерти.