– Постой, княже, – услышал Радомир голос своего мага, Терика.

Князь замер на месте. Терик тоже спешился, подошел к князю, остановился.

– Чары чую здесь, – изломанным голосом, таким, что услышь его в темноте – и не признал бы князь своего мага, сказал Терик. – Мощные чары… Осторожнее.

Выпускнику школы магов при Капище Всех Богов можно было верить. Радомир скосился на мага, увидел край его плаща, подбитый куницей.

– Что за чары? – спросил князь.

Терик поднял руки – неуверенно, осторожно. Движения его пальцев напомнили князю слепого, который ощупывает незнакомый предмет.

– Послание, – пробормотал он. – Сообщение для тебя… Поговори с ним, – шепнул маг. – Позови его.

Радомир откашлялся.

– Игорь, – негромко, но звучно произнес он.

Глаза мертвой головы открылись. Они были совершенно белыми, как две серебряные монеты. Серебряная ящерка выскользнула изо рта, сверкнула драгоценной шкуркой и исчезла в снегу.

– Папа, – хрипло произнесла голова.

Из матово-белых глаз покатились слёзы.

– Великий Ярило, да что же вы делаете! – завыла старостиха, цепляясь за стремя. – Нелюди вы, хуже сидхов! Сажать ведь будет нечего, с голоду помрем!

Игорь оттолкнул женщину ногой, вытянул плетью по спине. Она упала в грязь, завыла уже не по-бабьи – по-звериному. Плакали и другие бабы, хотя и не так громко, хныкали дети.

– Полно врать, – сказал княжич. – Скопидомы вы, это все знают. Гномовская кровь…. Небось в кубышках еще в два раза больше осталось, чем вы мне отдали. Нехорошо обманывать своего князя!

Княжич огляделся. Вокруг собрались, наверное, все женщины Пламенной – от мала до велика. А вот мужчин – никого, только малые пацанята. Сегодня, в Стынь-день, первый день сеченя, никого из крестьян и не должно было быть дома.

Сегодня был единственный день года, когда бродящие по болоту чудища – змеедеревья, реснисосны, дубокраки, даже сами близнещипцы – вспоминают, что когда-то были деревьями. И покуда по небу катится Хорс, стоят на том месте, где их застиг первый луч солнца. Хоть руби их, хоть жги – не шелохнутся до самой темноты. За сапоги из синей шкуры змеедерева столичные модницы отваливали без малого десять гривен, за мохнатую, теплую шаль из его щупалец – и того больше. Из длинных, тонких и гибких ресниц реснисосен мастера делали знатные стрелы, а на шишках настаивали знатный самогон. Волокнами коры, как следует вымоченными, укрепляли глиняные стены не хуже стальных прутьев. Колдуны покупали дубокраки прямо целиковыми бревнами – столько разных полезных ингредиентов содержали в себе эти неповоротливые чудовища.

Словом, сегодня был тот самый день, что весь год кормит.

Кроме станичников Пламенной, почти никто не мог воспользоваться милостью Хорса. Мало было нарубить змеедеревья и их собратьев – надо было успеть убраться с болота до темноты вместе с грузом. Даже дубокраки, поверженные, были не опаснее обычных дров.

Игорь отлично знал, что не встретит в Пламенной мужчин, потому и выбрал Стынь-день для того, чтобы явиться сюда. Из Волотовки дружине княжича пришлось убираться несолоно хлебавши. Волотовцы сказали, что полюдье они отдадут только самому князю. У деревни оказался крепкий тын. За ним внушительно поблескивали сталью косы, вилы и топоры в руках мужиков. Да и местные девушки недаром носили рубахи с красными намышниками и пояски плели «дерганьем». Такой поясок носила сама Разрушительница Пчела. Ее деревня – Малые Пасеки – находилась еще севернее Пламенной. Хвала богам, теперь от той деревни не осталось и следа, но кровь – не водица. Северяне по праву считались самыми суровыми среди мандречен. В их лесах не смогли удержаться даже Звездные Рыцари. А княжичу Игорю было далеко до Звездного Рыцаря. Он стерпел обиду, но ему хотелось отыграться, потешить ретивое.

Выбегая на мороз, кто-то из станичниц успел накинуть ферязь или полушубок, а кто-то и нет. Взгляд Игоря зацепила девушка – высокая, стройная, в красном цапце из дорогой фланели. Толстая черная коса, украшенная алой лентой, лежала на груди. По черному сарафану были разбросаны красные петухи, по подолу шла алая шелковая обложка. В синих глазах девушки не было страха – а только холодный гнев.

