— Ты что молчишь? — сурово осведомилась Вика. — Ты Кристинку, что ли, подозреваешь? Но она ж тебе нравится.

— В каком это смысле? — буркнул потрясенный муж.

— Да во всяком. Я же вижу! А убийца бы тебе никогда не понравилась, это точно. Значит, если это она, то у нее типичное состояние аффекта. По всем твоим рассказам так выходит. Она и вчера была не в себе, и сегодня тоже.

— Кстати, — вмешалась Марина, — если б она была виновата, ни за что бы не призналась, что слышала мой с Володей разговор. Она ж сама создала для себя мотив!

— А она и не призналась, — возразил Талызин. — Она просто обвинила вас в связи. По вашему разговору легко было сделать вывод, что вы любовники. Значит, она могла бы застукать вас когда-нибудь в другой раз.

— Какая разница? Она не должна была признаваться, что считала, будто Володя ей изменял. Если б она его убила, так делала бы вид, что между ними все безоблачно.

— Для нее, Мариночка, по большому счету дело не в том, спал ли Бекетов с вами, а в том, как он при этом относился к ней. Она ведь не возражала против его жизни с Анной Николаевной, пока была уверена, что любит он ее, а не жену. А вот услышать, что он и к ней самой не относится серьезно — это действительно удар и это действительно мотив. И Кристина понимала это — недаром вчера упорно называла вас старой девой, прекрасно зная, что это не так. А сегодня не выдержала. Пришла посмотреть на окна любимого человека — и вдруг следователь идет. Ее ненависть к вам достигла такой силы, что девочка, будучи действительно не в себе, взяла и высказала мне все. Ей хотелось хоть кому-то раскрыть на вас глаза, она не могла больше терпеть. И тем не менее конкретно про ваш разговор с Бекетовым она промолчала. Но проговорилась — в тот день вы с ним поругались. А ведь вы ругались только там, за перегородкой, правильно?

— Да, но… Ладно, все это пока впустую. Подождем понедельника — вдруг ваши сотрудники и впрямь раскопают какого-нибудь свидетеля? А завтра похороны.

— Да. Вы возьмете меня с собой?

— Конечно. Думаете, кто-то там себя выдаст?

Талызин не ответил.

Как ни странно, на похороны следователя привел не только интерес к подозреваемым, но и странное чувство сопричастности к покойному. Никогда не виденный Бекетов превратился для него… это трудно объяснить… нет, не в друга — друга такого Талызин никогда бы для себя не выбрал, — скорее в родственника, которых, как известно, не выбирают, а любят просто так. Или даже не любят, но наперекор всему ощущают своими. Игорь Витальевич привез Марину на кладбище на машине. Отпевание происходило в кладбищенской церкви, потом похороны и поминки. Анна Николаевна была одета, как подобает вдове, а не юной девочке, однако выражение лица сохраняла прежнее, наивно-удивленное. Татьяна Ивановна выглядела сосредоточенной, но отнюдь не подавленной. Лидия Петровна щеголяла в черном с блестками балахоне, черных лодочках и черной нелепой шляпе, посматривала снисходительно, вслух удивлялась скудости церковной утвари. Гуревич с Паниным горячо обсуждали нечто научное — похоже, последние записи Бекетова. Андрей Петренко показался следователю расстроенным, Некипелов озабоченным. К тому же последний постоянно косился на Талызина с Мариной. Кристинка отсутствовала. После церкви все пошли на кладбище. Игорь Витальевич, отставший от остальных, стал свидетелем странной сцены. Лидия Петровна вплотную приблизилась к Марине и, похоже, что-то тихо произнесла. В ответ Марина вскрикнула так, что многие обернулись. К ней тут же подскочил Некипелов, взял под руку и повел вперед, очень медленно и осторожно. Уже у могилы заинтригованный следователь шепнул Марине на ухо: «Что она вам сказала?» Они отошли.

— Кто сказал?

— Лидия Петровна.

— А, это. Ничего особенного. Она наступила мне на ногу. Нарочно.

Счастье будет, если не треснула кость.

— Не понял, — изумился Талызин.

— Вы видели, у нее туфли на шпильках, а на них такие тонкие железные набалдашники. Учитывая ее вес и то, что она навалилась изо всех сил, мало мне не показалось.

