А Ведьмидиху и Субмарину по утру нашли в сугробах, и те поняли, что погорячились насчет своей шутки с Головой, и долгое время после этих событий того не беспокоили. Более того, зенитные снаряды пошли им на пользу и они, как это ни странно, стали понемногу исправляться, хотя и передвигались с тех пор исключительно на костылях. Более того, как-то в воскресенье они даже попытались зайти в церковь, но не смогли, потому что неведомая и добрая Сила не позволила им перешагнуть тот порог, переступать который дозволено лишь людям в полном смысле этого слова.

Голова от своей победы вообразил себя Наполеоном и предложил Дваждырожденному попробовать таким же образом избавиться и от соседок.

– Бац в нору, и всех делов! – вещал Голова.

Но бывший воин объяснил ему, что вместе с норой, к сожалению, взлетит на воздух и весь дом. И Голова был вынужден, к радости соседок, отказаться от своего плана.

И зимние скучные дни потянулись унылой чередой, и все зажили, как и всегда, в том числе и Тоскливец, мечты которого стать начальником в очередной раз не сбылись.

Но мечты ведь для того и существуют, чтобы нас утешать, и в них ведь никому не откажешь, в том числе и чиновникам, не правда ли? И Тоскливец мечтал о том, что рано или поздно одолеет Кларин пояс, а та мечтала, что снова станет законной женой и, возможно, женой головы, когда Василия Петровича наконец снимут за разгильдяйство и за то, что он не избавил село от соседок.

А возвратившиеся соседки и вправду прижились в Горенке, и к ним ее жители постепенно привыкли, как привыкают к домашним животным или гриппу.

Ну вот, пожалуй, и все о нелегкой борьбе Головы с ведьмами. Скажем только, что к этой теме мы когда-нибудь опять возвратимся, ибо неугомонный Василий Петрович притягивал к себе всякую нечисть, словно магнит. Сам для себя он объяснял это своей чрезмерной добротой, хотя не все были готовы с ним согласиться и в первую очередь загадочный Тоскливец, который, как подозревал его начальник, спелся не только с соседками, но и с ведьмами.

Но ведь подозрение, как говаривал сам Голова, к делу не пришьешь.

Валерия была удивительно хороша собой, хотя красота ее не бросалась в глаза и была какой-то скромной, почти стыдливой. Она училась на искусствоведа, но родители ее вышли на пенсию и ей самой пришлось думать про то, где находить средства на обеды, которые даже в студенческой столовой стоили, как она теперь поняла, сумасшедшие деньги для тех, у кого их вообще нет. А ее жалкие попытки заработать публицистикой ни к чему не приводили: статьи ее брали как бы для пробы, но платить не спешили, а ведь в метро не зайдешь, пообещав, что рассчитаешься, когда получишь гонорар. И Валерия существовала на ту неприлично мизерную сумму, которую могли ей выделить стареющие родители. Правда, бедность, как оказалось, хороша для фигуры: диета – кефир и булочки с курагой – вырисовалась сама собой. Но вот одежда… А ведь неподалеку от ее института выстроился целый ряд «бутиков». Но она боялась в них заходить, потому что по ее одежонке сразу можно было понять, что она не из тех, кто отовариваются в этих местах. Еще хорошо, что у нее была своя отдельная квартира, если гак можно назвать коморку на узкой старинной улочке у самых Золотых ворот, где она могла уединиться с мыслями об искусстве и о том, как ей жить дальше. Будущее, как и всегда, было окутано туманом. Замуж она не спешила, потому что еще с детства решила, что выйдет замуж только по любви. Или вообще не выйдет.

А дело было вот как. Ей было тогда лет девять, и добрые и нежные родители ее все еще воспитывали своего ребенка с помощью проверенных временем сказок из северных морей, отчасти потому, что были людьми верующими, а отчасти потому, что реальной жизни они боялись как огня. И однажды ночью, когда Лерочка, как ее тогда называли, спала в своей комнатке под шорох снежинок, сыпавшихся на город из поднебесья, ей явился маленький принц. Он был соткан из света луны и на боку носил длинную шпагу. Эфес ее был украшен драгоценными камнями, их сияние и разбудило Лерочку. Увидев гостя, она не испугалась, потому что было понятно, что он из сказки, и сонно спросила его:

– Ты кто?

– Я принц, – ответил ее гость. – А когда я выросту, мы с тобой поженимся и ты станешь моей женой.

– Какая прелесть! – рассмеялась Лерочка. – Я тоже стану принцессой?

– Да нет, – поморщился принц. – Королевой.

Лерочка сидела на постели, кутаясь в плед. Принц с удовольствием рассматривал ее круглую детскую рожицу, желтые, как пшеничное поле, волосы и голубые, как озера, глаза, разделенные аккуратным, ровненьким носиком.

– Я буду ждать, – также сонно пообещала ему Лера. – Но только скажи мне свое имя.

– Оно очень сложное, и ты вряд ли сможешь его выговорить, но ты можешь называть меня Рональдо.

Сказав это, он понемногу стал бледнеть, и Лерочка догадалась, что сейчас он исчезнет и, может быть, навсегда. И глаза ее заполнились слезами.

– Не уходи, – попросила она. – Зачем ты уходишь, если нам все равно суждено быть вместе?

– Я не могу остаться, милое дитя, – ответил принц, который и сам был еще совсем ребенком. – Я обязательно разыщу тебя, ты только жди.

