55. Мы отнесем ее в горы

Я не смог найти ни Сабжа, ни Буги, зато Сабж смог найти и Буги и меня. Потом он рассказал, что бегал в растерянности, следя за мо–ими передвижениями, когда я то приближался к ним, то отдалялся, нарезая круги по лабиринту. Время от времени он кричал мне, но я ничего не слышал, бешеный пульс лупцевал мой череп, заглушая все остальные звуки. И Сабж растерялся: то ли побежать за мной и вытащить из этого лабиринта, но тогда бы пришлось бросить Буги, то ли оставаться на месте, но тогда бы я подох там, среди камней, от усталости и обезвоживания. Сабж чувствовал эти мои усталость и обезвоживание, да. Но он бы не смог тащить на себе Буги и не мог ее оставить. Вот он и метался, пока я сам не вышел к нему, весь в крови и пыли, смеясь и выкрикивая что-то о своем детстве, о детдо–ме, о пластинках. Сабж подумал тогда, что я свихнулся окончатель–но, но я пришел в себя уже к утру. Сам, потому что у Сабжа не было сил вытаскивать меня из бездны, в которую рухнуло мое сознание.

Я пришел в себя, и сразу вернулась боль, но эта физическая боль означала жизнь. И глушила другую, судорожную боль, сжавшую мое сердце, когда я увидел Буги. Она была еще жива, я успел застать ее живой, но в сознание уже не приходила. Ее череп был проломлен в двух местах, мозг поврежден, и даже если бы у Сабжа оставались силы, он не смог бы спасти ее. Смерть уже положила глаз на эту дев–чонку, вот и все.

Буги не мучилась, не чувствовала боли, не приходила в созна–ние. Просто перестала дышать. Просто в какой-то момент перестала дышать.

– Мы отнесем ее в горы, – сказал Сабж, – здесь нельзя хоро–нить.

Я не ответил. Я катался по камням и выл.

56. Могила

Вот так закончилась наша с Буги история. Наверное, должен был быть какой-то хитрый поворот сюжета, появление какого-то deus ex machina. В литературе, в художественной литературе, должно быть именно так. И это правильно. А моя рукопись, это, конечно, художе–ственная литература, но, наверное, не очень хорошая. Потому что не было никаких богов и никаких машин. Там, в предгорьях. Была Буги с проломленным черепом и серо-зелеными пятнами на лице. Знаете, что это за пятна? Это мозг, такого цвета наш мозг, челове–ческий.

Мы, люди, способны на многое. Мы можем ненавидеть, уби–вать, забывать о нерожденных детях, не прощать и снова ненави–деть. А еще любить, быть нежными, доверчивыми, справедливыми, слабыми. Мы очень многое можем, правда. Но мы не умеем оста–ваться равнодушными. Что бы там ни происходило, какими бы цини–ками мы ни были – равнодушию так и не научились. За каменными лицами, за картонными масками, за зеркальными солнцезащитны–ми очками мы можем прятать свое неравнодушие, но жить равноду–шием – не умеем. Я даже больше скажу – менее всего равнодушны самые что ни на есть прожженные циники. Наверное, потому, что изо всех сил стараются не показывать свою любовь и свою нена–висть. Все наши отношения, все наши поступки и дела обусловлены и характеризуются степенью отдаленности от того, что нам не да–но, – от равнодушия. Это тоже парадокс, еще один парадокс. Неда–ром ведь говорят, что от любви до ненависти один шаг, а про равно–душие ничего не сказано.

Так вот, мы с Буги любили друг друга и ненавидели. Такова была наша жизнь.

А когда вдруг не оставалось возможности любить или нена–видеть – мы плакали, выли, катались по земле. Мы учились новому чувству, которое рождается, когда умирают на твоих глазах и нена–висть и любовь. Чувству бессилия.

Я не знаю, что такое смерть. Все еще не знаю, хотя скоро у меня будет шанс это узнать. И там, за гранью, или даже на самой грани я наконец смогу понять главное – стоила ли того наша жизнь? Стоила ли она нашей любви, нашей ненависти, нашего бессилия. А если нет, тогда перед вратами небесного Освенцима я, пожалуй, задержусь. У меня будет пара вопросов к тем, кто там сидит. Пара вопросов, без ответов на которые нет и не будет мне покоя ни на этом, ни на том свете. Потому что я не умею быть равнодушным. По–тому что я – человек.

Мы похоронили Буги у подножия ровной каменной стены. Навер–ное, эта стена образовалась давно, в результате такого же земле–трясения, она выглядела так, как будто кто-то отрубил от нее кусок скалы исполинским тесаком. Так вот, у этой стены в камне была тре–щина глубиной метра полтора, а ее длины хватило, чтобы Буги легла туда с согнутыми ногами и осталось еще немного места. Я попытал–ся разогнуть ей ноги, но не смог – тело Буги уже окостенело, несмо–тря на жару. Мы натаскали камней и сложили их сверху, чтобы полу–чился холм. Вокруг не было никаких ориентиров, и тогда мы прика–тили к могиле Буги огромный валун, похожий на бензобак мотоцикла. Вообще-то Буги терпеть не могла мотоциклы, но вокруг не нашлось ничего более подходящего. А место было отличное. Я до–гадываюсь, что покойнику, в общем-то, без разницы, где его похоро–нят, это важнее для живых. А в свете того, что я услышал позже от Полковника, так вообще смешно о таком рассуждать. И все равно, место, где мы похоронили Буги, было отличное. Отвесная серая сте–на над ступенчатыми подступами к предгорьям Дракона. Ступени покрыты очень светлым, почти белым песком и темной каменной крошкой. По утрам солнце срывается со скалы в капризное небо круга третьего и уходит туда, где за кругами и расстояниями стоят на заставе бетонные плиты кордона.

Если вы читаете эту рукопись, значит, Полковник был прав, и то–го места уже нет. Но это не так уж важно. Оно было, честное слово, –именно таким, каким я его описал.

И, разумеется, это была Нулевая.

57. Груз

Мы сидели около могилы. Я курил, Сабж, набрав горсть мелкого гравия, кидал его на песок. Иногда камень отскакивал и делал не–сколько «блинов». Как по воде.

– Макс, а ты знаешь, что кузнечики не слышат звука взрываю–щегося снаряда? – спросил Сабж, глядя в сторону каменного лаби–ринта.

Я посмотрел сначала на него, потом на лабиринт, потом снова на него. Я не догонял – километров на двадцать вокруг нас не было ни одного кузнечика..

– Ну да. Это вроде как инфразвук для них.

– Ага.

– И что?

– Да нет, ничего, просто вспомнил. Что будем делать с грузом, Макс?

О, черт! Груз! Когда мы отправлялись в пустыню, тубус с грузом висел на Сабже. Теперь его на нем не было. И на Буги не было.

– Твою мать! Где груз, Сабж?

– Там, – сказал Сабж, кивая на лабиринт. – У самого края. Но глубоко, метров пять, наверное. А сверху – кусок базальта весом в пять тонн. Может, больше.

Мы снова спустились к лабиринту. Сабж впереди, я прикрывал, взяв дробовик Буги. Солнце начало медленно ползти вниз – я и не заметил, как пролетел этот день. Сабж показал на огромный кусок камня, вывороченный из земли. Просто камень, только очень боль–шой. Он выглядел как каменная константа, казалось, его невозмож–но сдвинуть с места.

– Может, попробуешь его расколоть? Как ту стену в доме шляп–ников? – спросил я.

– Я устал Макс, – пожал плечами Сабж, – устал как собака. А да–же если бы и не устал… Ты представляешь себе, что такое пять тонн базальта? Нам не достать груз.

– Выходит, трип накрылся?

– Выходит так.

…Лежать головой на каменном могильном холмике было неудоб–но. Я выдержал минут десять. Сабж – немногим дольше. Небо было синим, с зелеными пятнами там, где четверть часа назад село солн–це. А вокруг луны оно было просто зеленым.

– Слушай, у нас же куча времени в запасе, да? Можно просидеть тут неделю. Сначала ты расколешь эту глыбу, потом понемножку бу–дешь дробить.

Сабж отрицательно покачал головой.

– Нереально?

Он кивнул, подобрал с земли плоский камень и попробовал запу–стить «блин». Камень зарылся в песок.

– Почему?