Игорь Витальевич опустил глаза и обнаружил, что колготки на подъеме Марининой ступни запеклись от крови.

— Я — старый балбес, — самокритично признался он. — Смотрел и ничего не видел. А кто-нибудь видел? Из тех, кто стоял ближе. Надо ведь еще доказать, что она это нарочно.

— Господи, — тихо, но горячо воскликнула Марина, — ну, как это можно доказать? Она прошептала мне: «Получай!» — и наступила. В любом случае, что я, судиться с ней стану? Все это ерунда. Вы заметили, что нет Кристинки?

— Да. Странно.

— Это не странно, это ужасно. В церкви я еще на что-то надеялась, а теперь… Игорь Витальевич, она не могла не прийти! Даже если она его убила, даже если она заболела — она не могла, понимаете! Надо срочно что-то делать. С ней какое-то несчастье. Вы из милиции, вы должны срочно что-то предпринять.

— Мариночка, откуда такое паникерство? — удивился следователь. — Вам это не свойственно. Девочка могла попасть в пробку. Могла слечь с приступом астмы. Могла просто побояться сюда прийти. Мало ли, что! Оснований поднимать тревогу я не вижу.

— Хорошо, это сделаю я, — с холодной яростью сообщила собеседница. — Я позвоню в милицию и потребую, чтобы ее начали искать. И пусть только попробуют отказаться, я такое устрою!

Игорь Витальевич только таращил в изумлении глаза. Марина, интеллигентная, выдержанная, рассудительная — да что с нею стало? Понятно, день у нее нервный, но все же… Оказывается, и она, несмотря на профессию, истинная женщина с типичным для данного пола отсутствием логического мышления.

И все же червь сомнения его точил. От Марины исходила такая убежденность в собственной правоте… верил бы в разную чепуху, добавил бы — такое мощное биополе, что противиться было трудно. Не хотелось выставлять себя дураком, но еще меньше хотелось получить вечером от Вики нагоняй за черствость. И Талызин набрал номер телефона Кристины. Мать ответила, что девочка на похоронах, выехала часа четыре назад. Это уже настораживало. Тогда он позвонил дежурному и поручил заняться поисками. Лишь услышав это, Марина вернулась к могиле, где ее снова подхватил Некипелов.

Поминки проводились на квартире Бекетова. Увидев, как вдова запирает дверь, Игорь Витальевич машинально осмотрел замок и мысленно выругал себя за тупость.

— Анна Николаевна! — обратился он. — Когда в среду вы вернулись домой, дверь была заперта?

— В каком смысле? — резко осведомилась собеседница, забыв о необходимости делать наивные глазки.

— Вам пришлось отпирать ее ключом или она была открыта?

— Ну… я не помню… у меня ведь был шок… — наивные глазки все же пошли в ход.

— Если бы вы обнаружили ее открытой, то наверняка запомнили бы. Это бы вас сразу насторожило, еще до обнаружения тела. Попытайтесь припомнить!

— Наверное, все было в порядке. Заперта, да, заперта. Простите, я должна усадить гостей.

Она поспешно удалилась, а Талызин задумался над ситуацией. Замок был не из тех, которые можно просто захлопнуть. Если Анна Николаевна не врет и дверь была заперта, значит, либо это сделал сам Бекетов изнутри — тогда и впрямь мы имеем самоубийство, — либо у убийцы был ключ. То есть, скорее всего, преступление совершила вдова. Но, черт возьми, неужели она не понимает, что своими показаниями роет себе яму? Почему не сказала, что нашла дверь открытой? Конечно, объяснение найти нетрудно. Не ожидала подобного вопроса, растерялась — Марина уверяет, Анна Николаевна не умеет быстро принимать важные решения. Или упорно надеется выдать происшествие за самоубийство. Помимо всего прочего, Талызину почему-то казалось, что она соврала и дверь была открыта. В общем, что-то тут не состыковывалось.

Весть о Кристине пришла довольно скоро. Услышав, как у следователя зазвонил мобильник, Марина с полным отсутствием привычного такта вскочила со своего места, однако Талызин сделал вид, что ничего не заметил, и удалился в соседнюю комнату. Возможно, разговор предстоит не для посторонних ушей.