Мисс Ховард мучалась от зубной боли; миссис Пейдж и Элис перепробовали все известные средства, но без всякого толку. Элис даже прибегла к самому радикальному лечению – прикладыванию к предательскому коренному зубу кусочка цинка и серебряного шестипенсовика, но умирающий нерв не реагировал даже на электрический разряд. Бесполезными оказались и ватки с настойкой мирриса и креозотом. От отчаяния несчастная сосала теперь камфару.

Розина знала, что в таком состоянии гувернантка не сможет сопровождать свою подопечную на урок верховой езды. Она была готова отменить урок, однако девочка уже приготовилась и была бы разочарована, если бы урок не состоялся. К тому же Эдмунд настаивал, чтобы занятия продолжались до тех пор, пока она не станет сама пускать лошадь галопом. На протяжении последних двух месяцев по утрам девочка брала у конюха уроки верховой езды – и всегда, кроме памятного первого раза, в сопровождении Ховард.

Конюх, судя по всему, преуспел там, где терпели неудачу его предшественники: он излечил девочку от страха перед лошадьми и довел до состояния, когда она могла спокойно ездить в седле. Она испытывала к нему безграничное доверие. Розина пока не разобралась, нравится ли ей самой новый конюх. Разумеется, это не имело значения, раз он прилежно выполнял свои обязанности, тем более что это было не прилежание, а, скорее даже, рвение. Она успела заметить, что он несколько отличается от остальных слуг. Сначала она не понимала, в чем состоит это различие, но потом почувствовала, что он не так подобострастен, как они, хотя упрекнуть его было не в чем, оставалось разве что быть с ним настороже.

Аннабелла ждала ее решения. Розина сказала: – Что ж, поезжай.

– Спасибо, мамочка! – Дочь чмокнула ее в бледную щеку и хотела было пуститься бегом, но вовремя вспомнила, что леди не бегают, и перешла на шаг. Придерживая одной рукой юбку, а в другой сжимая хлыст, она покинула материнский будуар и отправилась на конюшню, где ее ждал Мануэль.

Мануэль посочувствовал мисс Ховард и сказал, что самое верное средство против зубной боли – это привязать к зубу ниточку, к другому концу нитки привязать утюг и попросить кого-нибудь бросить утюг об стену. От такого рецепта Аннабелла втянула голову в плечи и чуть было не покатилась со смеху, догадываясь, что Мануэль шутит. Он был очень забавным, она в жизни не встречала таких людей, как он, однако забавным он становился только с ней наедине. В присутствии мисс Ховард он никогда не говорил ничего смешного, напротив, вел себя чопорно, чем заслужил ее одобрение.

В этот раз Мануэль не стал открывать ворота, а, глядя на них, изрек:

– На этом лужке негде развернуться, животные от него устали. Им, как и людям, нужны перемены. Хотите поездить по вырубке?

– По вырубке?! – От удивления Аннабелла вытаращила глаза. Ни мать, ни отец никогда не говорили ей, что она может скакать по вырубке. До сих пор она покидала пределы усадьбы только в карете. Но, раз Мануэль не видит в этом ничего дурного, значит, ей нечего опасаться.

Мануэль знал, что хозяйка не разрешила бы ему проводить урок на вырубке, если бы он попросил об этом, разговор же на эту тему вообще никогда не заходил, и он ни разу не слышал, что туда нельзя соваться. Он, подобно лошадям, застоялся. Работа пока его устраивала, однако она сковывала его. Иногда ему хотелось взять свой узелок и уйти куда глаза глядят; удерживала только привязанность к лошадям. В отличие от остальных слуг, он не пользовался еженедельным выходным в полдня и полным выходным днем раз в месяц. Харрис разинул рот от удивления, когда Мануэль спросил его, нельзя ли скопить все выходные и потом взять их все вместе. Он никак не объяснил своей странной просьбы, так как стеснялся сказать, что предпочел бы иметь три дня в конце месяца, чтобы выпить и как следует расслабиться. На что ему полдня, начинающиеся после двух часов, когда до города целых пять миль? Можно было бы напиться, но напивался он как следует, потому что все в жизни делал на совесть, и порой не приходил в себя по дня три. Харрис долго сопел, так что Мануэль в конце концов сказал: «Если вы не решаете, я сам спрошу у хозяев разрешения». Дворецкий не захотел ронять свой престиж и ответил согласием. Теперь Мануэль стал казаться слугам еще более странным субъектом.

