Скульптура была вместилищем Чи Хозяйки Четырех Стихий, которой и являлась Разрушительница Пчела. Как известно, жизненная энергия наилучшим образом сохраняется в объекте, максимально похожим на источник данного Чи.

Лайтонд рассматривал статую со смешанным чувством. Она была цела и в прекрасном состоянии. Если бы Пчела умерла, артефакт разрушился бы. После бунта Детей Волоса прошло уже больше двухсот лет. Большинство Разрушителей были полукровками. Многие из них были еще живы. Чего стоил Игнат, вынырнувший в Бьонгарде после создания Цитадели и преподавания в Зойберкунстшуле! Но мать Лайтонда была чистокровной мандреченкой, а человеческий век намного короче эльфийского. Однако статуя бесстрастно смотрела на него своими яркими голубыми глазами. Лайтонд провел рукой по лбу и ощутил влагу – кровь из уколотого пальца. Эльф коснулся окровавленным пальцем постамента.

– Несмотря ни на что, рад тебя видеть, – сказал он.

Лайтонд произнес это негромко – слова потерялись в вое ветра и грохоте прибоя. Даже Лакгаэр, вышедший на лестницу и заметивший своего гостя в розарии, ничего не услышал.

Старая ведьма, мешавшая варево в котелке за тысячу верст от Лайтонда, вздрогнула и выронила ложку. Она выпрямилась, опрокинув котелок. Горячая смесь плеснула ей на колени, но женщина ничего не почувствовала. Она запустила левую руку в шитый бисером карман, висевший у нее на поясе. Вторая рука бессильно свесилась вдоль тела.

Лайтонд обнял колени статуи.

– Мама, – сказал он и прижался лицом к холодному мрамору.

Лицо статуи покрылось мельчайшими капельками – неверное, осела влага, принесенная морским ветром.

Старая ведьма, стоявшая в своей избушке, беззвучно заплакала. Из-под лавки вынырнул черный кот, тревожно мяукнул. Зверь не видел своей хозяйки, хотя она только что была здесь. Улетела, что ли? Кот глянул на потолок. Люк, ведущий на чердак, был закрыт, да и ступа вон на своем месте, у дверей. Кот подошел к непонятному предмету, высившемуся столбом посреди горницы, и обнюхал его.

Лайтонд выпрямился, отпустил статую, вытер слезы рукавом.

– Я знаю, тебе неприятно, что я прикасаюсь к тебе, – сказал он. – Но ты ничего не можешь поделать… Да, я такой. Я слабак и трус. Я тоскую по тебе и мечтаю обнять, хотя ты меня ненавидишь. Всегда ненавидела – теперь я знаю. Ненавидела и боялась…

Розовый куст, согнувшись под ветром, хлестнул его по спине, вырвав клочки из рубашки.

– Но теперь и ты знаешь, – продолжал Лайтонд. – Я жив, и я снова здесь. И ты знаешь, зачем. Правда, – добавил он как бы про себя. – У меня почему-то такое чувство, что весь Рабин об этом знает… Ох, мама, мама…

Он отвернулся от статуи. Перед аквамариновыми глазами предстала обтянутая рубашкой мощная спина, достойная тирисского борца. Пребывание в воспитательном лагере, в некотором смысле, пошло Лайтонду на пользу. Эльф продолжал, полуобернувшись через плечо, как будто изваяние могло его услышать:

– Что же мне теперь делать? Ведь пока ты жива, дракон неуязвим, а ты жива… Ведь не можешь же ты разлюбить его.

Верховный маг Фейре засмеялся – словно ворон закаркал.

– Получается, я опять поведу мандречен и эльфов, имевших неосторожность поверить в меня, на смерть. И, возможно, наконец погибну и сам. Я так устал, мама… Наверное, так устает волна, которую свирепый ветер гонит на утес. Знать, что тебя сейчас бросит на острые, как ножи, скалы; знать, что эти ножи изорвут тебе всю грудь, знать, что истечешь кровавыми слезами… и не иметь возможности ни остановиться, ни повернуть назад.

Он обернулся и произнес почти с досадой:

– Ну и зачем ты создала Эрустим, мама?

Ответа от статуи эльф не дождался. Лайтонд вздохнул. Верховный маг Фейре наклонился, коснулся губами края каменной рубахи и ушел.

Он уже окончательно продрог.

