– Может, мне стоило бы стать библиотекарем? Но я как-то больше люблю читать книги, а не составлять каталоги.

– И ты любишь преподавательскую работу. – Не вопрос, а утверждение.

– Это – да, конечно. Ты хочешь, чтоб я ее разлюбила?

– Да, – признался он. – Многое стало бы проще.

– Проще – для кого?

Вместо ответа Макс осведомился:

– Поесть не хочешь?

После ленча они бродили по песку, взявшись за руки.

– Останься! – Он крепко стиснул ее ладонь. Они шли вдоль берега, у самого края тихонько плещущей им на ступни воды. Даже выполнив сложный обходной маневр вокруг детского песочного замка, окруженного водой, он не выпустил ее руки.

– Не могу я.

– Ты имеешь в виду – не хочешь.

– А ты, чего ты хочешь, Макс?

– Хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

У Ари от этого его прямого заявления на миг остановилось сердце.

– Не могу.

Несколько минут они шагали в молчании, не обращая внимания ни на визг малышей вокруг, ни на плеск купальщиков, ни на крики подростков, игравших на мели в мяч.

– Ты любишь меня?

– Да. – Она вздохнула. – Но это ничего не изменит, Макс.

– Нам будет хорошо вместе.

– Мне придется отказаться от всего. А ты перестанешь уходить в море?

– Это моя жизнь, Ари, мой бизнес.

– «Коул продактс» тоже твой бизнес.

– И нелегкий, – подтвердил он.

– Я не могу до конца своих дней жить в тревоге и ожидании. Помню, никогда не забуду, какое было лицо у мамы, когда пришло грозовое предупреждение, а папа еще не вернулся из рейса. И я… однажды я уже потеряла любимого, Макс.

– Меня ты не потеряешь.

– Гарантий тут нет никаких, Макс.

– Гарантий нет и в том, что сегодня вечером меня не собьет машина на перекрестке.

– Да, но как все это будет? Я лишусь работы…

Макс остановил ее и повернул лицом к себе.

– Есть ведь и другие места. Почему бы тебе не работать в университете Род-Айленда?

– Это не так-то просто. – Она смотрела в его теплые синие глаза, пусть бы, ох пусть на свете все было бы так легко, как он думает.

– Нет, просто. Так же просто, как то, что я люблю тебя, а ты любишь меня. Если мы будем помнить только об этом – остальное встанет на свои места.

– Все встанет на места, потому что я встану на место. – Она знает: Макс ни за что не пойдет на компромисс, особенно когда дело касается всего, что ему дорого в жизни.

– Это неправда.

– Вот как?

От одной мысли, что она окажется на расстоянии двух тысяч миль от него, ею овладевали грусть, усталость, тоска… Но нет, она не позволит себе снова пройти через боль потери или… или через ежедневные страдания из-за самого его образа жизни.

– Многие женщины выходят замуж и за таких, как я.

– И что, ты думаешь, они не проводят все дни напролет в изнуряющем страхе? – Она замолчала, с горечью, с обожанием глядя на него. – Знаешь, сколько вдовьих дорожек на крышах домов здесь, в этом штате? С ума можно сойти… И тебе прекрасно известно, почему им дали такое название.

– Ари…

Она прервала его, зная, что он не ответит на ее вопрос.

– Да очень просто: женщины протаптывали их, ожидая возвращения мужей и еще не зная, что стали вдовами. Что мужья их никогда не вернутся домой.

Они дошли до конца пляжа. Пучок водорослей запутался на лодыжке Ари, она стряхнула его, отбросила.

– Я люблю тебя, Ари. И здесь ничего не изменишь.

– Макс…

Остановившись, он наклонился и что-то поднял с разглаженного водой песка – Ари с любопытством, проследила за его рукой. Как-то летом, когда ему было двенадцать, Кевин отыскал в песке кольцо с бриллиантом; родители до сих пор обожали вспоминать, как он пытался вручить его соседской девочке, чтобы про извести на нее впечатление.

– Вот, – Макс протянул ей на ладони кусочек зеленого стекла.

Песок и волны долго играли с изумрудным осколком, и его когда-то острые края сгладились, стали круглыми, гладкими на ощупь.

– Пляжные стеклышки… – вспомнила Ари. – Моя бабушка их собирала.

