То солнце на два поверни,

Где в красном зареве Восток,

Крути колеса шестерни.

Часы меняя на часы,

Платя улыбкою за ужин,

Удары сердца на весы

Кладешь, где счет работы нужен.

И зоркие соблазны выгоды,

Неравенство и горы денег —

Могучий двигатель в лони годы —

Заменит песней современник.

И властный озарит гудок

Великой пустыни молчания,

И поезд, проворный ходок,

Исчезнет, созвездья венчаннее. —

Построив из земли катушку,

Где только проволока гроз,

Ты славишь милую пастушку

У ручейка и у стрекоз.

И будут знаки уравненья

Между работами и ленью,

Умершей власти, без сомненья,

Священный жезел вверен пенью.

И лень и матерь вдохновенья,

Равновеликая с трудом,

С нездешней силой упоенья

Возьмет в ладонь державный лом.

И твой полет вперед всегда

Повторят позже ног скупцы.

И время громкого суда

Узнают истины купцы.

Шагай по морю клеветы.

Пружинь шаги своей пяты!

В чугунной скорлупе орленок

Летит багровыми крылами,

Кого недавно, как теленок,

Лизал, как спичечное пламя.

Черти не мелом, а любовью

Того, что будет, чертежи.

И рок, слетевший к изголовью,

Наклонит умный колос ржи.

Сумрак серый, сумрак серый,

Образ — дедушки подарок.

Огарок скатерть серую закапал.

Кто-то мешком упал на кровать,

Усталый до смерти, без меры,

В белых волосах, дико всклокоченных,

Видна на подушке большая седая голова.

Одеяла тепло падает на пол.

Воздух скучен и жуток.

Некто притаился,

Кто-то ждет добычи.

Здесь не будет шуток,

Древней мести кличи!

И туда вошло

Видение зловещее.

Согнуто крючком,

Одето, как нищая,

Хитрая смотрит,

Смотрит хитрая!

«Только пыли вытру я.

Тряпки-то нет!»

Время! Скажи! Сколько старухе

Минуло лет?

В зеркало смотрится — гробы.

Но зачем эти морщины злобы?

Встала над постелью

С образком девичьим,

Точно над добычей

Стоит и молчит.

«Барыня, а барыня!» —

«Что тебе? Ключи?»

Лоб большой и широкий,

В глазах голубые лучи,

И на виски волосы белые дико упали,

Красивый своей мощью лоб окружая, обвивая.

«Барыня, а барыня!» —

«Ну что тебе?» —

«Вас завтра повесят!

Повисишь ты, белая».

Раненым зверем вскочила с кровати.

«Ты с ума сходишь? что с тобой делается?

Тебе надо лечиться».—

«Я за мукой пришла, мучицы…

Буду делать лепешки.

А времени, чай, будет скоро десять.

Дай барыню разбужу».—

«Иди спать! Уходи спать ложиться!

Это ведьма, а не старуха.

Я барину скажу!

Я устала, ну что это такое.

Житья от нее нет,

Нет от нее покоя».

Опустилась на локоть, и град слез побежал,

«Пора спать ложиться!»

Радостный хохот

В лице пробежал,

Темные глазки сделались сладки.

«Это так… Это верно… кровь у меня мужичья.

В Смольном не была,

А держала вилы да веник…

Ходила да смотрела за кобылами.

Барыня, на завтра мне выдайте денег.

Барыня, вас завтра

Наверно повесят…»

Шепот зловещий

Стоит над кроватью

Птицею мести далеких полей.

Вся темнота крови засохшей цвета.

И тихо уходит,

Неясно шамкая:

«На скотном дворе работала

Да у разных господ пыль выметала,

Так и умру я,

Слягу в могилу

Окаянною хамкою».

В Смольном девицей была, белый носила

передник.

И на доске золотой имя записано: первою шла.

И с государем раза два или три, тогда был

наследник,

На балу плясала в общей паре.

После сестрой милосердия спасала больных

В предсмертном паре, в огне,

В русско-турецкой войне.

Ходила за ранеными, дать им немного ласки

и нег.

Терпеливой смерти призрак, исчезни!

И заболела брюшною болезнью,

Лежала в бреду и жажде.

Ссыльным потом помогала, сделалась красной,

Была раз на собраньи прославленной «Воли

Народной» — опасно как!

На котором все участники позже

Каждый

Качались удавлены

Шеями в царские вожжи.

Билися насмерть, боролись

Лучшие люди с неволей.

После ушла корнями в семью:

Возилась с детьми, детей обучала.

И переселилась на юг.

Дети росли странные, дикие,

Безвольные, как дитя,

Вольные на всё,

Ничего не хотя:

Художники, писатели,

Изобретатели.

Отец ее был со звездою старик,

Бритый, высокий, холодный.

Теперь в друг друга, рукой книги и ржи,

Вонзили обе ножи:

Исчадье деревни голодной и сама столица

на Неве, ее благородие.

Мучения ножик и наслаждения порхал, муки

и мести.

Глаза голубые и глаза темной жести.

Баба и барыня —

Обе седые, в лохматых седых волосах,

Да у барыни губы в белых усах.

Радовались неге мести и муки.

Потом долго ломала барыня руки

На грязной постели.

Это навет!

А на кухне угли самовара

Уж засвистели.

Скоро барин придет,

Пусть согреет живот.