С некоторыми идеями Полосина трудно не согласиться — например, с критикой оккультного «геополитического дуализма», идола «священного государства» и т. д. Но как только дело доходит до «позитивных» утверждений, мы наблюдаем призывы все к тому же бесцветному, апофатическому Единобожию, настойчиво требующему веры в себя, причем на каком-то чужом языке, с совершенно иным мелодическим строем. Хотя даже сама природа ислама восстает против его собственной унификации. Американский суфий и одновременно радикальный либертарианец Хаким-Бей утверждает:
Гиперортодоксы и улемократы не могут с легкостью сократить его (Ислам) до доминирующей/универсалистской идеологии, поскольку в нем присутствуют самые разнонаправленные формы «сакральной политики» — суфизм (например, Накшбанди), радикальный шиизм (например, Али Шариати), исмаилизм, исламский гуманизм, «зеленый путь» полковника Каддафи (отчасти нео-суфизм, отчасти анархо-синдикализм), и даже космополитический боснийский ислам. [Примечание: мы упоминаем эти течения не для того, чтобы со всеми из них согласиться, но для того, чтобы показать, что Ислам не есть монолит «фундаментализма».]
Современный «исламский фундаментализм» производит странное впечатление уже своим названием, поскольку «фундаментально» в нем все что угодно, кроме интеллектуальных принципов своей же традиции. И эта антиутопия зашла уже настолько далеко, что деление мира на «верных» и «неверных» само по себе стало в ней религиозным «фундаментом». Хотя великий суфийский шейх Мохиддин ибн Араби учил о «Божественном всеприсутствии»:
Тот, кто привязывает Бога к какой-либо вере, отрицает Его в любой вере, отличной от той, с которой он Его связал… Но тот, кто освобождает Его от связанности, тот вовсе не отрицает Его, но утверждает Его в каждом обличье, в которое Он превращает себя.
В современном исламском мире этому принципу остался верен, пожалуй, только Иран, проводящий политику веротерпимости и «диалога цивилизаций». (Глава написана до избрания «исламистского ястреба» Ахмадинеджада президентом Ирана. — прим 2005 г.) Для подавляющей же массы «этнических мусульман», в основной арабской и тюркской, ислам становится лишь ширмой для своей глобальной демографической экспансии. В итоге «исламское» начинает как бы по умолчанию отождествляться с «арабским» — языком, менталитетом и даже фенотипом. И «арабизация» сама по себе становится «критерием истины». Однако именно эта тенденция в традиционном исламском вероучении совершенно отвергается. Это тагут — идолизация и обожествление любой реальности, помимо Аллаха. И те, кто мечтает «сделать мусульманским весь мир», чаще всего подразумевают под этим именно тагут — в той формулировке, которую ему некогда дал Гейдар Джемаль: «собственный архетип, спроецированный во множественность, претендующий на то, чтобы быть мерой вещей».
Нынешняя Россия, пытаясь бороться с этой антиутопией военно-полицейскими мерами, фатально проигрывает потому, что это явление совершенно другой природы. Оно проходит сквозь светскую государственность подобно радиации сквозь бетон. Адекватно ему противостоять может лишь иной утопический проект. Но для нынешней московской государственности, озабоченной сохранением и укреплением статус-кво, русская «китежская» утопия выглядит не менее враждебной. «Китежане» отвергают колониальную политику имперского евразийства, которая неизбежно приводит Россию к ситуации, аналогичной европейским странам, ставшим объектом массовой миграции жителей бывших колоний. Кроме того, чеченская война, развязанная во имя «территориальной целостности», после отделения славянских стран — Украины и Белоруссии, влечет за собой лишь демографическую доминацию на территории РФ «этнических мусульман». Им зачастую вопреки их собственной воле навязывают российское гражданство, в то время как добровольно желающим его получить славянам из бывших союзных республик в нем отказывают. В этих условиях северный, «китежский» проект остается единственным адекватным русским ответом на этническую деградацию «России-Евразии», потому что предлагает позитивную самореализацию русского духовного и культурного потенциала, и вместе с тем, вполне совместим с постгосударственной политикой эпохи глобализации. (→ 3–8)
