Конечно, Андрею Васильевичу после войны не очень везло. И особенно после смерти Сталина, когда Хрущев стал чернить Генералиссимуса и заодно сталинских наркомов и военачальников. Маршалов перечисляли в алфавитном порядке, порой «очередь» не доходила даже до Рокоссовского, а Хрулев надолго попал в разряд «и др.» — то есть его вклад в Победу вовсе не упоминался.

А когда командарма-16 Рокоссовского в 1942 году назначали командующим Брянским фронтом, именно Рокоссовский счёл своим долгом представиться заместителю наркома обороны Хрулеву. Так должны были поступать все назначаемые, но ни один маршал в своих воспоминаниях о таких представлениях по службе Хрулеву вовсе не упоминает… Многие вообще фамилию Хрулева не называют — не модно было… А Рокоссовский? Единственный из командующих фронтами послал поздравление полковнику Людвику Свободе в связи с его, иностранца, награждением орденом Ленина за бой в Соколово под Харьковом. Ни один маршал в 1965 году не поддержал ходатайства о присвоении ему звания Героя Советского Союза, кроме Рокоссовского, хотя все после войны бывали в Карловых Варах и виделись в Праге с Людвиком Свободой, потом и президентом ЧССР…

Но это же был Рокоссовский! И вовсе не случайно Сталин поручил именно ему командовать Парадом Победы! Было бы исторически целесообразно проводить Парад Победы не 24 июня, а именно 22 июня! Но когда 24 мая Сталин принимал командующих фронтами и зашел разговор о необходимости Парада Победы на Красной площади, Сталин спросил: «Месяца на подготовку хватит?» — все закивали, а Поскребышев записал: «24 июня»…

Хрулев и после войны был начальником Тыла, занимался и снабжением рождавшейся ядерной промышленности. Но нигде в литературе об атомном проекте его фамилия не упоминается. Одним словом, позабыт-позаброшен… Вот почему радостно упоминание о нем в статье о Байбакове.

Первый вариант рукописи о Хрулеве к 100-летию его рождения мне удалось депонировать в 1992 году. А в 2007 вышла безгонорарно монография «Наркомпуть Хрулев» — его деятельность по Тылу как-то упоминалась, а одновременное исполнение трудных обязанностей Народного Комиссара Путей Сообщения СССР было почти неизвестно. Конечно, далеко не все архивные документы могли быть использованы, но все же есть книга о таком наркоме, который тогда единственный отказался от должности члена Правительства! После войны, пожалуй, только Конарев в 1991 году в знак протеста против горбачевской «перестройки» — демонтажа социализма…

О Хрулеве «Дуэль» могла бы рассказать и в дни Победы или 22 июня — годовщину начала войны.

А.Д. МАРЧЕНКО,

гвардии майор в отставке

(Продолжение. Начало в №№ 39, 41)

Обстоятельней, пронзительней и красочней всех писал о смерти Солженицына «Московский комсомолец». Ещё бы! Нельзя не признать, что ведь на покойника иногда и врали, но больше-то и яростней всех — как раз «МК». Чего стоит антисемитская статья Марка Дейча «Бесстыжий классик», на которую тот ответил юдофильской статьёй «Потёмщики света не ищут» — залповым огнём сразу в «Литературке» и «Комсомолке». Теперь главный редактор Гусев хотел это замазать. И уж так старались, доходили до таких подробностей! Перечислили всех явившихся на похороны: президент, премьер, Ю. Лужков. Е. Примаков, С. Говорухин, С. Юрский, Б. Ахмадулина с мужем по фамилии Мессерер… Почему-то не упомянули В. Бондаренко, ведь его покойный так любил, может, и сейчас в гости ждёт, самовар поставил. Сообщили даже, что в штате Вермонт у него осталось поместье в 51 акр, а здесь — в 5 гектаров, это, кажется, в два раза больше. Кох, Радзинский, Новодворская, обер-похоронщик Немцов почему-то не пришли. Знать, разлюбили. И то сказать, зачем он им теперь-то нужен?

