Именно так некоторые критики рассматривают статью Барлоу. К примеру, Дэвид Беннахам (§ 4) утверждает, что в действительности мы не живем в киберпространстве, и поэтому даже не совсем ясно, как это в принципе выглядит — жизнь в киберпространстве:

Мне хотелось бы знать, что имеется в виду под словами о подготовке общественного договора для киберпространства, договора, претендующего на аутентичность и правомочия конституции. В теории это выглядит замечательно, однако в действительности я ведь нахожусь не в киберпространстве. Я живу в городе Нью-Йорк, в штате Нью-Йорк, в Соединенных Штатах Америки. Подозреваю, что я воспринимаю сказанное слишком уж буквально. Надо полагать, мой «разум» пребывает в киберпространстве, и это именно то, что действительно имеет значение. А моя рудиментарная плотская оболочка, известная мне кактело, обретается в Нью-Йорке. Государственное управление, география, мое тело — все это сейчас выходит из употребления, как поясняет Барлоу, «благодаря киберпространству, этой новой обители разума».

С Беннахамом полемизирует Дэвид Брин (§ 3). Что бы там ни подразумевалось под киберпространством, считает он, в любом случае это некое развлечение. Брин замечает, что примерно в то время, когда Барлоу обнародовал свою «Декларацию», правительство Китая призывало всех пользователей Интернета зарегистрироваться в полиции — вот о чем нужно беспокоиться:

Попробуйте оценить следующее газетное сообщение, оказавшееся погребенным под жуткими россказнями про Закон о телекоммуникациях 1996 года и захватывающим манифестом Барлоу в защиту независимости Сети:

"Правительство заставляет пользователей сети регистрироваться в полиции"

Какое правительство? Что скрывается за этими звездочками? Откуда вообще взялась эта ложь? А вот и ключ к разгадке. Такая политика затрагивает интересы более чем миллиарда людей, распространяя свое воздействие далеко по ту сторону океана. Под конец Брин выдает следующее заявление, под которым, без сомнения, подпишутся многие: IAAMOAC![1]

Ричард Барбрук (§ 5) теряет всю свою благожелательность, доказывая, что в разглагольствованиях Барлоу проявилось некое разочарование, наступившее в результате столкновения либертарианской идеологии с суровой реальностью капитализма — и не более того:

Декларация Барлоу является симптомом глубокого идеологического кризиса, с которым пришлось сейчас столкнуться сторонникам либертарианства «свободного рынка» внутри онлайнового сообщества. В тот самый момент, когда киберпространство собирается стать открытым для широкой публики, личная свобода, столь высоко ценимая внутри Сети, по-видимому, вот-вот будет ликвидирована в законодательном порядке с сохранением минимальной политической оппозиции или же вообще без таковой. Здесь важно отметить, что снятие ограничений на рыночную конкуренцию не оказало никакого положительного эффекта на дело борьбы за свободу слова. Наоборот, приватизация киберпространства происходит параллельно с введением суровой цензуры. Будучи не в силах объяснить это явление в рамках «калифорнийской идеологии», Барлоу предпочел ретироваться в неолиберальную гиперреальность и тем самым избежать столкновения с противоречиями реального капитализма. Именно таких критических отзывов, которыми поделились Брин, Беннахам и Барбрук, мы и ожидали. Их критика отражает очевидные тревоги, вызванные манифестом Барлоу. Единственная загвоздка в том, что очевидные тревоги не всегда оказываются обоснованными.

Для начала зададимся вопросом, а справедливо ли обвинять Барлоу в эскапизме? Своим реальным вкладом в борьбу за онлайновые права он известен больше, чем кто-либо, и это факт. В конце концов именно он стал одним из основателей Electronic Frontier Foundation, создание которой стало ответом на слишком суровые меры, предпринятые против хакеров американской Секретной службой.

К тому же он возглавил борьбу за криптоправа. Судя по всему, он мог как выдвигать радикальные идеи, так и заниматься конкретными делами.

