– Ах, да! Экзамены…

«С таким же успехом они могли бы говорить о каком-нибудь странном обряде, принятом у примитивного племени, – подумала Элен, пытаясь взбодриться. – Неудивительно, что Оливер не проявляет никакого интереса к учебе».

Леди Монткалм слабо шевельнула рукой, и Дарси отодвинул ее стул от стола. Поднявшись с места, леди наклонила голову и сказала Элен:

– Я очень, очень рада. Дарси следует как можно чаше привозить вас в Монткалм. Но боюсь…

Она снова вздохнула.

– … боюсь, что мне нужно пойти наверх и немножко отдохнуть.

Торопливо чмокнув воздух над головой Дарси, его мать удалилась.

– Отвези меня домой, – попросила Элен. – Пожалуйста, поедем домой. Ко мне домой!

Никогда еще ей так не хотелось увидеть вновь старый, красный, массивный Фоллиз-Хаус.

Монткалм остался позади, купол и башни мрачно вырисовывались на фоне серого неба.

– Извини меня, – униженно попросил Дарси, когда они ехали по дороге.

– Мне не за что тебя извинять! – в груди Элен клокотала ярость.

Ее мать так тепло встретила Дарси!.. «Но все-таки это не одно и то же», – подумала она, стараясь быть справедливой.

– Ладно, все-таки мы это сделали.

Они улыбнулись друг другу, правда, скорее облегченно, нежели торжествующе.

«Ты сделала это!» – эхом откликнулась в душе Элен произнесенная фраза.

Напряженное свидание этого дня имело неожиданные последствия. У Элен появилось желание, чтобы Дарси стал для нее самым дорогим человеком на свете и чтобы он в ее лице обрел новую семью.

«А если ей этого так хочется, – довольно мрачно подумала она, – то, значит, она сумеет добиться осуществления своих желаний. Ради Дарси».

А Том…

Элен уставилась на дорогу, ведущую к Оксфорду. Том до сих пор незримо присутствовал рядом, она явственно представляла себе его лицо.

Никакого Тома не будет! Нечего о нем думать, он может быть для нее только другом. Со временем рана затянется и будет побаливать не больше, чем старый синяк. Со временем…

Элен сделала выбор.

В тот год лето наступило в Оксфорде, как обычно, утром первого мая.

За несколько часов до рассвета улицы заполонила бурлящая толпа. Люди высыпали из домов, где они веселились, и продолжили праздник на булыжных мостовых и во дворах. Под свисавшими над водой ветвями ив, которые росли вдоль реки, к мосту Магдалины скользили лодки. В них набились отпетые весельчаки, плывшие в самый эпицентр ночного празднества. После них на черной воде, по которой пробегала золотая рябь, оставались пустые бутылки из-под шампанского. Городские часы пробили пять, а еще через полчаса толпы людей, гулявших по улицам, тоже устремились к реке. Они сгрудились на мосту Магдалины, серые тучи как раз начали рассеиваться. С реки дул холодный ветер; казалось, что дело происходит в марте, а не первым летним днем.

В шесть часов все задрали головы и выжидательно уставились на башню Магдалины. На ветру затрепетал алый воздушный змей, он взмыл над флагштоком, установленным на башне, и его появление было встречено восторженными криками.

Хлоя и Элен вместе вышли из дома рано утром, на рассвете, когда было еще холодно. Это было первое майское утро, которое Хлоя проводила в Оксфорде. Для Элен же это была последняя встреча лета. Пэнси отказалась пойти, заявив, что не вылезет на улицу в пять утра даже ради самого распрекрасного праздника на свете. В доме царило уныние, и никому не хотелось веселиться всю ночь.

Поэтому Элен и Хлоя прошли через сквер возле колледжа Крайст-Черч и присоединились к шумной толпе, стоявшей под башней. В рассеивающихся сумерках это было живописное зрелище. С уличных фонарей свисали связки воздушных шаров, ярко одетые моррисмены,[6] увешанные бубенчиками, плясали под напористую музыку, играла скрипка. С реки доносился визг, и во все стороны разлетались брызги – это весельчаки заталкивали друг друга в воду. Шум стоял оглушительный: крики, пение, смех и визг состязающихся команд. Толпа уносила Элен и Хлою то вперед, то назад.

Но в шесть часов раздался первый удар колокола, и колокольный перезвон разнесся по всему городу. Воцарилось молчание, толпа ждала.

Элен задрала голову, посмотрела вверх и увидела, как мелькнуло что-то белое – то был рукав одного из хористов. Колокольный перезвон стих, и раздались чистые, ясные голоса певцов.

Церковный хор вышел на плоскую крышу, стихари хористов развевались на ветру. Они, как всегда на первое мая, пропели гимн весне, звуки которого ветер подхватил и понес над колокольней. Стоявшие внизу сотни людей вертели головами: им хотелось лучше расслышать звонкую, заливистую песнь, уносившуюся в бело-серое небо.

Это закончилось почти моментально. Снова зазвонили колокола на башне Магдалины, но их было почти не слышно за радостными криками, пением, свистом и аплодисментами.

Все приветствовали новое лето.

Элен вдруг заморгала, отгоняя слезы. Скоро все будет кончено… До экзаменов оставался лишь месяц, а затем… затем быстро пронесется неделя ликования. И все… И она станет женой Дарси.

Она как раз боролась с подступавшими к горлу рыданиями, когда увидела Тома: он за ней наблюдал.

Том был совсем близко, он сидел на парапете моста, прислонившись спиной к столбу, на котором горел белый шарик фонаря. В яркой, вызывающей одежде он прекрасно вписывался в толпу, однако держался при этом все равно отдельно. Элен показалось, что он насмешливо и немного отстраненно смотрит на эксцентричных англичан. Однако, когда их глаза встретились, во взгляде Тома не было насмешки. Там был только вопрос, немой, но вполне понятный им обоим. Его темные глаза смотрели на Элен в упор, требуя ответа.

С той истории, произошедшей вечером на ярмарке, они ни разу не виделись.

Не глядя по сторонам, слепая и глухая ко всему, кроме страстного желания быть с ним, Элен начала пробираться к Тому. Страсть захватила ее, она уже чувствовала тяжесть его рук, обнимавших ее тело, чувствовала, как его губы прижимаются к ее губам…

Весь остальной мир был позабыт, осталась только чистая радость от встречи с Томом.

Люди мельтешили вокруг, не давая ей возможность протянуть к нему руки, постоянно относя Элен в сторону. Она увидела, что Том тоже тянется к ней, но тут между ними вклинилась длинная цепочка танцоров, плясавших конгу, и заслонила Тома.

Элен вынула озябшие руки из карманов и начала расталкивать толпу. И вдруг что-то тяжелое соскочило с ее пальца и слегка звякнуло: это упал и откатился куда-то перстень виконтессы. Элен медленно оторвала глаза от того места, где она за несколько минут до этого видела Тома и принялась осматривать каждый дюйм мостовой, по которой мельтешило множество ног. Кольцо оказалось в нескольких дюймах от нее, оно зловеще сверкало, словно маленькая лужица крови, пролитая на землю. Элен неловко опустилась на колени и потянулась к кольцу. Оно показалось ей холодным, чересчур массивным и непереносимо, ужасно тяжелым.

Дарси… Кольцо Дарси. Она вспомнила, что пообещала ему, вспомнила свою клятву больше не видеться с Томом.

«Я не могут себе доверять!» – прошептала она, и ей стало понятно, что ничего более правильного она никогда не говорила. Пальцы Элен отчаянно стиснули кольцо, она сжимала его с такой силой, что драгоценные камни больно вдавились в кожу. Элен поднялась на ноги и увидела, что толпа вокруг нее каким-то чудом расступилась. Теперь от Тома ее отделяло только несколько ярдов, и он по-прежнему ждал ее, протягивая руку.

– Нет! – в тоске вскричала Элен. – Я не могу! Танцующие люди с любопытством посмотрели на нее и снова закружились между ней и Томом, разделяя их.

Элен повернулась к Тому спиной, повернулась, хотя все ее тело восставало против этого. Она чувствовала, что Том глядит ей вслед, и знала, что никогда не забудет эту картину: Том сидит на мосту, а ветер с реки поднимает торчком его черные волосы.

Хлоя стояла в толпе справа от Элен. Элен с бешеной энергией прорывалась к ней, мечтая, но не отваживаясь посмотреть назад, на парапет моста. Добравшись до Хлои, она схватила ее за руку. Надежное тепло этой руки придало Элен сил, и она все-таки оглянулась.