Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Распаковав вещи и просмотрев корреспонденцию, Роза включает автоответчик, и первое, что она слышит, это признание Ника Боуэна в любви и просьба приехать к нему в Канзас-Сити. Она выслушивает его монолог, застыв как изваяние, испытывая крайнее замешательство. Роза вынуждена еще дважды прокрутить сообщение, чтобы убедиться, что она правильно записала телефон Эда Виктори; а ведь номер-то легче легкого, от семерки до единицы по убывающей. Первое ее побуждение — тотчас же позвонить в Канзас-Сити, но затем она решает сначала прослушать остальные записи, — а вдруг он ей еще звонил? Да, в пятницу и в воскресенье. «Надеюсь, я вас не испугал своим признанием, — так начиналась вторая запись. — Я готов повторить каждое слово. Вы не выходите у меня из головы. Я думаю о вас постоянно. Судя по всему, я вам неинтересен — как еще можно расценить ваше молчание? — и все же… позвоните. Нам есть о чем поговорить — например, о книге вашей бабушки. Связаться со мной вы можете через Эда, повторяю его телефон: 816-765-4321. Порядок цифр, кстати, не случаен. Эд говорит, что это метафора — чего, он не сказал. По-моему, он хочет, чтобы я сам догадался». Третья запись, самая короткая, свидетельствует о том, что Ник отчаялся дождаться от нее звонка. «Это я. Последняя попытка. Пожалуйста, позвоните… пусть даже с одной фразой: оставьте меня в покое!»

Роза набирает номер Эда. Подождав с полминуты, она понимает, что аппарат старый, без автоответчика, и вешает трубку. Еще не разобравшись толком в своих чувствах (один бог знает, что она чувствует), Роза решает, что связаться с Боуэном, и как можно скорее — это ее моральный долг. Она хочет послать на адрес Эда телеграмму, но оператор в Канзас-Сити сообщает, что номер официально не зарегистрирован, а это значит, что давать его координаты запрещается. Роза снова звонит в офис жены Ника, но та, по словам секретарши, пока не объявилась. Сразу уточним: у Евы несколько дней не дойдут руки позвонить своей секретарше, настолько она будет захвачена розысками мужа; а к тому времени, когда она даст о себе знать, Роза уже будет трястись в автобусе на пути в Канзас-Сити. Почему она туда едет? Потому что за эти дни она раз сто звонила Эду, и все без толку. Потому что Ник больше не подает о себе вестей, и это, как ей кажется, плохой знак: у него неприятности, возможно серьезные, угрожающие его жизни. Потому что она молода, авантюрна, не связана службой (заказы ей, как иллюстратору, поступают от случая к случаю), а главное, хотя об этом можно только гадать, ей, вероятно, льстит, что интересный мужчина, писатель, видевший ее раз в жизни, влюбился в нее с первого взгляда, влюбился так, что она не выходит у него из головы.

А теперь вернемся в каморку Эда, только что предложившего неожиданному гостю работенку по реорганизации своей картотеки…

Застегнув брюки и раздавив наполовину выкуренную сигарету, Эд с Ником Боуэном покидают пансион. Прохладное утро. Ранняя весна. Они петляют по грязным кварталам, пока не оказываются возле заброшенного пакгауза неподалеку от реки, разделяющей штаты Канзас и Миссури. Они приближаются к воде, позади остаются разные строения, а впереди только старые железнодорожные пути, пять или шесть: ржавые рельсы, сломанные и разбросанные вдоль насыпи шпалы. С реки задувает сильный встречный ветер, и Ник невольно возвращается мыслями к памятному вечеру в Нью-Йорке, когда шквальные порывы сорвали с каменной химеры голову, которая его едва не убила. Позади остался третий путь. Запыхавшийся Эд вдруг останавливается и показывает пальцем на какую-то рассохшуюся некрашеную деревянную штуковину, настолько сливающуюся с прочим хламом, что сам Ник никогда не обратил бы на нее внимания. Вы не поднимете крышку люка? — обращается к нему Эд. В последнее время я так раздобрел, что боюсь нагибаться — запросто могу клюнуть носом.

Через минуту они уже спускаются вниз по железной лесенке в бетонный колодец метра четыре глубиной и оказываются в узком проходе. Падающая сверху полоска света позволяет разглядеть примитивную фанерную дверь без ручки, с висящим на скобе амбарным замком. Эд вставляет ключ, внутри срабатывает пружина, он сбрасывает щеколду большим пальцем и одновременно вешает открытый замок на скобу — заученные движения, доведенные до автоматизма многократными посещениями этого промозглого подземелья. Он толкает дверь, за нею — кромешный мрак, разглядеть в котором что-либо невозможно, но тут Эд, перешагнув через порог, для чего ему приходится слегка оттеснить своего спутника, щелкает подряд тремя выключателями, и у них над головами одна за другой, в каком-то дерганом ритме, вспыхивают флуоресцентные лампы. Они освещают большое складское помещение, примерно пятнадцать на десять. По всему периметру, от пола до потолка, а это три метра с гаком, железные стеллажи. Такое впечатление, что ты в спецхране, среди запрещенных книг, к которым имеет доступ только узкий круг лиц.

Отдел по сохранению исторических памятников, подает голос Эд, сопровождая свои слова широким жестом. Трогать ничего не надо, а смотреть не возбраняется.

Все это так странно, так неожиданно, к тому же Ник совершенно не представляет, с чем он имеет дело. Через пару минут выясняется, что полки забиты телефонными справочниками — сотни, тысячи справочников по разным городам в алфавитном порядке. Вот, к примеру, стеллаж на «Б» — от Балтимора до Бостона. Самая ранняя балтиморская книга датирована 1927 годом, затем следует несколько пропусков, но начиная с 1946-го и заканчивая нынешним, 1982-м, — полный комплект. Первая чикагская книга и того старше, 1919 год, и опять же многие тома вплоть до 1946-го отсутствуют, зато дальше все четко. Напрашивается вывод, что коллекцию начали собирать сразу после Второй мировой войны, в тот самый год, когда родился он, Ник. Тридцать шесть лет, посвященных столь же трудоемкому, сколь и бессмысленному занятию.

Атланта, Баффало, Цинциннати, Чикаго, Детройт, Хьюстон, Канзас-Сити, Лос-Анджелес, Майами, Миннеаполис, пять районов Нью-Йорка, Филадельфия, Сент-Луис, Сан-Франциско, Сиэтл — все американские мегаполисы, а также десятки маленьких городов, захолустные графства Алабамы, пригороды Коннектикута и мелкие административные единицы штата Мэн. Впрочем, Америкой не ограничивается. Из двадцати четырех до отказа забитых стеллажей четыре посвящены иностранным государствам — от Канады и Мексики до Западной Европы: Лондон, Мадрид, Стокгольм, Париж, Мюнхен, Прага, Будапешт. При том что эти архивы не столь подробны, Ник с удивлением обнаруживает варшавский телефонный справочник за 1937–1938 год: «Spis Abonentуw Warszawskiej Sieci Telefonуw». Поборов искушение взять книгу в руки, Ник думает про себя, что из множества евреев, чьи номера наверняка здесь указаны, большинство погибло еще до того, как Эд Виктори начал собирать свою необычную коллекцию.

Обзорная экскурсия продолжается не больше пятнадцати минут, и Эд с ухмылочкой следует по пятам за Боуэном, явно наслаждаясь его замешательством:

Заинтригованы? Гадаете, что бы все это значило?

Можно сказать и так.

Есть какие-то мысли по этому поводу?

Даже не знаю. Почему-то мне кажется, что для вас это не просто игра. Вы не похожи на человека, который коллекционирует ради самого процесса. Пробки от бутылок, сигаретные пачки, пепельницы из гостиниц, стеклянные слоники. Какую только ерунду люди не собирают! Но для вас эти справочники не ерунда. Они что-то для вас значат.

В этой комнате собран целый мир, по крайней мере его часть. Живые и мертвые. Отдел по сохранению исторических памятников — это и дом прошлого, и храм настоящего. Соединив их под одной крышей, я доказываю, прежде всего самому себе, что человеческий род продолжается.

Я не совсем понимаю.

Вы, человек, в которого ударила молния, поймете меня скорее, чем кто-то другой. Я побывал в кромешном аду, я видел конец света. После такого путешествия ты — живой труп.

Когда это случилось?

В апреле сорок пятого. Мой отряд освобождал Дахау. Тридцать тысяч полуживых скелетов. Вы представляете это себе по фотографиям, а я видел своими глазами. Надо было быть там, чувствовать этот запах, трогать все это руками. Чтобы в который раз себя спросить: как одни могли сотворить такое с другими? Причем с чистой совестью. В тот момент род людской пресекся, господин хороший. Бог отвернулся от человека раз и навсегда. И я был этому свидетель.

13
{"b":"107041","o":1}