Совместим китежский проект и с весьма интересным и перспективным движением северных русских мусульман, специфика которых состоит в беспрецедентном освобождении духовных принципов ислама от исторических и имиджевых наслоений «этнического мусульманства». Такой парадоксальный и назревший шаг вполне гармонирует с вольным севернорусским менталитетом, который не способен удовлетвориться инерцией «обычной» религиозности, но активно ищет и утверждает ее новые формы и творческие толкования. Северные русские мусульмане воплощают свой оригинальный утопический проект, во многом вдохновленный суфийскими традициями, свободный от «жрецов» из всевозможных муфтиятов и прочих «этнически-мусульманских» клише. Лидер Карельской общины русских мусульман Мустафа Абу-Ахмад (Олег Стародубцев) показывает эту грань:
Наша первоочередная задача, программа-минимум состоит в том, чтобы русских мусульман наконец перестали воспринимать как чудаков-маргиналов, для которых Ислам стал лишь очередным способом привлечь к себе всеобщее внимание. Мы — не хиппи, начитавшиеся неосуфийских брошюр, не «жертвы ваххабитской пропаганды» и не толкиенисты с деревянными мечами. Нас — молодых интеллигентных людей, ставших мусульманами, но при этом не переставших осознавать себя русскими, — становится всё больше и больше, и в самое ближайшее время взгляд на Ислам в России как на религию национальных меньшинств предстоит пересмотреть. Русским мусульманам предстоит стать значимым явлением общественной и религиозной жизни России, и мы должны быть к этому готовы. Первоначальный этап, когда представители так называемых «мусульманских народов» глядели на нас с умилением — «Надо же, русский принял нашу татарскую веру! Ай, молодец!», когда нас показывали богатым арабам из всевозможных «благотворительных фондов» и «агентств помощи и спасения», чтобы вытрясти из них побольше зелёненьких бумажек, уже прошел. Ислам для нас — не забава. Ислам — это наш Путь, и нам предстоит доказать всему миру, что русские мусульмане не нуждаются в покровительстве толстых арабов с их нефтедолларами и татарских муфтиев, назначенных на должности в своих «духовных управлениях» ещё даже не ФСБ, а КГБ. Нами «духовно управляет» лишь Аллах! Если Али Полосина устраивает должность «свадебного генерала» при гайнутдиновском ДУМЕР (Духовно УМЕР?) и «профессионального критика РПЦ» при татарских муллах — Аллах ему судья! Мы пойдём — уж извините за цитату — другим Путём, который считаем единственно верным.
Таким образом, проект «русского ислама» с очевидностью дистанцируется от экспансивного «этнического мусульманства», которое сегодня, усилиями Али Полосина и его начальства, само дает русским поводы сопоставлять его с татаро-монгольским игом. Однако в качестве независимой сетевой структуры русские мусульмане органично вписываются в традиционную для Севера мультикультурность. (→ 1–9)
Они даже вполне могут стать неотъемлемой частью, особой «исламской дружиной» китежского проекта, который, воплощая церковную традицию Нового Израиля, имеет универсальный, открытый характер. Доктринально между исламом и беспоповским староверием довольно много общих черт, важнейшими из которых являются почитание пророков, отвержение жреческой касты и воля к историческому творчеству. Их прямое взаимодействие способно оказать существенное позитивное влияние друг на друга, побуждая каждую традицию глубже изучать и воплощать собственную духовную специфику, формировать «практическое богословие» глобальной эпохи.
«Русский ислам» в этом контексте может стать прямым продолжением той богатейшей средневековой исламской традиции, которая когда-то оказала колоссальное интеллектуальное и культурное влияние на Европу, а затем была предана полному забвению в тюрко-арабском «этническом мусульманстве». И вполне возможно, что для того, чтобы подчеркнуть свою дистанцию от него, северные русские мусульмане однажды совершат решительный шаг, подобный тому, который в свое время сделали староверы, порвавшие с духовно омертвелой никониянской догматикой. А именно — переведут все свое вероучение и ритуальные практики на русский язык — начиная с самого именования Бога, которое в огласовке «Аллах» отсылает к арабскому, а не к трансцендентному миру…
