Если Латур прав, а я полагаю, что так оно и есть, тогда нам есть что рассказать о том, как современные технологии стали смешиваться с иными временами, иными пространствами, иными парадигмами. Хотя большая часть этой книги посвящена мистическим течениям, прокладывающим себе путь сквозь информационные технологии научной эры, в первой главе я обращаюсь к их более древним источникам. Исследуя тропы, которые прокладывало техническое воображение жителей греко-римского мира, мы откроем некоторые из тех образов, мифов и мистических тем, которые заполняют архети-пический слой современной технологизированнои души.

Древняя Греция первой зажгла факел трагикомического романа Запада с наукой, ибо греки первыми стали разделять забавную веру в то, что мы можем действительно знать вещи в полном философском смысле этого слова. Но даже до того, как родился аполлонический дух греческого рационализма, который привел к конструированию чего угодно — от астрономических компьютеров до пневматических автоматов, — древние поэмы Гомера уже сочились языческим материализмом, который позже одержал победу в технологии. Хотя поэмы Гомера были продуктом архаичного, устного общества, в них не отражено глубокое погружение в сверхчеловеческий мир погоды, деревьев и зверей, которое характерно для большинства преданий туземных народов. В таком, более «экологичном», мировоззрении мистическое восприятие людей погружено в созерцание природы. Мир рассматривается сквозь призму анимизма, магического мышления, для которого окружающий мир предстает жилищем незримых сил.

И хотя следы животного происхождения богов встречаются повсюду в эпосе Гомера, духи леса отступают, а на передний план выходят, помимо могущественных человеческих личностей и их деяний, чары изделий рук человеческих. Сэмюэль Флормэн пишет в «Экзистенциальном удовольствии от инженерной деятельности»: «Мы происходим из гомеровского мира, нас опьяняют ощущения металлов, дерева и работы фабрик, мы впадаем в эйфорию от ощущения, которое нам дают вещи, кем-то разработанные, изготовленные, использованные. Мы обожаем их, мы наслаждаемся ими»³. Древние рапсоды, коллективные творцы гомеровского эпоса, зашли столь далеко, что вообразили рукотворные объекты, которые способны использовать демиургические свойства наложенных чар. В знаменитом отрывке из «Илиады» хромой бог кузнечного мастерства Гефест выковывает грандиозный щит Ахилла (древний пример того, как военно-промышленный комплекс подстегивает технический прогресс). При помощи миловидных андроидов, «рукотворных дев, кованных из золота, выглядящих как живые девушки»,[4] бог выковывает бронзовый диск, который он магическим образом украшает картинами всего, что есть на небесах и на земле. Сложные сцены битв, жатвы и празднества пересказываются, словно металлургический мультфильм, являя первый пример виртуального искусства в западной литературе, наиболее древний пример того, что на студии Диснея сегодня зовется «имажинерией». Но Гефест едва передвигается на своих иссохших конечностях. Его облик предвосхищает великое озарение, посетившее Платона и Маршалла Маклюэна: технологии расширяют наши творческие силы за счет ампутирования наших естественных способностей.

Другой греческий миф доказывает нам, что этот фундаментальный дисбаланс в порядке вещей составляет сущность как человека, так и технологии. Когда боги дали Эпиметею задание сотворить живое существо, этот титан, чье имя означает «недосмотр», — портит работу. Он пускает весь доверенный ему запас здоровых ДНК на животных, так что, когда он добирается до человека, человек у него выходит мягкотелым, хныкающим детенышем, лишенным отваги, природной хитрости и меховой шубы. В отчаянии Эпиметей кидается к своему брату, Прометею, имя которого звучит более позитивно: «предусмотрительный». Предусмотрительный Прометей наделяет людей прямохождением, делает их высокими и далеко смотрящими, как боги. Затем титан поднимается на небо, крадет огонь у солнца и дарит его нашим все еще довольно беспомощным предкам. «Слабые и недолго живущие», как гласит один античный стих, «люди получили пламя огня и чрез то научились множеству искусств»⁴. Зевсу не нравится эта передача власти, произведенная без его разрешения, и он приковывает Прометея к скале за это преступление, где тот остается, пока Геракл не освобождает его. Но титанический огонь разума продолжает теплиться в технокультурном воображении Запада по сей день. Вольнодумцы со времен Просвещения избрали прометеев огонь в качестве антиавторитарного символа самоопределения человека, в то время как неолуддиты демонизируют его в качестве губительной и разрушительной силы, способной опустошить Землю.

