Том исчез. Пустое пространство на мосту выглядело как насмешка. Толпы гуляющих уже расходились прочь: кто шел позавтракать и отметить встречу весны, а кто собирался петь и плясать на улицах вместе со скрипачами и моррисменами.

Элен слегка покачнулась, ей вдруг стало ужасно холодно. Она оцепенело сознавала, что сделала страшный выбор, приняла решение, в результате которого осталась одна и потеряла надежду.

– С тобой все в порядке? – донесся до нее встревоженный голос Хлои. – У тебя нездоровый вид.

– Нет-нет, – Элен постаралась взять себя в руки. Никто не должен догадываться, даже Хлоя! – Все нормально. Я немножко замерзла, вот и все. Здесь слишком много народу. Давай походим, чтобы чуть-чуть согреться.

Они пошли в толпе до шоссе Хай, а затем толпа их вынесла на Броад-стрит. И там Элен увидела его снова, он стоял под каменной статуей императора. Их разделяла гурьба танцующих и смеющихся людей. Один из них, дурачась, выскакивал из толпы, держа привязанный к палке свиной пузырь. Том наблюдал за ним, нахмурившись, руки его были засунуты глубоко в карманы. На этот раз Элен не дала себе времени подумать. Она кинулась к нему, не обращая внимания на танцующих… Но было уже поздно.

Гораздо ближе к нему стояли две ярко нарумяненные девицы в экстравагантных нарядах, сшитых по моде двадцатых голов. Эти девицы тоже увидели Тома. Они набросились на него с радостными криками и схватили за обе руки. Том секунду поколебался, а потом чмокнул их в ярко-красные щеки и скупо улыбнулся. Девицы указывали куда-то пальцем и тянули Тома за собой, уговаривая присоединиться к своей компании; Том подумал-подумал – и дал себя увести.

Он не заметил Элен! Она остановилась как вкопанная, а затем, не разбирая дороги, побрела назад.

– Разве это был не Том? – спросила Хлоя.

– Неужели? – бесцветным голосом проговорила Элен. – А я и не заметила.

Хлоя искоса взглянула на подругу и предложила:

– Давай прогуляемся по парку. Так красиво сейчас на улице, что совсем не хочется домой.

Бело-серое небо поголубело, ветер улегся. Тихое утро предвещало тепло. Хлоя и Элен миновали желто-красную кирпичную часовню Кейбл и вошли в университетский парк. Деревья еще стояли в цвету, но трава под ними уже была усыпана белыми лепестками. Элен шла медленно, стараясь думать только о том, как чудесно пахнут цветы и скошенная трава, как жизнерадостно поет черный дрозд.

– Ты уверена, что тебе не хочется немножко посидеть? – наконец спросила Хлоя. – Вид у тебя чуть получше, но ты тогда так страшно побледнела и я подумала, что ты потеряешь сознание!

Элен покачала головой.

– Нет, лучше пойдем дальше. Я хочу уйти, уйти от этой толпы.

Она сама удивилась тому что ее голос звучит так уверенно. У Элен возникло ощущение, будто она бежит сломя голову пытаясь убежать от панического сознания своей неправоты, и все начинается сначала. На этот раз она была так неправа – Элен даже не представляла себе насколько!

«Чего же я хочу?» – спрашивала она себя и твердила тупо в ответ что уже слишком поздно делать выбор.

Элен в отчаянии оглянулась на ярко-зеленый, совсем летний парк, где совсем не было людей, на спокойное лицо Хлои, тактично повернутое к реке. Все было, как всегда, и в то же время везде царил хаос. Красота летнего утра омрачилась для нее сознанием того, что ей очень хочется броситься за Томом.

Страх и тревога росли. Элен боролась с ними, и в конце концов ей удалось вытеснить их, а взамен перед ее мысленным взором предстало лицо Дарси. Оно излучало гордость, как тогда, когда она протянула ему руку, показывая рубиновое кольцо.

Ее обручальное кольцо.

Не здесь, только не здесь! Здесь невозможно ни о чем думать. Когда она вернется домой, в свое надежное убежище, она постарается там трезво взглянуть на эту кошмарную ситуацию. А пока что надо просто шагать по усыпанной лепестками траве, ведь рядом идет Хлоя, и нельзя допустить чтобы она о чем-нибудь догадалась!

Элен сделала над собой нечеловеческое усилие и сказала:

– Извини. Со мной сегодня, наверное, не очень весело.

