Он пошел к двери, сжимая и разжимая кулаки. Дойдя до двери, он повернулся к ней. Глаза его все еще были темными от гнева.

– Я уже просил тебя, чтобы ты надолго здесь не задерживалась, Фрэнсин. А ты, я думаю, и так слишком здесь задержалась. – И с этими словами колокольчик пронзительно зазвенел, а Трэвис, хлопнув дверью, стремительно вышел.

Фрэнсин подавила в себе желание швырнуть ему в спину влажное полотенце, вместо этого она подошла к двери, перевернула табличку на «Закрыто» и заперлась.

Потом пошла назад к стойке, ничего не видя от слез. Она никогда не была плаксой, но сейчас ей хотелось всласть поплакать, освободиться от накопленной злости.

Я сказала то, чего не собиралась говорить. Обидные, отвратительные вещи. У меня от этих слов горечь во рту. А он отвечал по-доброму. Я же, как эгоистка, несла какую-то чушь. Как получилось, что простой разговор о яблочном пироге вырвался из-под контроля? И почему то, что началось с приятных воспоминаний о прошлом, превратилось в безобразный поединок, разбередивший старые раны?

Фрэнсин закончила мыть последнюю тарелку, вытерла руки и еще раз села за стойку. Она была слишком расстроена, чтобы ехать прямо домой.

Известие о сердечном приступе Поппи наполнило ее душу холодом. Поппи всегда казался таким сильным, таким несокрушимым.

Но теперь с ним все в порядке, снова сказала она себе. Не получится так, что я покидаю его больным и беспомощным. Он такой же сильный и энергичный, каким был всегда. У меня нет причин менять свои планы.

Она прекрасно понимала, почему разговор с Трэвисом вышел из-под контроля. Весь сыр-бор разгорелся из-за того, что она, несмотря на свои намерения высказать обратное, беспокоилась о том, что о ней подумает Трэвис. А из того разговора, что у них сейчас состоялся, было понятно, что он невысокого о ней мнения.

Трэвис не мог припомнить, когда в последний раз он был так рассержен, потом понял наконец, что вообще никогда в жизни ни на кого не злился.

По дороге домой он несколько раз делал глубокие вдохи, пытаясь совладать с эмоциями. Как же так получается, что она до сих пор не отпускает мою душу? Почему меня волнует все, что она обо мне думает?

«Трус». Это слово звенело у него в ушах, и он крепче сжал руль; новая волна негодования вновь нахлынула на него. Она думает, что я был трусом потому, что не сбежал с ней и не осуществил ее мечту. Ее мечту, но не мою.

Он теперь догадался, что, когда они вместе мечтали о чем-то, она думала только о своих планах, но никогда – о его.

Повинуясь внутреннему импульсу, он, вместо того чтобы поехать к дому, повернул к сестре. Ее муж работал во вторую смену и не должен был вернуться домой раньше полуночи, так что Трэвис знал, что Сьюзи сейчас одна.

Как он и ожидал, едва машина въехала на площадку аккуратного, уютного фермерского домика, в окне гостиной вспыхнул свет.

Трэвис выключил двигатель, но остался сидеть в грузовике, пытаясь прогнать остатки злости, прежде чем войти в дом. Проклятая, Фрэнсин! В первый раз за столько лет он спросил себя, правильное ли решение принял тогда, пять лет назад, и неужели и правда оттенок трусости был в его действиях.

Может, я действительно боялся покинуть маленький городок? И меня пугала необходимость столкнуться с неизвестным?

Пробормотав ругательство, он выбрался из грузовика и побрел к парадной двери. Но он не успел даже постучать, ибо Сьюзи сама открыла ему дверь. На ее лице было удивление и радость.

– Трэвис, я так и подумала, что это твой грузовик. – Она потянулась к нему и поцеловала в щеку. – Входи. Все в порядке?

– Все прекрасно, – соврал он. – Я только что выпил кофе и съел пирог в ресторанчике Поппи, а потом неожиданно решил заехать к тебе.

– Как здорово, что ты это сделал! Ты же знаешь, я всегда рада видеть своего любимого брата. – Она улыбнулась ему и жестом показала на гостиную.

– Единственному брату легко быть любимым, – сухо отозвался Трэвис.

Сьюзи засмеялась, и они уселись рядышком на диване.

– Ну а теперь скажи мне по правде, почему ты приехал ко мне. – Она задумчиво уставилась на него.

– Что ты имеешь в виду?

Она очаровательно улыбнулась.

– Трэвис, я люблю тебя и поэтому хорошо знаю – ты меня не проведешь. Тебя что-то беспокоит. Я вижу это по твоим глазам.

Трэвис облокотился о подушки и провел рукой по волосам.

– Пять лет назад, когда Фрэнсин уезжала из города, она хотела, чтобы я поехал с ней.

Сьюзи снова улыбнулась.

– Трэвис, я и Маргарет были в курсе почти всего, что происходило между тобой и Фрэнсин. – Она задумчиво сморщилась. – Мы очень боялись, что ты уедешь с ней.

Он удивленно поглядел на нее.

– Ни одна из вас не сказала мне об этом ни словечка.

Сьюзи пожала плечами.

– Мы были не вправе принимать за тебя решение. Но мы каждую ночь молились, чтобы ты остался.

Трэвиса потрясло это признание. Он никогда и не думал, что его младшие сестренки имели какое-то понятие о том, что происходило в его жизни, о тех решениях, которые ему предстояло в то время принять.

– А почему вы не сказали мне, что боялись? Не попросили меня остаться?

Сьюзи опустила голову на спинку дивана, не сводя с него задумчивых темных глаз.

– Маргарет хотела сказать. Ей было всего тринадцать лет, и Она боялась, что нам будет трудно без тебя. Но я сказала ей, что ты сам должен принять решение. Я не хотела, чтобы ты оставался по принуждению, из-за чувства долга. Я хотела, чтобы ты сделал выбор добровольно, чтобы ты поступил так, как тебе подсказывало сердце.

– Не пойму, когда ты стала такой умной! – воскликнул Трэвис, и душа его переполнилась любовью к сестре.

Та улыбнулась.

– Просто я не хотела, чтобы ты когда-нибудь пожалел о сделанном выборе. – Она поколебалась немного. – А теперь ты жалеешь?

Трэвис притянул ее к себе и крепко обнял.

– Нет. Я сожалею о многом, но только не о том, что остался здесь.

– Ты был нашей опорой, Трэвис, – сказала Сьюзи, когда он отпустил ее. – Папа ушел из жизни… Мы знали, что и мама умирает. Благодаря тебе мы чувствовали себя в безопасности.

Поэтому я и остался, подумал Трэвис, и тепло наполнило его сердце. Слова сестры просто подтвердили то, что он и без того знал. Я остался не потому, что был трусом. Я остался потому, что был нужен моей семье, я любил сестер, понимал, что они – единственное, что у меня есть. Да, я чувствовал, что меня держит долг, но этот долг произрастал из любви.

– Тебе пришлось несладко, – продолжала Сьюзи. – Ведь тебе было только пятнадцать, когда умер папа, а в двадцать два ты оказался и отцом, и матерью для двух молоденьких девушек. И ты многим пожертвовал ради нас.

– Не надо так говорить, – угрюмо возразил Трэвис.

– Ты перестал играть в футбол и ходить на танцы, развлекаться с друзьями, – не соглашалась с ним Сьюзи. – Я знаю, как тебя дразнили товарищи, Трэвис. Я помню, как они называли тебя «маменькиным сынком», потому что ты всегда спешил домой, чтобы помочь нам.

– Мне это было не так трудно, – ответил он.

Спустя годы это и вправду не кажется трудным, хотя в то время, когда приходилось этим заниматься, было невыносимо тяжело. Фрэнсин права только в одном: я действительно подпитывался ее злостью, которую она так открыто демонстрировала.

– Лучше я поеду домой, – спохватился Трэвис. На сердце у него стало намного легче, чем было до того, как он пришел. – Становится поздно, твой, муженек может прийти домой в любую минуту. – Он встал, и Сьюзи тоже поднялась, чтобы проводить его до двери.

– Трэвис, мне надо сообщить тебе небольшую новость, прежде чем ты уйдешь.

– Какую новость? – спросил Трэвис.

– Ты скоро станешь дядей.

Трэвис удивленно вытаращился на нее. А потом, вскрикнув от радости, заключил ее в объятия.

– Когда?

Сьюзи засмеялась.

– Еще не скоро, у меня беременность всего восемь недель. Если это будет девочка, мы назовем ее Мэри Элизабет… в честь мамы. А если родится мальчик, то мы хотели бы назвать его Ричард Трэвис, в честь тебя.