«Революционные проходимцы» сознательно дистанцируются от популярного в нынешней политике спора либеральных друзей и патриотичных рабов:
Мы не делаем громких деклараций — но просто показываем свое отношение к этому обществу своим образом жизни.
Это естественное поведение участников креативных корпораций (→ 1–6), живущих в своей собственной утопии. Или, если угодно, действие по примеру апостола Павла, который «для всех сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых».
2.8. Душа в клетке
Тело было клеткой, а внутри нее находилось нечто, что смотрело, слушало, боялось, думало и удивлялось; этим нечто, оставшимся за вычетом тела, была душа.
Милан Кундера. Невыносимая легкость бытия
Апостол Павел, входя как «свой» в каждый народ и сословие, воспроизводил тем самым эзотерический метод, известный во множестве традиций. Генон его описывал так:
Посвященные, и особенно наиболее высоких степеней, охотно смешиваются с обычными людьми, вплоть до того, что ничем не отличаются от них внешне. Здесь надо вспомнить весьма строгую и последовательную практику розенкрейцеров, предписывавшую им всегда говорить на том языке и носить одежду тех народов и социальных групп, среди которых они жили, и более того — подчинять свой образ действий «общепринятому» в них. Это можно конечно счесть лишь средством остаться незамеченным среди профанов, которые не придают значения иным вещам, но здесь есть и некоторые более глубокие причины.
Это предписание — ничем не выделяясь из обычных людей во всем, что касается внешней видимости, отличаться от них глубочайшим образом внутренне, — довольно часто встречается в даосизме, и сам Лао-Цзы его формулировал неоднократно. Такое поведение отражает некоторые аспекты символизма воды… Мудрец, имитируя природу воды, легко смешивается с народом. Это позволяет ему не только лучше, чем из любого другого положения, влиять на народ своим «деянием присутствия», но и сохранять в безопасной невидимости то, чем он действительно отличается от других, и что составляет его единственное подлинное превосходство.
Подобный же метод издавна практикуют и суфийские ордена, чья глобальная деятельность меньше всего напоминает экспансию «этнического мусульманства». Такова же функция дзэнского коана, который с помощью, казалось бы, самых простых слов и жестов способен резко вывести сознание за пределы обыденных стереотипов.
Эта «технология» в эпоху постмодерна становится едва ли не единственно эффективной. Виртуализация общества (→ 1–4) привела к тому, что никакой внешний образ сам по себе более не является «доказательством» его сакральности — таких «сакральных образов» шоу-реальность может произвести бесчисленное количество.
В этом мире симулякров трансгрессивная миссия посвященных выражается не в конструировании «собственных» сцен и героев (они способны разве что дополнить общий спектакль «оригинальными» декорациями), но — в особом, инспиративном, деконструирующем влиянии на уже разворачивающиеся процессы. Это не воздействие извне, но проявление изнутри. Именно эту ситуацию предвидел Максимилиан Волошин, говоря о кризисе «внешней» духовности и о том, почему она «не цепляет» душу современного человека:
Проповедь дает созревший плод — чужой. А душе надобно только зерно, из которого она может вырастить свой.
Измениться — а точнее, вернуться к своему исходному качеству — должен сам язык Церкви. Чем меньше будет его формальных отличий от «мирского» языка, тем ближе он станет не только «миру», но и самому Христу. Размышляя о сакральности церковного языка, Семен Зайденберг проводит очень глубокие параллели:
Инаковость — его внутреннее качество, не нуждающееся и, более того, часто даже не выносящее внешней формализации, неизбежно возвращающей Церковь к реальности Ветхого Завета. Здесь та же разница, что между Христом и Иоанном Крестителем. Иоанн, внешне живущий самым радикальным и чрезвычайным образом не как все, — высшая точка Ветхого Завета, т. е. «тени будущих благ», в то время как Иисус, Сын Человеческий, в Котором часто нет «ни вида, ни величия», и про Которого говорят: «Вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам», — это и есть «самый образ вещей», ведь Свою инаковость миру Он носит в Себе как внутреннее и всегда актуальное качество.
Духовная элита, продолжающая эту миссию инаковости, также никак формально не отличается от окружающего ее общества. Более того, она подчеркнуто дистанцируется от внешних признаков «элитарности», которые в актуальной ситуации носят сугубо карнавальный характер. Элита лишь подбирает себе адекватную среду обитания, проявляясь в которой, она незримо придает текущим событиям иной смысл. Даже в мире «одномерных людей», которые не видят в своей жизни никакого внеэкономического смысла, она умудряется сохранять не запрограммированные «обществом потребления» цели и желания. И — достигать их, создавая неформальные и самые парадоксальные сетевые альянсы, возникающие по закономерности, выведенной Гёте: «гения заметит только гений».
Хотя к формальной эволюции нынешнего человечества уже все более применимы биологические аналогии. Постепенно меняется сам антропологический тип — и элита, подобно Волошину, чутко это улавливает:
В современном городе современный культурный человек находит те условия жизни, которых человечество до сих пор не знало: с одной стороны, чрезмерный комфорт и чрезмерное питание, с другой стороны, полное отсутствие соприкосновения с землей, со свежим воздухом, с физической работой. С одной стороны, полицейскую безопасность и опеку, с другой стороны — нервный и напряженный труд, при этом всегда односторонний. Все это вместе взятое создает картину искусственной теплицы, в которой растение усиленным питанием, с одной стороны, и невозможностью развития в нормальном направлении — с другой, неволится к созданию нового вида, приспособленного к этим новым условиям существования.
Каков будет этот «новый человеческий вид»? Сохранятся ли в этом «антропарке» внешне неотличимые от его обычных обитателей, но трансцендентно ориентированные «розенкрейцеры»? Этот же вопрос решают ныне и биотехнологии — только на другом уровне: в какой стволовой клетке человеческого организма находится его уникальная душа?
* * *
Эксперименты с клонированием человека объявляются официальной церковью однозначно «греховными» — она видит в них шокирующее отступление от «естественного» порядка размножения. Это выглядит весьма забавно, ибо клерикалы в данном случае напрочь забывают о том, что сама их религия основана на совершенно сверх-естественных способах появления людей: Адама — из глины, Евы — из ребра Адама, Исуса — от Святого Духа и Девы Марии…
На какой-то сверхъестественный парадокс намекает и символика раэлитов — наиболее известного, и в то же время весьма загадочного движения в поддержку клонирования — свастика, вписанная в звезду Давида.
Здесь явно все начинается с некоего мистического «совпадения противоположностей», это — не тривиальный механицизм, который исповедуют современные идеологи «этнической чистоты», увидевшие в клонировании прямое развитие нацистских евгенических опытов. Так, Владимир Авдеев предвкушает в своей работе «Генетический социализм»:
Отдельные наиболее приглянувшиеся экземпляры человеческой породы отныне можно будет воспроизводить в огромных количествах, будто на ксероксе.
Словно бы продолжая эти «офисно-технические» аналогии, международный журнал «Business 2.0» также предсказывает скорое появление «принтера человеческих органов». На нем из клеточной массы можно будет воспроизводить любые необходимые конкретному индивиду здоровые органы. Однако этот журнал все же более осторожен, чем «породистые» пропагандисты:
