– Если бы ты умела мурлыкать, как кошка, то сейчас обязательно замурлыкала бы, Сэйбл.

– Я так счастлива, что мы вернулись домой! – И, подняв голову к солнцу, девушка глубоко вздохнула: – Просто не верится, что мы здесь всего неделю. У меня такое ощущение, что мы никуда не уезжали.

– Нортхэд – наша родина, не так ли? – спросил Нед, в глухом голосе которого прозвучало удивление. – Я заметил это и в настроении матери. Она словно расцвела, когда вы вернулись.

– Значит, ты тоже заметил это? Даже отец признается, что ему давно следовало привезти ее домой.

– А ты, Лайм? – спросил Нед, пристально глядя на младшего брата; тот прилагал все силы, чтобы поспевать за Эдвардом и сестрой, лошади которых были намного крупнее его усердного пони. – Ты рад, что опять дома?

Лайм энергично закивал темноволосой головой:

– Еще бы! Тем более что Перри тоже вернулся с нами! Брат и сестра весело рассмеялись, памятуя о том, что Лайм боготворит шеф-повара семейства и его отменные пирожки.

Доехав до конца проселочной дороги, они решили возвратиться, отложив посещение беленьких домиков Зиннора и Сент-Ивса до следующего раза. Солнце уже стояло в зените, но ни Сэйбл, ни Эдвард не хотели слышать жалобы младшего братишки о том, что он голоден и что скоро наступит время обеда. Они повернули своих рослых гуитеров и рысью потрусили в сторону Нортхэда; за их спинами пыхтел отважный пони младшего брата.

По обеим сторонам дороги простирались ухоженные поля, на которых шла подготовка к севу. Коренастые корнуолльские фермеры прерывали работу, чтобы поздороваться с молодым наследником Монтеррея, его братом и сестрой, и заглядывались на леди Сэйбл, которая, по их мнению, стала за время своего отсутствия еще краше.

– В этом году ранняя весна, значит, можно рассчитывать на хороший урожай, – заметил Нед.

Сэйбл проследила за его взглядом, когда он посмотрел на сложенные из гранита прочные валы, которыми кельтские фермеры под руководством предков Бэрренкортов много веков назад отмечали границу пахотных земель. За этими валами простирались поросшие вереском скалистые пустоши, достигавшие Гунард-Хэда, где извилистая прибрежная дорога под воздействием дождя и ветра за столетия превратилась в узкий и глубокий, похожий на туннель проход.

– Наверное, будет отличное лето, правда же? – предположила Сэйбл; у нее защемило сердце – она любовалась дикой красотой Корнуолла.

Они направили коней прямо на утесы. Ароматный ветерок нещадно обдувал прибрежные скалы. Сэйбл обратила лицо к солнцу: она вглядывалась в просторы Атлантического океана, по поверхности которого катились белые гребешки пенистых волн. Хотя южный берег Корнуолла был красив искрящимися голубыми водами, белыми песчаными пляжами и пышной растительностью, девушке больше всего нравился суровый север, где ничем не защищенные утесы были открыты всем ветрам и где клубились пробирающие до костей туманы.

Вдали, над вересковыми пустошами, лепившимися на скалистом уступе, показался Нортхэд; его башни-двойники из золотистого камня отважно устремились в бездонное голубое небо. Внизу, в океане, виднелось несколько рыбацких судов, огибавших опасные рифы в погоне за макрелью и сардиной. Остерегаясь мелководных бухт, в которых контрабандисты когда-то разгружали партии парфюмерии и алкоголя, рыбацкие суденышки под командой бесстрашных корнуолльских капитанов направлялись в такие бурные воды, куда Сэйбл даже смотреть было страшно.

– Сезон ловли устриц почти закончился, – заметил Нед, проследив за взглядом сестры. – К сожалению, до следующего года нам ими больше не удастся полакомиться.

– Не важно, – ответила Сэйбл. – Нас вполне устроят крабы и омары.

– Не забудьте о пирожках! – добавил Лайм, облизнувшийся при мысли о селедочном фарше в хрустящем тесте – кулинарном коньке искусника Перри. В Лондоне и он, и Сэйбл скучали по плотной корнуолльской пище, которую не могли заменить острые пряности и приторные десерты, характерные для столичной кухни.

– Держу пари: Перри сегодня превзошел себя! – лукаво сообщил Нед младшему брату. – Я слышал, что Куни Стивен должен был доставить дары моря рано утром.

Ехать размеренной рысью, зная, что его ждут всевозможные деликатесы, было для Лайма нестерпимой пыткой. Пустив упитанного пони легким галопом, он помчался вперед в облаке пыли; смеющиеся Сэйбл и Нед следовали за ним.

Хотя девушка родилась и выросла в Нортхэде, каждый раз, когда она приближалась к величественному особняку, ее сердце замирало от восторга. Здание было построено капитаном по имени сэр Реджинальд Бэрренкорт, который сделал карьеру, совершая опустошительные набеги на испанские земли с дозволения своего монарха Чарльза II. Деяния этого великого моряка вошли в летопись истории Англии наряду с подвигами сэра Фрэнсиса Дрейка и Уолтера Рэли.

Нортхэд являлся свидетельством преданности сэра Реджинальда буйной морской стихии. Капитан сумел схватить самую суть необузданной красоты моря, не дававшей покоя боевому задору Бэрренкортов в течение всех последующих веков. Примыкающие к особняку с обеих сторон величественные крылья нависали над бездной, основной блок дома обдувался всеми ветрами, а внизу о массивные валуны неустанно бились океанские волны. Каким бы диким ни казалось место, где стоял дом, бывали моменты, когда ветры стихали, а комнаты с высокими потолками наполнялись солнечным светом. Кому доводилось попасть в переходы и залы северного фасада здания, тот мог испытать потрясающее ощущение – видел море, танцующее в серебристом свете у основания стен, и чувствовал солоноватый привкус ветра, смешанный с нежным ароматом роз и жимолости, доносившимся из садов.

Рыбацкие суда уже исчезли из виду, когда Сэйбл и братья остановились в мощенном булыжником дворе перед конюшней.

Но поразительная перспектива, открывавшаяся отсюда до самого горизонта, где море сливалось с небом, была захватывающей в своем величии. Высоко в небе боролся с ветром одинокий баклан, навязчивый крик которого заглушался ревом бурунов, рокотавших подобно громовым раскатам.

– Хорошо прогулялись? – спросил старшин грум, появившийся из кладовки и грузной походкой направившийся к ним. – С кобылой не было проблем, леди Сэйбл?

– Абсолютно никаких, Сэм, – ответила девушка, поглаживая бархатистый нос Амуретты, которую затем один из помощников конюха поспешил увести в стойло. – Она не забыла меня.

– Разве вас можно забыть, леди Сэйбл? – с усмешкой заметил седой грум.

Одряхлевший еще в то время, когда Сэйбл и ее братьев на свете не было, в последующие годы Сэм не менялся – подобно кедрачам, росшим прямыми и крепкими на плодородной земле Корнуолла. Ловкость и сноровка старика в обращении с лошадьми остались прежними.

– Мы приехали поесть пирожков, Сэм, – объявил Лайм; он соскользнул со спины Лиллибет и остановился перед грумом, фигура которого напоминала огромный бочонок.

– Вот оно что!.. – протянул Сэм; он подумал о том, что младший сын графа и графини Монтеррей растет отличным парнишкой. Алая куртка и высокие черные сапоги придавали Лайму ореол властности. Конечно, для челяди Нортхэда Лайм всегда был просто озорным малышом, но сейчас было видно, что за время, проведенное в Лондоне, он здорово подрос.

– Куин Стивен утром доставил свежую сельдь, – пояснил Нед, положив руку на плечо брата. – Остается лишь надеяться, что Перри приготовил достаточно снеди, чтобы накормить нас всех.

– К сожалению, вам придется кое с кем разделить трапезу, – сообщил Сэм, и его кустистые седые брови неожиданно сошлись на переносице.

– Что ты хочешь этим сказать, Сэм? – удивилась Сэйбл.

– Да приехал этот бездельник из Блэкберн-Холла, – без обиняков заявил грум. – Прибыл минут десять назад, и я уверен, что ее милость попросит его остаться. Он опять безжалостно гнал своего прекрасного мерина через поля, – добавил Сэм, и в его голосе послышалось неодобрение, ибо он судил о людях в зависимости от того, как они обращались со своими лошадьми.

– Уайклиф Блэкберн? – спросила Сэйбл.