– Слушай, а тебя там за этого не принимали? – спросил Сабж, когда я сказал, что постоянной клиентурой магазина были исключи–тельно местные домохозяйки.

– За какого этого? – не понял я.

– Ну, за пластика.

– Какого на хрен пластика?

– Ну, блин, Макс, есть натуралы, а есть пластики. Различия в тол–ковании анальной функции.

– А… Не знаю, если честно. Я как-то довольно быстро приучил их ничего обо мне не думать. И дышать ровно.

– А мне всегда было интересно, чем живут эти люди, – неожи–данно подала голос Буги.

– В каком смысле? – переспросил Сабж, плотнее закутываясь в спальник. Начало ощутимо холодать, ветер налетал промозглыми порывами, задувая изморось под навес.

– Ну, понимаешь, Сабж, человеку нужна в жизни какая-то цель, надежда самореализоваться. Не знаю, как еще сказать, – попыта–лась пояснить свою мысль Буги. – А они… Не представляю, чем они вообще живут, о чем мечтают… Вот ты, Макс, ты же теперь специа–лист по провинциальной жизни, расскажи мне, убогой, как там жи–вут?

– Не знаю, – я пожал плечами, – честно не знаю. Три года там прожил, но так и не смог понять. Вернее понял, но какая-то херня получается… Они надеются на то, что в один прекрасный момент все само собой изменится, и они свалят из этой дыры. Но никто не делает ничего для того, чтоб это случилось. Вообще ничего. И когда появляется возможность свалить, они теряются и остаются. А если и уезжают, то очень часто возвращаются.

– Знаешь, на что это похоже? – Сабж потянулся к моему кисету и сыпанул на руку табака. Вообще-то у него был свой кисет, но, види–мо, срабатывала глубоко укоренившаяся привычка. – Вот живет тварь какая-нибудь домашняя, типа коровы или еще кого-то. И она привыкла, что дверь в загон закрыта. То есть, ей и хочется за воро–та выйти (хрен знает, что там у них за мысли между рогами), но она не может. И вот в какой-то момент ворота забывают закрыть, но ко–рова никуда не идет. А если уходит – то недалеко и скоро возвраща–ется. Потому что дома все знакомо, там кормят, а то, что она в кон–це концов пойдет на убой… ну, так хрен ли, все там будем.

– Слушай, – встрепенулась Буги и уставилась на Сабжа, – это же полная жопа. Потому что, по большому счету, люди отличаются один от другого только размерами своего скотного двора и расстоянием, на которое они могут позволить себе уйти от ворот.

– Ну да, – Сабж пожал плечами. – Ты только забыла сказать, что это логично и закономерно. Такие условия дисциплинируют, позво–ляют сохранять относительный порядок, а главное – дают человече–ству возможность развития.

– Не поняла.

– А что тут понимать, – вместо Сабжа ответил я. – Если б все бы–ли свободны, то развитие было бы возможно только и исключитель–но на персональном уровне. А так свободны, или, скажем, имеют большую степень свободы только личности выдающиеся, гении. Они прутся за забор, находят там новые идеи, потом возвращаются. А у стада есть ресурсы для воплощения этих идей в жизнь. Ведь один че–ловек не способен осуществить идею полета над Океаном, и таких моментов до хрена. Общество работает на гениев и живет за их счет.

– Погоди-погоди, но получается, что даже гении рано или поздно возвращаются, просто они могут удалиться от ворот больше, чем ос–тальные, правильно? То есть на самом-то деле ничем они от всех ос–тальных не отличаются.

– Гении тоже люди. Хотя, из-за определенных сдвигов в башен–ном механизме, человеческого в них меньше. Ты никогда не заме–чала, что все выдающиеся личности немного «того», не от мира се–го? И чем менее человек нормален, тем более он свободен. Абсо–лютные кретины и дауны могли бы быть действительно свободными личностями. Проблема в том, что личности как таковой у них нет, и они не в состоянии осознать свою свободу. А осознание – это экви–валент ограниченности. Та же херня, на самом деле, что с верой в Бога и сомнением. Или ты веришь, или сомневаешься. Или ты сво–боден, или осознаешь степень своей свободы. Но как бы то ни бы–ло, только благодаря такому положению дел человечество смогло достигнуть всего, чего оно достигло.

– И не факт, что это хорошо, – сказал сквозь зевок Сабж.

– В смысле?

– Ну, понимаешь, не факт, что этот путь развития идеален. Если такой, конечно, вообще существует. Возможно, личностное разви–тие дало бы человеку больше. Он бы лучше понимал мир, и фишки типа того же Океана его бы не парили. Или он давно научился бы пе–реноситься над Океаном силой мысли… Хрен знает, трудно рассуж–дать о том, о чем понятия не имеешь. Только это были бы совсем другие люди.

– И у них были бы свои скотные дворы и ворота, – закончила Буги. Я собрался было возразить ей, но Сабж вдруг выскочил из свое–го спальника и тревожно «принюхался».

– Что такое, приятель? – встревоженно спросила Буги.

– Волна сменила направление, – Сабж оглянулся на нас и пока–чал головой, – основной поток пройдет в стороне, но нас все равно заденет…

38. Волна

Мы перетащили к границе Нулевой все ящики и теперь аккурат–но выложили на них дробовики и игрушки Моргана-младшего. Сабж оставался в середине зоны, под навесом: это было неписаное пра–вило для таких моментов – максимально возможная безопасность Проводника. Даже если погибнет часть группы, он должен довести остальных до Полковника или постараться вывести из Эпицентра. Впрочем, Сабжу не светило сидеть без дела. Ему предстояло пере–заряжать наши дробовики, а при необходимости использовать свои возможности.

Ни одна тварь Эпицентра не переступит добровольно границу Ну–левой. Только Полковник знает об этом все, но из его объяснений я уяснил для себя когда-то одно (тогда мне казалось, что этого доста–точно, а теперь жаль даже мельчайших деталей упущенного зна–ния): любое существо, будь то животное или человек, долгое вре–мя пребывавшее под непрерывным воздействием Эпицентра, при пересечении границы Нулевой мгновенно умирает от кровоизлия–ния в мозг. Исключение составляют только Проводники – за счет необычных особенностей организма, по всей видимости. Кстати, сам Полковник, проживший в сердцевине Эпицентра не один деся–ток лет, воспользоваться Нулевой, скорее всего, не мог. Проверять это на практике он, разумеется, не собирался. Твари же каким-то образом чувствовали опасность, идущую от Нулевых.

Но все это относится к обычной обстановке. Волна все меняет. Охваченные яростью и/или страхом, ослепленные общим движени–ем, твари нередко пересекают границу Нулевой. При этом они мгно–венно умирают, но тем, кто находится внутри Нулевой, от этого не легче. Мертвое тело способно вытолкнуть сталкера из Нулевой, и он покалечится при падении, не говоря уже о том, что само прикосно–вение к некоторым обитателям Эпицентра – неважно, мертвым или живым – небезопасно. Нужно также отметить, что из-за инерции нежелательно было использовать боевые способности Проводни–ков: влетающее в Нулевую мертвое тело, охваченное пламенем, становилось еще опаснее.

Поэтому бойцы старались максимально отодвинуть, а в идеале –предотвратить такие ситуации. В случаях с открытыми Нулевыми, то есть теми, которые не находились в естественном или искусствен–ном укрытии (а наша была именно такой), имелся лишь один метод защиты убежища – стена из трупов. Обезумевшее от ужаса смешан–ное стадо травоядных, которое всегда летит впереди основной Вол–ны, состоящей исключительно из хищников, нужно встретить шквальным огнем, и гора их трупов станет своеобразной баррика–дой. Метод жестокий, но когда речь идет о жизни и смерти – прием–лемый. Это закон джунглей: выживает сильнейший. Такие понятия, как жестокость, несправедливость, жалость и снисхождение теряют всякий смысл. Голая жизнь и голая смерть, как говорил Ремарк, –вот что действительно имеет значение, вот что действительно суще–ственно. И человек – non plus ultra1 эволюции – обязан выжить. Жизнь всегда пускала корни в смерть и кормилась ее соками, так же как смерть использует жизнь в качестве инкубатора.