Она увидела, что они подходят к реке Берег был обсажен ивами, оливково-зеленая вода постоянно пыталась утянуть за собой свисавшие ветви. Впереди высокий мост изгибался над рекой, словно железная радуга.

– Посмотри-ка! – Элен указала рукой на фигуру, которая, сгорбившись, сидела на деревянной скамейке по одну сторону моста. – Это же Беатрис!

Элен была так захвачена своими сумбурными мыслями, что даже не сразу поняла, кто такая Беатрис. Только остановившись возле скамейки, она сообразила, что это жена Стефана.

Беатрис заметно постарела. Седых волос на висках прибавилось, на некогда гладкой коже появились морщинки. Глаза помрачнели и поскучнели. Беатрис кормила уток хлебом, который доставала из коричневого бумажного пакета, и теперь держала в руке последнюю корку. Она мельчила ее, и серые крошки просыпались на ее плащ.

Увидев девушек, Беатрис слегка улыбнулась – их появление ее не удивило – и сказала:

– Глупо, да? Я даже если прихожу сюда без детей, то все равно по привычке приношу хлеб, чтобы покормить проклятых уток.

Элен и Хлоя неловко переминались с ноги на ногу, не зная, то ли посидеть с Беатрис, то ли оставить ее одну.

– Садитесь, – предложила Беатрис. – Я с удовольствием с вами поболтаю.

– А где дети? – спросила Элен, радуясь, что у нее появилась возможность сосредоточиться на чем-то другом, кроме собственных мыслей.

Беатрис бросила последний кусочек хлеба в воду и стряхнула с плаща крошки.

– Они поехали погостить у моей мамы. Предполагалось, что у меня будет время подумать, но я совершенно не знаю, чем себя занять. Вы не видели Стефана?

Отрывистость вопроса выдавала ее беспокойство. Элен и Хлоя переглянулись, не зная, что ответить Беатрис.

– Да, – наконец сказала Хлоя – Я видела его в Фоллиз-Хаусе.

– Насколько я понимаю, он был с ней?

– Да.

Беатрис наклонила голову, волосы упали ей на лицо. Она глядела на свои растопыренные пальцы, безжизненно лежавшие на темном плаще. Руки у нее слегка обветрились от работы в саду, никаких других колец, кроме обручального, на них не было.

– Странно, правда? – повторила Беатрис. – Пятнадцать лет совместной жизни, трое детей, столько дней и часов, проведенных вместе, общий сон и общее бодрствование – все это, похоже, ничего не значит…

Голос ее звучал приглушенно, она сидела, не поднимая головы, чтобы волосы скрывали ее лицо и не заметно было слез.

– Стефан всегда был влюблен в молодость, – добавила Беатрис. – Он хочет вечно оставаться молодым и доказывает себе, что он молод, постоянно заводя романы с молодыми девушками.

Хлоя слушала ее, хотя она много бы отдала за то, чтобы этого не слышать. Ей было все равно, что думает о ней Беатрис. Та почувствовала скованность Хлои и сказала:

– Извините меня. Вы ведь когда-то были одной из его девушек, да?

В голосе ее звучала скорее не горечь, а печаль.

– Он, наверно, и вас обидел?

– Я это заслужила, – мрачно ответила Хлоя. Но Беатрис уже заговорила о том, что ее постоянно волновало.

– А вот Пэнси Уоррен другая. Других я никогда не боялась, а Пэнси боюсь. Ладно бы еще она была только красивой и очаровательной… ну, и имела все, что она имеет… это бы еще ничего. Меня пугает ее легкомыслие. Это делает ее совершенно неуязвимой. А Стефан уязвим, и я – видит Бог! – тоже, – Беатрис еще больше растопырила пальцы, лежавшие на колене. – Что мы с ним можем поделать? И как мне с ними бороться? – Теперь она плакала, не таясь. – Я не хочу бороться с собственным мужем! Говорят, человек, имеющий детей, сохраняет свою молодость… Это неправда! Дети старят, и оказывается, что твой муж больше тебя не желает. Он уходит к очаровательной малышке, которая вертит им, как хочет, потому что он стал безвольной тряпкой.

Она говорила уже с нескрываемой горечью. Элен и Хлоя сидели молча, не зная, что ей ответить и как поступить.

«Так вот он какой, брак!» – подумала Элен.