В начале февраля Челси позвонил Майкл Махлер. Самый циничный из братьев, но всегда очень вежливый, он поинтересовался, решила ли она, что будет делать с перстнем.

Конечно же, она решила; то, что было дорого Эбби, было дорого и ей. Из всего набора рубинов мама больше всего любила носить именно перстень. И теперь для Челси это так много значило, что она не задумываясь ответила:

– Перстень принадлежал моей матери. Она хотела, чтобы он остался у меня.

– Значит, ты его не отдашь?

– Я не могу этого сделать.

– Послушай, Челси, – Майкл заговорил в своей обычной манере, – она совершенно не осознавала перед смертью, что делала. Неужели ты допускаешь, что она была в здравом рассудке, когда решила разбить набор, который является семейной реликвией уже столько поколений?

У Челси на этот счет не было никаких сомнений.

– Она оставалась в ясной памяти до самого конца, и поверь, Майкл, мне известно намного больше, чем тебе. Ты приехал только на похороны, а мы с отцом были с ней все ее последние недели.

– И конечно, незаконно повлияли на ее решение.

– Мы заботились о ней, делали все, чтобы облегчить ее последние дни. Она оставалась в здравом рассудке и ясной памяти. Множество людей может подтвердить это.

– Сейчас это не имеет никакого значения, – перебил ее Майкл. – Подумай, подумай хорошенько. Рубины дополняют друг друга. Они должны остаться в одних руках.

Но слова Майкла не произвели на Челси никакого впечатления. Она была спокойна. После смерти Эбби Махлеры стали от нее еще дальше. Ее отношения с ними, и прежде более чем натянутые, теперь совсем прекратились. Правда, иногда она чувствовала неприятный осадок в душе. Семейные корни всегда имели для нее огромное значение. Только в них произошли изменения: как представлялось Челси, теперь они включали Эбби, Кевина и тех, кто бы там ни существовал в прошлом или настоящем, в Норвич Нотче. Махлеры были не в счет.

– Мать никогда не носила рубины вместе, – заметила Челси. – У нее был слишком хороший вкус. Как Элизабет или Анна собираются это делать, откровенно говоря, выше моего понимания.

– Что они будут делать с рубинами – решать им, – в голосе Майкла появились металлические нотки, – но мы все хотим, чтобы набор остался в семье.

– Согласна. Именно поэтому перстень останется у меня. Со временем я смогу передать его своей старшей дочери.

– Но твоя дочь будет такой же Махлер, как и ты.

– Она будет Махлер по закону, как и я, – сказала Челси. – У меня есть все необходимые документы, Майкл. Ни один суд не сможет опротестовать их. Но если тебе захочется, можешь попробовать. Грехем – отличный адвокат, и поверь мне, Майкл, у тебя нет ни единого шанса выиграть дело.

Грехем подтвердил это. Он предполагал, что следующим шагом Махлеров будет попытка предложить ей деньги за перстень.

– Но будь осторожна, они никогда не дадут настоящей цены, – предупредил он, – похоже, это для них дело принципа.

У Челси тоже были свои принципы.

– Пусть предложат хоть в десять раз больше, чем он стоит на самом деле, я буду такой же упрямой, как и они, – поклялась она.

Грехем скрестил руки на груди:

– Здесь мы имеем налицо наглядное свидетельство того, что некоторые черты характера гораздо легче приобретаются, чем передаются по наследству.

– Или свидетельство того, что один из моих родителей или они оба были упрямы от природы, что затем благополучно передалось и мне.

– Вот уж это мне неизвестно.

– Так же, как и мне, Грехем, поэтому я и хотела тебя увидеть.

Если бы вопрос заключался только в законности завещания, то она могла бы просто позвонить ему по телефону.

– Что тебе известно о моем удочерении? Отец ничего не говорит мне, но я уже не маленькая девочка и имею право все знать.

– А почему это вдруг стало так важно для тебя?

– Потому что моя мать мертва. Потому что она передала мне ключ. Потому что ее семейство не устает повторять, что я не такая, как они, и я хочу знать, кто же я есть на самом деле.