Игорь улыбнулся.

И улыбка княжича была столь страшна в своей однозначности, что полная простоволосая женщина, стоявшая рядом с девушкой в черном сарафане, толкнула ее бок, что-то шепнула на ухо и выступила вперед, закрывая ее. «Мать», догадался Игорь.

– Уходите, – сказала женщина. – Больше ничего не осталось.

Девушка меж тем юркой лаской растворилась в толпе.

– Верю тебе, – сказал Игорь женщине ласково. – Эти глаза не могут лгать… Поехали, ребята!

Дружинники как раз закончили увязывать в тюки добычу – хвостики куниц и белок, зерно, ярко выкрашенные шкуры змеедеревьев, отрезы тканей. Мешочек с кунами, ногатами и гривнами приятно холодил бедро княжича.

Игорь хлестнул свою лошадь. Княжич с дружиной, взметая клубы снежной крошки, черным вихрем вылетели из деревни. В последний миг оруженосец Игоря прихватил с головы стоявшей у сломанных ворот женщины сороку, расшитую жемчугом.

Радомир глянул в сторону холма. Ворота Пламенной белели свежим тесом. И сейчас они медленно открывались, выпуская людей. Солнце играло на топорах в руках станичников. Сзади цокнули копыта.

– Может, поедем, княже? – неуверенно сказал кто-то.

Радомир обернулся. Из леса, разматываясь по снегу темной лентой, выходили люди. На этот раз не бабы, а высокие, могучие мужчины. В станице явно осел кто-то из бывших солдат. Простой крестьянин не смог бы догадаться создать ловушку столь простую и действенную.

– Поздно, – сказал князь.

Он повернулся к сыну.

– Но вы вернулись, – не спрашивая, а утверждая, сказал Радомир. – Зачем?

Голова скрипнула зубами в невыразимой муке.

– Очень мне ту черненькую хотелось отвалять… – глухо ответил мертвый княжич.

Радомир скривился. Выхватив плеть, он хлестнул ею по мертвому лицу, выбивая последние зубы. Они осыпались на снег кусочками сахара.

Игорь влетел на главную улицу станицы. На ней никого не было.

– Что попрятались? Выходите! – звучно крикнул княжич. – Любы вы мне, давайте веселиться!

Княжичу никто не ответил, Пламенная молчала. Но улица не была пуста, как показалось Игорю вначале. Чуть впереди он увидел высокую фигуру в черном плаще. На поясе горела серебром пряжка – то ли ящерица, то ли скорпион. Княжич не разобрал, да и некогда ему было. Человек отбросил с лица капюшон. С некоторым разочарованием Игорь понял, что перед ним не та молодка в красном цапце, а старуха – седая, с коричневым от старости лицом.

– Уходи, – сказала старуха. – Порти девок в своем замке. Твои дружки не войдут сюда больше. А ты, если войдешь, уже не выйдешь…

Засмеялся княжич, поскакал на безумную старуху, вытаскивая из ножен сабельку. Услышал, что цокают по улице подковы только одного коня – его собственного, испугался, да поздно было. Вспыхнул белый свет тьмой перед глазами Игоря, ожег болью. Не помня как, очутился он на дороге перед старухой, и понял, что будет сейчас с ним самое страшное, чего и представить-то не невозможно. Игорь оглянулся, ища своих дружинников. Но на дороге лежали только тюки с данью, да завивался меж домов черный пепел узким смерчем. Княжич вдруг ощутил запах. Мирный запах жареной говядины. Но Игорь понял, что это пахнет. Холодная змея страха, распрямившись в животе, согнула княжича, затрясла как в лихорадке.

– Вася, – услышал он голос старухи.

Княжич поднял глаза от черной пыли, разметавшейся по дороге. Игорь увидел широкого, как медведь, мужчину. По покрасневшим глазам и могучим, как лапы дубокрака, рукам, княжич узнал кузнеца. Да и никто, кроме подручного Огненного Ящера, не остался бы в деревне в Стынь-день. Рядом с ним стояла та самая девка в черном сарафане. Оба оказались обладателями крупных, резких черт лица истинных мандречен, никогда не мешавших свою кровь с эльфийской.