Но что же можно сказать насчет утверждения о том, что мы не живем в киберпространстве на самом деле, а являемся жителями болгарского города Пловдива, или Де-Мойна в Айове, или Милтона-Кейн-са в Англии? Понятно, что с этим невозможно поспорить. Или все-таки можно? Если копнуть глубже, все оказывается далеко не так просто. Именно эту проблему я старался исследовать и в других работах. Во введении к пятому разделу «Полдня на электронном фронти-ре» я писал, что персонажи, которые мы создаем в онлайновом режиме (наши личности в виртуальной реальности, или ВР-личности), могут оказаться не менее важными — и не менее реальными, раз на то пошло, — чем те личности, что созданы нами в так называемом реальном мире (РМ). Свою мысль я попытался проиллюстрировать на примере половой принадлежности (р. 315):

Если основная часть моих социальных контактов протекает в ВР, а не в РМ, тогда почему бы ВР не иметь больше прав на формирование моей половой принадлежности? Другими словами, если половая принадлежность задается социальными институтами и если большая их часть, к которой я имею отношение, принадлежат к ВР, то почему бы моему ВР-гендеру не быть «реальным»?

Разумеется, этим я не хотел сказать, что вы меняете свою половую принадлежность, если просто регистрируетесь в Сети как представитель противоположного пола. Сначала необходимо притереться к новому миру, и многое будет зависеть от того, как вас воспримут другие его обитатели. Ключевая идея не столько в том, что ВР-миры обладают решающим влиянием на реальность, а скорее в том, что РМ превысил свое влияние на реальность. Быть может, последнее слово в споре о том, что вообще есть реальность, остается вовсе не за РМ.

Если имеет хотя бы какой-то смысл говорить о влиянии коллективных (общественных) представлений о реальности на самосознание отдельной личности, то еще больше смысла имеет говорить о воздействии общественного сознания на процесс создания политических институтов наподобие правительства. В случае конкретного человека мы можем указать на его физическое тело и сказать, что его Я следует идентифицировать именно с этим физическим организмом. Но если взять правительство, то здесь мы не можем апеллировать к реальному физическому телу, с которым можно было бы идентифицировать обсуждаемый объект. Правительства, его институты и законы по-своему реальны, но очевидно, что эта реальность создана общественным сознанием. Мне кажется, этот момент был упущен из виду некоторыми авторами сборника, участвовавшими в обсуждении проблемы суверенитета киберпространства. Как станет ясно в дальнейшем, рассмотрение указанного аспекта может повлиять на дискуссии о суверенитете онлайновых сообществ и на возникновение властных онлайновых структур в этих сообществах.

Понятие криптоанархия ввел в оборот Тимоти Мэй (§ 6 и 7), описывая возможные (неизбежные?) политические последствия повсеместного использования таких шифровальных технологий, как Pretty Good Privacy. Суть в том, что, чем больше наших сделок проходит в закодированном виде, становится все легче и легче вести бизнес без присмотра традиционного национального государства. В итоге речь пойдет не только о процветании «незаконных» коммерческих операций (по меньшей мере, их станет проще осуществлять), но и о том, что государству станет все труднее взимать налоги. Ведь действительно может появиться вполне сложившаяся теневая экономика, которая в конечном счете обгонит по размерам и жизнеспособности легальную экономику, контролируемую государством.

Это довольно спорное утверждение: если довести мысль до конца, все сведется к тому, что существующие в привычной для нас форме государства обречены, — но считать его ложным априори нельзя. В поддержку этой точки зрения можно высказать следующий аргумент: Интернет не только подрывает существование обычных средств информации, но и изменяет природу нашей коммерческой инфрастуктуры. Строго говоря, Интернет и есть наша новая коммерческая инфраструктура. Хотя за прошедшие столетия мы привыкли перевозить товары морем, по железной дороге или на грузовиках, через Интернет все равно можно доставить больше. Отметим также, что Интернету нет дела до государственных границ. Информацию и программное обеспечение можно без проблем перекинуть куда-нибудь в Болгарию почти с такой же легкостью, как в Бостон: Интернет позволяет вам заводить бизнес-партнеров в любом уголке земного шара. Если сама личность еще остается привязанной к обычной торговле и коммерческой деятельности (как это происходит на протяжении последних, по меньшей мере, трех тысяч лет), то понятно, что наше самовосприятие начнет отрываться от границ того государства, в котором мы живем.