– Поехали, мисс, давайте побудем бесенятами. Мануэль иногда говорил в высшей степени странные вещи.

Они миновали лес, проехали по полю, где работали люди, которые почтительно приветствовали молодую госпожу; она в ответ слегка наклоняла головку и улыбалась. Потом перед ними выросла каменная изгородь, обозначавшая границу поместья. Они достигли пролома в стене и оказались на вырубке.

Выпрямившись в седле, она огляделась и поймала себя на странной мысли: по эту сторону стены сам воздух казался другим – более прозрачным; здесь дул ветерок, растрепавший ей волосы и чуть не сорвавший с нее шляпку.

Глядя на нее, Мануэль подумал: «Сейчас или никогда!»

– Видите вон то дерево? Поскачем к нему. Помните, что я вам говорил: держитесь крепко. Вперед, Сэнди, Честер!

У нее не оказалось времени на размышление – конь понесся вперед. Сначала ее полоснул страх, но он пропал, как молния в небе, сменившись невиданным восторгом, ведь она не только неслась вперед галопом, но даже обогнала Мануэля! Она кричала и не верила собственным ушам, ведь леди не кричат. Она первой достигла дерева. Когда Мануэль поравнялся с ней и остановил Честера, она прильнула к шее Сэнди и засмеялась. Потом, вспомнив, кто она такая и в чьем присутствии находится, она ровно села в седле, покосилась на Мануэля, широко улыбавшегося ей, и сказала:

– Вы дали мне прийти первой, Мануэль.

– Боже меня сохрани! Я едва за вами поспевал. Вам понравилось?

– Это было чудесно, Мануэль! И, знаете, я теперь уже не боюсь. Никогда больше не буду бояться лошадей.

– Значит, сегодня особенный день.

– Проедемся еще раз?

– Нет, потом. Пускай немного пойдут шагом. Давайте спустимся к реке – им не мешает попить.

Даже речка выглядела здесь иначе. Течение было более бойким, чем в парке; речка бурлила на камнях и петляла, словно играя с людьми в прятки.

Дав коням напиться, они медленно поехали вдоль берега, а потом, обогнув бугор, свернули в заросшую густой травой влажную лощину. На другом ее конце какая-то женщина срывала длинные стебли. С приближением всадников она подняла голову. Мануэль поздоровался, она ответила, а потом предупредила:

– Смотрите, куда едете, здесь топко. Лучше держитесь берега.

– Спасибо. – Свесившись с коня, он удивленно спросил: – Неужели вы собираете лен?

– Лен? Мы называем это «линт». Я собираю семена.

– А я думал, что он растет только в Ирландии!

– Может, и так, но здесь он понемножку вызревает каждый год. Наверное, потому, что здесь тихо и мокро.

– Но на полотно наверняка не хватает.

– Это уж точно! – со смехом ответила она. – Но я делаю из семян настойку. У меня самые лучшие настойки. – Переведя взгляд на девочку, она сказала: – Вы, видать, сбились с пути.

– Не беда, тут недалеко. Мы из Редфорда.

– Вот оно что! А это, выходит, юная мисс? – Она кивнула Аннабелле, как равной.

Аннабелла улыбнулась. Женщина была пожилая, но не такая, как Элис. У нее было доброе морщинистое лицо.

– Сегодня на редкость красивый день, – сказала она Аннабелле. – Такие выдаются только в сентябре.

– Да, хороший денек, – отозвалась Аннабелла.

– Вы живете поблизости? – спросил у женщины Мануэль.

Аннабелла решила, что он не прочь с ней поболтать. Он не был с ней знаком, но разговаривал так, словно они знали друг друга давным-давно.

– Сначала вдоль берега, потом через рощу. Сегодня тепло. Хотите выпить? У меня найдется пиво на травах. Оно настаивается уже пятый день.

– Очень любезно с вашей стороны. – Он оглянулся на Аннабеллу и спросил: – Вам не хочется попить?

Она ответила не сразу. Она не отказалась бы попить, но мать будет недовольна, если узнает, что она согласилась принять угощение незнакомой старухи, а главное, разозлится, что Мануэль это допустил. Но мать жила за стеной, а она очутилась за ее пределами, в другом мире. Она улыбнулась и поспешно ответила: