В 1943 году на Кавказе обращался к нему с просьбой выделить самолеты для доставки продовольствия Крымским партизанам. Он был членом военсовета фронта. В просьбе отказал, сказав: "Какие же это партизаны, что не могут себя прокормить"[14].

Об И.В. Сталине[15] я впервые услышал после Великой Октябрьской социалистической революции, когда он был назначен наркомом по делам национальностей.

Второй раз я услышал о нем в Грузии весной 1921 года во время застолья у стрелочника станции Самтредия. Стрелочник был социал-демократом и нелестно отзывался о Кобе-Джугашвили.

Зимой 1943 года проездом мне случилось побывать на станции Самтредия. Оказалось, что стрелочник был репрессирован еще в 1924 году.

В свое время я направил к Сталину письмо в связи с творящимися безобразиями при коллективизации сельского хозяйства. Письмо, как мне известно, до Сталина дошло, но мер, естественно, никаких принято не было. На места же Сталин не выезжал.

До коллективизации я активно выступал против Троцкого и других фракционеров. Из сообщений официальной прессы мне было очевидно, что они не верят в социализм. Это меня спасло. Все, кто когда-то выступал за Троцкого и других противников Сталина, давно погибли.

Я видел, как в 1932–1933 годах российское зерно вывозилось за границу через Одессу, и в то же время крестьяне умирали с голода. Замерзшие трупы голодающих крестьян лежали даже на главной улице Одессы. А мимо проходили красноармейцы, которые встречали колонны угоняемых «кулаков» в лагеря ГУЛАГа и пели: "Есть на свете свободная страна…»

В 1935 году мне довелось уже близко видеть Сталина на приеме выпускников военных академий. Сидел я за последним столом и показался он мне не такими, каким я привык видеть его на фото. Речь Сталина мне понравилась. В ней он сказал, что кадры решают все. Чокался с ближайшими соседями по столу, желал всем здоровья. — За Ваше здоровье! — говорил он с грузинским акцентом. Судьба распорядилась так, что ни я, ни мои родственники не были репрессированы. Меня отчасти спасла война в Испании.

После своего первого обращения к Вождю, я не раз писал докладные записки, которые начинались словами: "Дорогой товарищ Сталин!" Когда началась Великая Отечественная война и, когда враг подходил к Москве, я писал из Ростова, с Калининского фронта о необходимости совершенствования минно-взрывных заграждений, о создании специальных войск для вывода из строя коммуникаций противника. Письма попадали к тем, кто вопросов не решал. Когда подобные докладные я направлял за подписью П.К. Пономаренко или Н.С. Хрущева, они доходили до адресата, но дело не продвигалось все равно.

Второй раз вблизи я видел Сталина в его приемной. Он прошел мимо, но меня не принял.

1936 год. Тухачевский Михаил Николаевич[16], заместитель наркома обороны. Встречался с ним в 1936 году. Сопровождал его в поезде Ленинград — Москва. Он пригласил нас в свой вагон, пили чай, долго беседовали о партизанской войне. Был он каким-то замкнутым, подавленным. При разговоре свои личные суждения почти не высказывал. Ранее же в 1932 году я впервые встретился с ним на испытании радиоуправляемых мин вместе с Бекаури под Киевом. Был он тогда весел, доброжелателен, чувствовал себя уверенно.

Шапошников Борис Михайлович[17] в 1935–1936 годах, командующий войсками Ленинградского военного округа. Я с ним встречался в 1935 в поезде при сопровождении. По всем его делам и поступкам чувствовалось, что он волевой и решительный командующий. Ощущал себя хозяином положения. В конце же сентября 1941 года в Генштабе в Москве, в связи с назначением меня начальником оперативно-инженерной группой на Юго-Западный фронт я встретился с ним во второй раз. Он тогда был уже начальником Генштаба. Произвел тягостное впечатление. Был подавлен, осторожен. Казалось, что он надломлен и, как потом выяснилось, он с 1938 года боялся репрессий и спал одетым. Так рассказывал его адъютант. Провожая меня из кабинета, называл голубчиком, хотя и был старше лет на пять, так мне тогда казалось, а на самом деле он был старше меня на 18 лет, но выглядел очень молодцевато.