Старая ведьма, неподвижным изваянием высившаяся в своей избушке, вздрогнула и села – хотя скорее рухнула – на сундук позади себя. Обрадованный кот с мурчанием вскочил ей на колени, потерся головой об руку. Ведьма рассеянно погладила его. Затем резко поднялась. Кот едва успел спрыгнуть на пол. Сбросила изгаженный передник, накинула полушубок, висевший у двери, и направленным пучком Чи распахнула люк в потолке. Ведьма поманила к себе ступу. Кот встревожено мяукнул.

– Я к Змею Горынычу, – сказала ему хозяйка. – Надо посоветоваться. Только ты никому не говори. Скоро вернусь.

Глиргвай задумчиво осматривала высокий зал, в котором оказалась. Несколько смущало темную эльфку то, что он облицован разноцветным кафелем. Обычно стены дворца были либо каменными, либо обшивались панелями из дуба и сосны. Когда она вошла, на стенах вспыхнула россыпь магических светильников. К этому Глиргвай уже привыкла и считала данное изобретение истлинских эльфов весьма полезным и практичным. В дальней стене обнаружилась еще одна дверь. Панно над ней изображало пловца в бурном море, а так же пару весьма симпатичных морских чудовищ. Глиргвай сразу поняла, что шансов достигнуть берега у купальщика никаких. У стен стояли скамейки. Чуть впереди эльфки находилась горка вроде тех, с которых зимой катается малышня, только каменная, и какие-то смешные квадратные тумбочки. Глиргвай рассудила, что если здесь нет ничего похожего на ванну, то следует продолжить поиски, и сделала несколько шагов вперед, обогнув ближайшую тумбу.

Темная эльфка рухнула в пустоту. Глиргвай даже не завопила – так она удивилась. Эльфка зависла над огромной каменной чашей, края которой она не заметила и так легко перешагнула. На дне уютно свернулись толстые черные змеи. Но разбиться об дно, или же достаться на завтрак змеям Глиргвай было не суждено. Что-то резко дернуло ее вверх, потянуло назад. Эльфка вновь очутилась на бортике. Девушка ощутила руки на своей талии – кто-то оттаскивал ее от края. Глиргвай не сопротивлялась. Когда они оказались метрах в пяти от чаши, эльфка высвободилась из рук своего спасителя и повернулась к нему лицом.

Это оказался высокий светловолосый подросток, крайне встревоженный. На груди его темно-голубой шелковой рубахи расплывалось темное пятно пота. Он порядком вымотался, спешно создавая и бросая левитационное заклинание, а потом оттаскивая гостью от чаши. На висках у него были заплетены тоненькие косички по моде тэлери. Глиргвай узнала Аннвиля, сын хозяина дворца.

– Ну скажи же что-нибудь, – произнес он и встряхнул ее за плечи.

– Зачем вы держите во дворце змей? – спросила девушка. – Вы их выпускаете на врагов во время осады?

– Каких змей? – искренне изумился Аннвиль.

Глиргвай махнула рукой себе за спину.

– Покажи их мне, – сказал юноша и крепко взял ее за руку.

Они подошли обратно к краю чаши. Как теперь разглядела Глиргвай, она имела форму полусферы с неровным дном. Она заметила вмурованную в стену чаши лестницу. У дальнего от них края чаша имела наименьшую глубину. Однако здесь до дна выходило, по прикидкам Глиргвай (а у нее, как у любой темной эльфки, глазомер был отменный) не меньше двух с половиной метров.

Девушка указала на темные, блестящие в свете шаров под потолком тела. Аннвиль несколько секунд рассматривал их, а потом расхохотался.

– Это шланги, – сказал он. – Чтобы мыть бассейн. Я как раз собирался этим заняться и спустил их вниз. Ты что, никогда не видела бассейна?

Глиргвай насупилась и промолчала. Аннвиль снова рассмеялся. Это был легкий смех, приятный и не злобный.

– Эта чаша наполняется теплой водой, – сказал он, успокоившись. – Здесь можно плавать. Просто сейчас в пансионате никого нет. Мы спустили воду, когда все разъехались на каникулы. Ко мне брат должен придти в гости. Он сказал, что хочет поплавать. Вот я и решил помыть бассейн и набрать его. Слугам это доверять нельзя, сама понимаешь.

Глиргвай обвела чашу потрясенным взглядом. Девушка видела, что Аннвиль не врет. Лайтонд не обманул Глиргвай, когда сказал, что она обнаружит очень большую ванну. Эльфка даже вспомнила, что употребил именно это слово, «бассейн». Но ванна таких размеров, в которой можно плавать с братом и друзьями, не помещалась в ее голове. Глиргвай мечтала о чем-нибудь поскромнее. В огромном зале отсутствовал уют ванной комнаты, где можно отгородиться от всего мира занавеской и погрузиться в ароматную пену.