Но как бы то ни было, а великая скорбь все эти дни захлёстывала «МК». И однако даже сквозь заливавшие страницы слёзы на всю Москву звучали с последней полосы зазывные голоса, приносящих немалый доход поблядушек: «Очаровашки! Супердевушки. 2000 р.»… «Любвеобильные. Тел. 995-06…»… «Суперкошечки. Недорого»… «Отдых с Эллочкой. Тел. 499-…»… «Темпераментные. Тел. 495…»… «Красотки. Круглосуточно. 18–60 лет»… «VIP-досуг на ул. 1905 года. Тел. 596 — …» Это уж, видно, в самой редакции, которая там и находится — на ул. 1905 года. И так — полполосы! Скорбь вперемешку с блудом.
А ведь был в газете ещё и такой заголовок: «Россия просит прощения». Это у такого-то несчастного изгнанника, который, оказавшись в США, заявил: «Америка давно проявила себя как самая великодушная и щедрая страна в мире» (Русская мысль. США. 17 июля 1975).
Прощения…Это у такого-то русского патриота, который взывал к американцам: «Я говорю вам, пожалуйста, вмешивайтесь в наши внутренние дела! Мы просим вас: вмешивайтесь!» (Там же). Это у такого-то гуманиста, который мечтал: «Подождите, гады!.. Трумэн бросит вам атомную бомбу на голову!» (Архипелаг, Париж, YMCA-PRESS. 1975. Т.3, с.52). Это у такого-то русофила, который, как выяснилось как раз в эти дни, в 1978 году принял участие в антисоветском фильме «Цена мира и свободы», созданном американским «Комитетом по существующей опасности». Там он выходит на сцену и обращаясь к американским властям говорит о своей родине: «Это мировое зло, ненавистное к человечеству, полно решимости уничтожить ваш строй. Надо ли ждать, когда американская молодежь будет гибнуть, защищая границы вашего континента?!» (http://www.movliesfoundonline.com/pover_of_nightmares.php).
Конечно, ждать не надо. И чем скорее, чем лучше. Какие могут быть сомнения!
Но если говорить не об органах печати, а о конкретных лицах, то, несомненно, самые горькие и неутешные слёзы о Солженицыне пролил, конечно, уже упоминавшийся властитель дум Владимир Бондаренко в статье «Смерть пророка» (Завтра № 33”08). Он давний почитатель пророка и его недрёманный цербер.
— Странное дело, немало умников, которые всеми доступными им способами и средствами поносят, гвоздят и проклинают Советскую власть, Советское время и тех, кто это время олицетворял, страшно обижаются, когда их называют антисоветчиками. Между тем, теперь это просто определение, как шофер, футболист, алкоголик, шизофреник, наркоман… Но попробуйте так назвать, допустим, критика Б. или историка С. Сожрут! А потом сами лопнут от злости. Возьмите хотя бы этого С. Произошла антисоветская, антикоммунистическая контрреволюция. Власть идеализирует царское прошлое, самих царей, особенно последнего, превозносит политиков и вельмож того времени, глумится над Лениным, Сталиным, Дзержинским, над героями советской жизни и литературы, кино… Всем этим рьяно занимается и С. Он с режимом расходится только в двух пунктах — Сталин и евреи. Как же не антисоветчик!
Так вот, Солженицын был самым последовательным, всеохватным, круглосуточным, бессонным, короче говоря, самым «лютым антисоветчиком, сыгравшим огромную роль в крушении СССР», как сказал в «Комсомольской правде» Александр Проханов при вести о скоропостижной кончине Титана. Называли его и литературным власовцем. Кажется, первым назвал в «ЛГ» Александр Рекемчук. И что тут несправедливого? Власовцы боролись против Красной Армии и Советской власти оружием, а Солжениным против того же самого — пером, словом. Так его и называют «литературным».