Грехем, казалось, взвешивал все «за» и «против», наконец через минуту он ответил:

– Я знаю не так уж и много. Удочерение проводилось в частном порядке. Дело было закрыто и сдано в архив.

Но Челси точно знала одно: закрытые дела можно открыть, а сданные в архив получить обратно. Она, конечно, могла бы попросить Грехема поискать документы для нее, но это поставило бы его в неловкое положение перед Кевином и вызвало бы новую волну еще не утихшей боли в сердце отца. Она могла подождать. К тому же имелись другие источники информации, более безопасные.

– Почему мои родители не обратились в агентство? Грехем, нахмурившись, посмотрел на свои руки:

– Я думаю – хочу подчеркнуть, именно я так думаю, – что из-за своей болезни Эбби была далеко не идеальной кандидатурой на роль приемной матери. Возможно, они обращались в агентство, но им там отказали.

Да, вполне возможно, хоть и глупо – Челси всегда помнила, какой прекрасной матерью была для нее Эбби, – но возможно.

Возможно также, они не обратились в агентство по другой причине. Кевин не любил, когда вмешивались в его личную жизнь. Он четко разграничивал окружающих его людей на друзей, знакомых и коллег. Челси не раз в этом убеждалась. Отец мог пригласить на ужин в клубе гостей, которые только там узнавали, что Эбби была калекой. Он также никогда не афишировал и тот факт, что Челси – их приемная дочь. Даже в официальном сообщении, которое он разослал после появления Челси, не было и намека на ее удочерение. Она понимала, что Кевин хотел оформить дело без огласки и как можно быстрее. И этому как нельзя лучше способствовал выбранный им способ.

– Итак, они обратились к твоему отцу, – сказала она. – Как он это устроил? Он специально подыскивал ребенка или у него уже кто-то был на примете?

– Я думаю, и то и другое, – заключил Грехем. – Он навел справки, и один из его коллег посоветовал ему обратиться к юристу из Норвич Нотча.

– Ты знаешь его?

– Нет.

– Может, он до сих пор работает в Норвич Нотче?

– Сомневаюсь. Я даже не знаю, жив ли он сейчас.

– У тебя сохранился архив твоего отца?

– Кое-что осталось, но не то, что интересует тебя. После его смерти я просматривал все бумаги и не обнаружил никаких документов по удочерению.

– А может, они были под другим названием? Грехем покачал головой:

– Нет, Челси. Все, что находилось в архиве, я тщательно изучил. Твоих документов там не было.

И все-таки они там были, подумалось Челси. Ни один юрист не выбросит свои бумаги. Причину надо искать в Кевине – документы наверняка не давали ему покоя, пока он их не уничтожил. Но Челси не отчаивалась. Существовали и другие возможности получить нужную информацию.

– Значит, ты ничего не знаешь о моих настоящих родителях. А что тебе известно о Норвич Нотче? Ты знаешь, что там добывают гранит?

Когда Грехем в недоумении покачал головой, она продолжила:

– Несколько лет назад мы искали камень и получили от компании "Плам Гранит" предложение. Их расценки нас, мягко говоря, не устроили. Гранит был отличного качества, но, к сожалению, необработанный. Его еще нужно было обтесать и отшлифовать, что означало дополнительные расходы.

– Похоже, они не очень заботятся о своих клиентах. Не удивляюсь, если они уже прогорели.

– Вряд ли, – сказала Челси. – "Плам Гранит" – крупнейший работодатель в городе.

И ей как архитектору мог снова понадобиться камень. Отличный повод. Она могла бы поехать в Норвич Нотч, Нью-Гемпшир, для осмотра гранита. Архитекторы часто так поступают, чтобы в любой момент иметь все необходимое под рукой.

Грехем понимающе улыбнулся.

– Я не собираюсь туда ехать, – сказала она.

– А почему бы и не съездить?

Она поправила ремень сумочки на своем плече и поднялась, собираясь уходить:

– По той же причине, по которой я не наняла частного детектива.