А уж заголовочки-то в газете! «Как уходил классик» (редакция)… «Один день без Ивана Денисовича» (И. Боброва, первое перо «МК»)… «Мы даже не понимаем, насколько обеднели» (артистка И. Чурикова)… «Смерть не монтируется с его именем» (поэт А. Вознесенский)…

Если за некоторые заголовочки заглянуть, то можно увидеть нечто удивительное. Так, А. Вознесенский, великодушно предав забвению тот печальный факт, что покойный о нём когда-то сказал «деревянное ухо, деревянное сердце», сейчас напечатал давно написанный стишок, посвятив его памяти усопшего. В своё время, говорит, опубликовать было невозможно, однако я исхитрился и напечатал в подборке, никто ничего не заметил. Стишок, к сожалению, так себе и никаких примет почившего в нём обнаружить не удаётся. У знаменитого поэта тут опыт. Вот так же в 1958 году юный Андрюша напечатал в газете «Литература и жизнь» стишок «Корни и крона» памяти Толстого по случаю 130-летия со дня его рождения, а спустя сорок лет объявил, что это о Пастернаке, чего тоже при публикации никто не заметил. Так вот опыт, приобретенный полвека тому назад по случаю дня рождения, теперь пригодился по случаю дня смерти. Что ж, ведь он ещё когда признался:

Правда, это сказано не совсем честно: никто им не удалял — сами друг другу удаляли. И первым тут был опять же Пророк — сам себе удалил совесть вместе с грыжей ещё в лагере.

Вера Копылова озаглавила свою статью «Когда погребают эпоху». По случайному совпадению моя статья в «Завтра» тоже была озаглавлена этой строкой Ахматовой. Но я-то рассчитывал, что читатель знает всю строфу:

Вот такой крапиве, такому чертополоху, что я привёл из Интернета. А на что, называя Солженицына «эпохой», рассчитывала Копылова? Они привела две первых строчки и благоразумно замолчала, видимо сообразив, что дальше для почитателей «эпохи» будет обидно… Но и это было неуместно: псалом-то как раз и прозвучал — там было чуть не с десяток священнослужителей.

Н. Дардыкина, заслуженный ветеран «МК», если не ошибаюсь, ещё с тех времён, когда я, студент, там печатался, озаглавила свою статью «Гомер нашего времени». Оказывается, так сказал Иосиф Бродский. Ну, правильно. Кто же, как не Гомер! А разве сам Бродский не Гомер? Разве это не он написал? -

Впрочем, ни Бродский, ни Дардыкина не были первыми со своим нео-Гомером. Ещё в 1980 году, почти за тридцать лет до этого, назвал их любимца Гомером француз Жорж Нива. Кстати говоря, Л. Сараскина уверяет, что Солженицын сказал ей, когда она решила написать о нем книгу: «Я категорически против прижизненной биографии». Такой, дескать, он был Нравственник да ещё и Скромник. Но маниакально дотошный до всего, что о нём писали, он не мог не знать о множестве уже существующих его биографий. Тут и книги его первой жены Н. Решетовской (М., 1975, Омск, 1991 и др.), и «книга для учащихся» В. Чалмаева (М.,1994), и «Прощание с мифом» А. Островского (М., 2004)… Одной из первых в этом ряду и была замечательная книга Ж. Нивы.

Этот литературный жоржик первым сравнил или уподобил Солженицына не только Гомеру, но и Антею, апостолу Павлу (дважды) и Сократу, Аристиду, Марку Аврелию, даже аятолле Хомейни… Из писателей после Гомера — еще Данте (три раза), Шекспиру, Вольтеру, Гёте, Бальзаку (дважды), Герцену (дважды), Достоевскому (дважды), Толстому (шесть раз)… Но и этого мало французику из Бордо! Тут ещё и Божья десница, и меч Божий… Как жалко и ничтожно выглядят на фоне такого изобилия Дардыкина со своим Бродским!..