В. Бондаренко самозабвенно превозносит и защищает литвласовца почти с таким же усердием и пылом, как в той же «Завтра», «Дне» и «Советской России» много лет нахваливает своего непосредственного начальника Александра Проханова, от которого зависят зарплата, гонорар, командировки. И, конечно же, несмотря на то, что дядя у него был Героем Советского Союза, Владимир Григорьевич законченный антисоветчик и другим быть не может. В своих похвалах и восторгах он совершенно не знает границ. Например: «Кто-то там наверху отмерил Александру Исаевичу долгий срок жизни…». И мы сразу ошарашены: что за тон! Как это «кто-то там наверху», в бельэтаже? Да это богохульство! Тебе, аспид, что, неведомо, чья это прерогатива — отмерять сроки? И вообще, к чему болтовня о долгом сроке: ему за его праведность кем-то там «дано было высказаться», а вот Пушкину и Лермонтову, Байрону и Шелли, Есенину и Маяковскому отмерено в два-три раза короче. Неугодны были кому-то там на верхотуре? За какие грехи?
Бондаренко возмущён несправедливостью соотечественников к Пророку, но защитить, увы, не умеет: «Его обвиняют в том, что на фронте он попал не прямо на передовую в пехоту, как Виктор Астафьев, а в звуковую батарею, в тыл. Как будто молодой офицер сам определял место своей службы»… Тут много туфты и щепотка невежества. Во-первых, В. Астафьев служил вовсе не в пехоте, он был телефонистом в 92 артбригаде 17 артдивизии. Это знает даже Людмила Сараскина. Во-вторых, не служивший в армии Бондаренко не понимает, что А.С. прибыл на фронт после окончания училища уже командиром батареи в составе своей части. Тут он ничего не выбирал и его никуда не назначали. Большинство мобилизованных, конечно, не выбирали, где служить, — куда пошлют, там и служишь. Но не таков Солженицын. Будучи призван в армию почему-то лишь в октябре 1941 года, он в марте следующего каким-то таинственным, по его словам, «сверхсиловым нажимом добился направления в артиллерию». Не совсем так: не в артиллерию, не на фронт, как можно подумать, а в артиллерийское училище в Костроме, по окончании в ноябре 1942 года училища — в Саранск, где формировался 794 Отдельный армейский разведывательный артдивизион, куда он и был зачислен. Всё это заняло больше года. И вот, наконец, как пишет биограф Сараскина, «апрель — июль 1943 года: его дивизион как резерв Брянского фронта развернулся под Новосилем». Шёл третий год войны….
«Солжницына обвиняли в том, — слышим мы тот же скорбный голос, — что он писал с фронта полемические письма, упрёки в адрес режима, чтобы попасть в лагерь. Но если он и так был в тыловой батарее, то чего ему перед самым концом войны бояться гибели и рваться в лагерь?» Сразу скажу: то, что для тебя, антисоветчик, теперь стало «давящим тоталитарным режимом», «советчиной», «сталинщиной», то для народа — Советская власть, при которой и ты при твоих данных блаженствовал. А смерти бояться у твоего Пророка были причины. Ещё и в сорок третьем году «Солженицын продолжал мечтать о мировой революции» и, как пишет Сараскина, он размышлял: «После этой войны не может не быть революции. И война Отечественная да превратится в войну Революционную» (с.233). И в сорок четвертом году писал жене: «Мы стоим на границах 1941 года — на границах войны Отечественной и Революционной». Он приветствовал это, но, судя по тому, как два года безуспешно рвался на фронт Отечественной, естественно усомниться, что он хотел стать участником войны Революционной. А потому вполне мог в расчёте на спасительный арест рассылать по многим адресам не «полемические», а клеветнические письма о государственном руководстве, о Верховном Главнокомандующем, и не «упрёки режиму», а злобное глумление над Советской властью. Недавно председатель Госдумы мудрец Борис Грызлов изрёк: «Дума не место для полемики». Дума!.. А ты хочешь плюрализма в армии во время войны, на фронте.
«Его обвинили органы КГБ в том, что он был стукачём в лагере». Какие органы? Он сам, ловко упреждая возможное разоблачение, признался в «Архипелаге», который ты едва ли читал. Об этом рассказывает и Сараскина в своей книге о нём. Правда, она по неодолимой привычке к вранью уверяет, что «лагерный опер придумал «агенту» кличку» (с. 316). Но вот подлинный текст из «Архипелага». В ответ на предложение оперуполномоченного стать секретным осведомителем Пророк ответил:
«— Можно. Это — можно.
Ты сказал! И уже чистый лист порхает передо мной на столе:
«ОБЯЗАТЕЛЬСТВО
Я, Солженицын Александр Исаевич, даю обязательство сообщать оперуполномоченному участка…»