Павлов Дмитрий Григорьевич[18], командующий Белорусским военным округом. Впервые мы встретились с ним в Испании в 1937 году. Тогда он был командиром танкового полка. Отношения у нас были очень близкие. Тогда он имел еще мало опыта. 21 июня 1941 года мы вновь встретились в Минске, он был уверен в себе. Вспоминали Испанию, беседовали о сосредоточении немцев на границе. Он не сомневался тогда в своих силах, чувствовалась в нем уверенность в себе.

Долорес Ибарурри[19]. Я встретился с ней в первый день приезда в Валенсию в ноябре 1936 года, разговор вели по вопросу организации партизанских действий. Она занимала пост секретаря КПИ, была хорошим оратором, организатором, очень эффектная была женщина. Я встретился с ней в первый день приезда в Валенсию в ноябре 1936 года, разговор вели по вопросу организации партизанских действий. Она занимала пост секретаря КПИ, была хорошим оратором, организатором, очень эффектная была женщина.

Хосе Диас[20] — секретарь КПИ. Он много помогал нам в организации партизанской борьбы. — секретарь КПИ. Он много помогал нам в организации партизанской борьбы.

Михаил Кольцов[21] — встречался с ним в Испании несколько раз, очень талантливый, разговорчивый, но, на мой взгляд, в его репортажах было много преувеличений.

Илья Григорьевич Эренбург — приехал в Испанию с переводчицей, любопытный, смелый, талантливый человек. Был желанным гостем в моей квартире.

Эрнест Хемингуэй — храбрый человек. Единственный из военкоров ходил вместе с нами в тыл противника под Кордовой. Был очень любознателен. У меня в отряде Доминго Унгрии, был еврей-партизан, американец Алекс. Несравненный боевой товарищ, очень боевой, исключительной отваги. И вот, как только мы произвели крушение поезда с итальянскими летчиками, Хемингуэй к нам зачастил. Но время было такое, что связи с иностранцами у нас, мягко говоря, не поощрялась. А особенно связи русских с американцами. Можно было напороться. И я, к моему теперешнему сожалению, избегал лишних встреч с Хемингуэем. Я направлял его к Доминго, к переводчице, а сам лично старался с ним меньше общаться. Мало ли что, американец же!

С С.А. Ваупшасовым[22] я впервые встретился в Испании в 1937. Потом мы встречались в 1942 в Москве, в ОМСБОНе, в 1944 — в Белоруссии. Он был командиром партизанского отряда. После войны встречались на собраниях ветеранов. В 20-е годы он работал советником в Китае, а в 1930-е принимал участие в подготовке к партизанской войне на случай вражеского вторжения в Белоруссию. Изумительного ума человек, хорошо подготовленный, храбрый, обладал большими организаторскими способностями.

Маршал Мерецков К.А.[23] — Герой Советского Союза. Впервые я встретился с ним в Испании в 1937 году. Он был советником. К нам в батальон приезжал после крушения поезда. Помогал партизанам оружием. Энергичный, толковый военный руководитель. В Москве встречались в 1942(1943 годах в управлении артиллерии. После войны — на собраниях по поводу всяких юбилеев. Встречи были дружелюбные, теплые. Вспоминали многое.

Мехлис Л.З.[24] — Встречи с ним были неприятны, особенно когда он читал мне нотации на Белорусском фронте, выговаривая за то, что мы не успели взорвать мост. Во время неприятного разговора появились немецкие самолеты и он ушел в блиндаж. Вторая встреча с ним произошла в Кремле. Он принял меня вместо Сталина по вопросу создания спецподразделений по диверсиям в тылу врага. Не выслушав полностью, обвинил меня в том, что я своими действиями не гоню немцев на мороз. В третий раз мы встретились на Кавказе. Он был член Военсовета. Я пришел к нему, чтобы просить самолеты с провиантом для крымских партизан. Самолетов он не дал.