– Много лет назад кто-то, наверное, швырнул за борт бутылку кока-колы. – Он взял ее руку и положил крошечное, не больше медной монетки стеклышко ей в ладонь. – Мусор превратился в прекрасную вещицу – предмет коллекционирования. Удивительно, правда?

– Что удивительно?

– Как время меняет вещи.

– Ты это о нас с тобой?

Он кивнул, обратив к ней лицо с резко обозначившимися морщинками.

– Ты могла бы дать нам время, Ари. Дать время нашей любви.

Казалось, говорить больше не о чем. С его предложением все изменилось – он хочет все поставить по-своему; ему и в голову не приходит, что он сам может измениться.

– Я могу дать тебе все, что пожелаешь, Ари. – Макс сомкнул ее пальцы над стеклышком. – Мой дом, мою любовь, мое сердце. – Бездонные синие глаза не отрывались от ее глаз. – Но я не могу дать тебе свою жизнь, а море – это все, что я знаю и умею и что когда-либо знал. Отец оставил мне лодку, он умер от сердечного приступа, когда мне исполнилось шестнадцать, – и хиреющий третьесортный заводик по упаковке рыбы. С тех пор я всего добивался сам. Мать вышла замуж во второй раз и забрала сестер с собой в Бостон. А я остался здесь и работал как мог и как научил меня отец. Только это у меня тогда и было – только это есть и сейчас.

– Это неправда.

– Посмотри на меня, Ари. Я – Макс Коул, рыбак. Ни мудреное электронное оборудование, ни новейшие суда, ни дорогие дома не изменят этого факта. Тебе придется принять меня таким, как я есть, – или не принимать вовсе.

Она протянула было руку, чтобы вернуть ему стеклышко.

– Ну, нет! Пусть останется у тебя. Называй его талисманом… воспоминанием – как угодно. О… как ты говорила тем вечером, в Ньюпорте?

– Последний легкий роман в истории человечества, – прошептала она.

– Да-да, «последний легкий роман в истории человечества», – повторил он с горечью. – Ты только вспомни, я готов был, черт возьми, мир перевернуть, чтобы превратить его в нечто большее.

Он прав, этого ей так просто не забыть, Ари почувствовала себя виноватой. Возвращаясь к своему месту, они объявили молчаливое, тревожное перемирие. День окончательно испорчен, даже холодное яблоко не подняло Ари настроения.

– Я вернусь следующим летом. – Провести бы ладонью по его спине, ощутить впитанное кожей тепло…

– Не хочу я больше летних романов, Ари. И не намерен остаток жизни провести подобным образом.

– Хорошо, – она понятия не имела, зачем говорит так, ведь на самом деле, ничего хорошего, – тебе и не придется. – Вздрогнув, сделала глубокий вдох. – Роман окончен.

– Объявляется посадка на рейс двести восемьдесят один до Чикаго! Всех пассажиров просим пройти таможенный контроль. Повторяю: объявляется посадка на рейс двести восемьдесят один до Чикаго!

Ари перекинула сумку через плечо и повернулась, надо проститься с родителями. Пегги промокала платком заплаканные глаза, у Расти был такой вид, будто он вот-вот разрыдается вслед за женой.

– Ну-ну, мам! – внезапно охрипшим голосом взмолилась Ари. – Ты же ко мне скоро приедешь, ты обещала!

Пегги молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова от душивших ее слез.

– Черт бы побрал эти аэропорты, ненавижу их! – Расти крепко сжал дочь в объятиях.

– Никогда, никогда не думала, – всхлипнула Пегги, – что ты уедешь! Что скажет капитан?

Ну, в последние десять дней у него хватило времени сказать все, что он хотел. Со всей независимостью, на какую была способна, Ари вскинула подбородок.

– Ему известна дата моего отлета, мама.

– Последние новости от «Миллион» были из каньона Тома, – вставил Расти. – Правда, не знаю, удался ли улов.

– Я лучше пойду, – выдавила Ари, чувствуя, что справится со своими эмоциями лишь до тех пор, пока родители не скроются из виду. – Ты не хочешь, чтобы мы подождали до вылета?

– Я вас очень люблю, – только и смогла проговорить она на прощание.