И принц исчез, растворившись в лунном свете, и Лерочка так и не смогла понять, то ли он ей пригрезился, то ли она действительно, когда вырастет, станет королевой. Подругам она ничего про эту встречу не рассказала, чтобы они над ней не смеялись, и поделилась тем, что с ней произошло только с матерью. Но та, понятное дело, приняла ее рассказ за детские фантазии. И на этом все и закончилось. Годы шли, а принц не появлялся. Она училась уже на третьем курсе и подружки называли ее дурочкой, потому что она не обращала внимания на самых что ни на есть видных парней, пытавшихся за ней ухаживать. И однокурсники махнули на нее рукой, но ведь им не было известно про ее тайну.

А потом ее совсем прижали деньги, точнее их отсутствие, и чтобы не заболеть от постоянного нытья в животе, она стала подрабатывать тут же, в институте, натурщицей. Новость об этом произвела на ее курсе фурор – от этой симпатичной тихони никто такого шага не ожидал. Но поговорили-поговорили и забыли, ведь любая новость со временем превращается в антиквариат. А Валерия работала – деньги были нужны ей как воздух, чтобы у нее не отключили воду и электричество, чтобы покупать на барахолках подержанные, но зато стильные одежду и обувь. Ведь у нее был изысканный вкус и безвкусная одежда вызывала у нее в голове те же самые спазмы, которые вызывают у музыканта фальшивые ноты. А потом за ней стал ухаживать ее преподаватель, но из этого ничего не получилось – тот оказался человеком честным и к тому же с удивлением для себя осознал, что то, что казалось ему любовью, и есть любовь, но только отеческая. И он целовал ее в лоб, и благодарил ее за вдохновение, и относился к ней, как к собственной дочери – давал деньги на квартиру и дарил альбомы по искусству и те книги, которые он хотел, чтобы она прочитала. На его выставке (он был художником) она увидела его жену и дочерей, и он их познакомил, и те отнеслись к ней, как к родной, а вовсе не бросились выцарапывать ей глаза, как она того опасалась. Видать, в нашем благословенном отечестве еще не полностью перевелись добрые и отзывчивые люди, и автор этих строк надеется, что и ему когда-нибудь удастся таковых разыскать.

И у Лерочки появилась еще одна семья, которая о ней заботилась и ей помогала. И она теперь могла больше времени проводить в читальном зале, а не на подиуме перед будущими художниками. И понемногу старалась забыть то, что испытывала, когда должна была позировать в первый раз. Но есть вещи, которые лучше не вспоминать и которые услужливая память помогает нам задвинуть на заднюю полку, как уже ненужную книгу.

А потом у нее появился и свой художник – правда, он не напоминал ей принца, явившегося к ней детстве, – вечно ныл, что вдохновение обходит его стороной и что Муза сурова к нему, но в остальном был славным парнем и терпеливо ждал, когда она созреет для «отношений». Она теперь позировала только ему, но, как это ни странно, первое время это скорее отдаляло их друг от друга, чем сближало – уж слишком красива была Валерия и непризнанный пока еще художник и представить себе не мог, что такая красавица может его полюбить. И время шло, и наступил «поцелуйный» период их знакомства – они бродили по старинным улочкам и целовались в густой тени, которую каштаны отбрасывают по ночам, когда улицы Киева освещают лишь желтые шары фонарей и далекие, равнодушные звезды. Но дальше этого дело не шло, и художник, а звали его Григорием, был терпелив и события не ускорял – как все люди искусства, он верил в Судьбу и умел, невзирая на свой пока еще юный возраст, терпеливо дожидаться ее милостей. Иногда по ночам сумасбродная парочка пробиралась в музей – это придумал Гриша в поисках вдохновения – и он рисовал Валерию в свете луны, который без труда проникал в просторные залы через стеклянную крышу. Валерия на все соглашалась, потому что ценила его деликатность и умение ждать. А сама себя она все чаще спрашивала: может быть, ей действительно привиделся тот юный принц? И если он, Рональдо, существует, то почему не приходит за ней? Ведь ей уже почти двадцать два года, а там и молодость ее поблекнет и какой тогда принц… Дело в том, что после того, как Лерочке исполнилось двадцать лет, она стала считать себя совершенно взрослой, но человек наблюдательный, посмотрев минуты две-три на ее милое личико, сразу догадался бы, что перед ним совершеннейший ребенок. Но принц действительно не появлялся, и она стала опасаться, что их странная дружба начнет тяготить художника и он ее бросит, ведь в Художественном красивых девушек, как цветов на лесной поляне, да и к тому же он из семьи весьма состоятельной. И она уже почти было решилась ему уступить, как внутренний голос начинал с ней спорить и говорить, что ей нужно в Италию, к Рональдо, и причем к ней этот художник? И все такое. Одним словом, тоска. А то, что внутренние голоса зачастую такие же маразматики, как и люди, ей тогда известно не было. И она наскребла денег и уехала в Рим одна, чем и удивила, и обидела Григория, намеревавшегося вместе с ней осматривать достопримечательности Вечного города. И она поселилась в крохотной, но зато уютной гостинице и каждое утро автобус, собиравший туристов по всему городу, увозил ее на экскурсии и она впитывала в себя искусство, на которое так богата эта страна, и решительно пресекала попытки любвеобильных и по-своему сентиментальных итальянцев с ней познакомиться. Но дни мелькали один за одним, как странички отрывного календаря, а Рональдо все не появлялся. В предпоследний день своего пребывания в Риме, когда она сидела за чашечкой капуччино в той кофейне, в которой некогда любил попивать кофий духовный отец всех истинных украинцев, внутренний голос бесцеремонно сообщил ей, что она уже достаточно развлеклась, и что Рональдо надо искать не за границей, а в своем собственном отечестве, и что Гришеньку обхаживает коварная брюнетка, которой нечего терять, кроме своей зачетки, в которую лучше не заглядывать, и поэтому пусть она не медлит и возвращается домой.