Хотя языки прометеева огня будут вырываться из этой книги, пока мы сфокусируем внимание не на технологии силы, а на технологии коммуникации, а также на мифах и мистериях, которые окружают их. В Аттике обыкновенно душеводителем в таких мистериях являлся Гермес, посланник и посредник между богами и людьми, душами и смыслами, чепухой и делами. Из всех божеств, населяющих греческий ум, Гермес — тот, кто в нашем мире беспорядочно переплетенных проводов будет чувствовать себя как дома. Обладая полным набором плутовских черт — скоростью, хитростью и умением совершать выгодные сделки, — он сгодился бы на роль талисмана удачи в нашем информационном веке. В отличие от большинства архетипических фигур, таящихся среди жестоких и эротичных зарослей под поверхностью нашего повседневного сознания, Гермес олицетворяет еще и социальную часть психики: язык и коммуникацию. Он летает, «летучий, как мысль», как образ бодрствующего сознания, с его беспрестанно возникающими планами и импульсами, пробегающими по синапсам, с его болтовней и речевой перегрузкой. Гермес демонстрирует, что индивидуальное сознание не остров, а узел в тугом электрическом сплетении слов, образов, звуков и сигналов. Гермес повелевает вневременным миром информационного обмена, в котором вы и я участвуем в данный момент: я — поскольку набираю эти символы — и вы — поскольку впитываете напечатанные фигурки посредством ваших глазных яблок прямиком в собственный мозг.

Гермес не только мальчик на побегушках. Гермес владеет множеством профессий. Он артист, глашатай, изобретатель, купец, маг и вор. Римляне прозвали его Меркурием, это имя потом стало обозначать самую маленькую и быстрее всех вращающуюся вокруг Солнца планету, а также текучий элемент, полюбившийся алхимикам. Те из нас, кому попадался на глаза логотип службы доставки цветов, узнает в нем изображение Гермеса — молодого женоподобного юношу в деревенской шляпе, указывающей на его скромное происхождение, и паре крылатых сандалий, намекающих на его любовь к скорости. Все, что нам нужно, чтобы завершить образ, — это припомнить знаменитый кадуцей Гермеса, магический жезл, обвитый двумя змеями, подобно двойной спирали ДНК, подходящий аксессуар для бога, который заставляет циркулировать потоки информации.

Уже у Гомера Гермес — разносторонний характер. Персонаж, который в «Илиаде» играл роль посыльного и вора, в «Одиссее» становится проводником душ и шаманом-целителем, излечивающим Одиссея от колдовского зелья Кирки. Но все же настоящую славу Гермес приобрел благодаря ошибочно приписываемому Гомеру «Гимну Гермесу», написанному около VI в. до н. э. Поэма начинается с того, что у нимфы Майи, возлюбленной Зевса, рождается слишком шумный ребенок. Постоянно выпрыгивая из своей колыбели, младенец Гермес однажды проламывает дыру во внешний мир и приземляется прямиком на черепаху. Он убивает животное, забирает панцирь и изобретает лиру, становясь «первым, кто начал делать песни». Гермес здесь похож на основателя старт-апа, занимающего нишу рынка, которую сам же и создал. Оттачивая свое песенное мастерство на нехитрых куплетах, он придумывает новый бизнес-план: угнать скот у своего соперника, золотого бога Аполлона.

Греки не строили иллюзий по этому поводу: Гермес, конечно, вор (во время одного праздника на острове Самос люди благодарили бога за оставшиеся безнаказанными ограбления), но бандитизм Гермеса не следует смешивать с грубым насилием. Плут по определению действует посредством хитрости и пронырливости. Он не головорез — скорее, хакер, шпион, манипулятор. Когда Гермес приступает к выполнению своего плана, то для того, чтобы выкрасть у Аполлона скот, он надевает специальные башмаки, которые не оставляют следов, и заставляет животных двигаться задом наперед, чтобы обмануть хозяев. Когда Аполлон настигает его, Гермес обводит того вокруг пальца: клянется, произнося слова, которые значат совсем не то, чем кажутся. Он говорит богу правды: «У меня нет никаких сведений для тебя, но даже если бы они были, мне не будет никакой награды за то, что я предоставлю их тебе»⁵. В итоге они оба отправляются на Олимп, чтобы разрешить конфликт. Гермес дает Аполлону лиру, которая так понравилась прославленному лучнику, что он оставил Гермесу стадо и наградил молодого полубога полной мерой божественной силы и авторитета.