Мадам наклонилась к Марго перетянутым холеным лицом и что-то сказала, но Марго не слышала — она видела, как шевелятся тонкие накрашенные губы женщины, но ничего не могла сделать — тупо валялась на краю тротуара. Время остановилось. Как тогда, в Питере, когда она убегала с завода, на котором убили Чижика.

Внезапно тишина лопнула.

— Вот возьмите, мадмуазель! — женщина брезгливо совала Коше в руку пятихатку. — Возьмите. Купите себе что-нибудь! Вы ничего не сломали?

— Нет. Ничего, — покачала Марго головой. — Все в порядке. Я сама виновата.

До нее дошло. …она видела этого человека вчера. Того человека, лицо которого проявилось в рисунке на холсте вместо лица Андрэ. Этот человек был рядом с военными. Рядом с теми военными, которые ехали вместе с Марго в лифте, а потом пошли в комнату с экраном. Там их ждал этот человек…

Мадам успокоилась, увидев осмысленное движение пальцем потерпевшей, и, ковыляя на шпильках, заторопилась к машине.

Марго приподнялась, села на бордюре и все держала в руке эту чертову пятихатку.

«Ройс» укатил.

Теперь уже без приключений Марго добралась до кафе и заказала коньяк. Устроившись на улице за столиком, она почувствовала, что дико устала. Налетел холодный ветер, но не заставил ее даже поежиться.

— Пожалуйста, мадмуазель, — сказал бармен, наливая коньяк в широкий бокал.

— Спасибо, — поблагодарила она и выпила порцию залпом.

— Еще? — спросил бармен.

— На сколько этого хватит? — спросила Коша-Марго, показав пятихатку.

— О`кей! — кивнул бармен и забрал деньги.

Ветер стал сильнее. Коша подняла воротник.

— Сейчас будет буря, — заботливо сообщил бармен, вернувшийся с графинчиком, счетом и мелкой сдачей.

— Да… Спасибо.

— Вам лучше спрятаться в помещении. Ветер будет сильный. И дождь. Синоптики передавали дождь. Крыша не промокнет, но если будет сильный ветер, то вода будет захлестывать. Сегодня такой день. С утра была магнитная буря, у многих болела голова, а после обеда обещали ураган. Коньяк сегодня продавался отлично. Да. В Булонском лесу, наверное, повырывает деревья. Так вы пойдете внутрь?

— Спасибо, нет. Пока нет…

Марго закрыла глаза и наслаждалась влажной пылью, которую ветер приносил со стороны Атлантики. Откуда-то издалека покатился по улицам шум. Этот шум нес облегчение. Марго снова открыла глаза — и увидела дождь. Косой ледяной ливень. Он вонзал свои стрелы в асфальт и убегал по склонам холмов вниз, словно косяк стремительных прозрачных рыб. Марго сидела за столиком под навесом и улыбаясь смотрела, как ливень посягает на ее обувь… …в тот жаркий день с утра в воздухе что-то звенело, как натянутая струна. И лес был особенно ярким и ворчливым. Они лежали на лужайке на расстеленном в траве покрывале и пытались загорать.

— Наверное, будет гроза! — сказала Ленка, почувствовав первое прохладное дуновение.

И точно! Едва она сказала это, на голое плечо Коши шлепнулась звонкая холодная капля. Они подскочили на ноги и заспешили собрать вещи в комок.

— А давай побежим в лес! — воскликнула Кошкина, охваченная странным, неведомым порывом.

— Давай! — согласилась Ленка и бросила комок покрывала и тапки обратно на землю.

Упругая волна ветра толкнула их в спину, и погнала вперед, так же, как тяжелые пресыщенные влагой облака за спиной.

— А вдруг мы наступим на шишки!? — радостно крикнула Кошкина, удивляясь тому, что бежит не разбирая дороги прямо по хвойной лесной подстилке. Бежит как зверь, не разбирая дороги, и ни разу не наткнется на ветку или колючку.

— Не наступим! — радостно крикнула в ответ Ленка и припустила еще быстрее.

И правда. Они бежали все время, пока хлестал ливень, пока ветер трепал стройные гулкие сосны и лиственницы, пока эхо грома перекатывалось в просеках леса. Сила ветра и ливня вливалась в их тела, и этой силы становилось все больше и больше. И ни разу они не наступили ни на одну шишку.

А когда ливень кончился, нельзя было ступить и шагу без того, чтобы не наколоть ступню.

— Нет… Я все-таки не пойму, как мы так бежали? — возмущалась Коша. — Ведь тут ступить некуда…

— Я и сама не пойму, — сказала Ленка, ковыляя и спотыкаясь.

С этого дня у Елизаветы Кошкиной сложились с дождем и ветром особые отношения.

Едва погода портилась, все люди прятались под крыши, а Кошкина выбегала на улицу и бежала навстречу ветру, а когда начинался ливень, промокала насквозь.

Как-то слякотным днем Кошкина ковыляла по железнодорожным путям, наслаждаясь сырой пылью летящей прямо в лицо. Впереди тускло поблескивала желтоватая станиоль пасмурного заката, и лезвия рельс стремительно удалялись туда, к этому призрачному свету. Ветер пронизывал ее старый свитер насквозь, и Марго уже промокла до костей, но ей не было холодно — тело только сильнее разгоралось жаром и становилось все легче и легче, пока в какой-то момент она не оказалась выше извилистых блестящих путей, лохматых грив бурьяна, обугленных вагонных скелетов, тусклой фольги крыш, развезенной глиняной колеи сбоку от рельс. Увидела она и себя медленно бредущей по серебряной ряби луж… … дождь все хлестал. Бармен выскочил из кафе и, щурясь от брызг, перекрикнул рев бури:

— Вам не холодно, мадмуазель? Может быть, все-таки пройдете внутрь?

— Нет! — помотала головой Коша и, вскочив, выбежала под ливень.

Она бежала по улице и орала до хрипоты, до изнеможения, как тогда, когда они с Роней играли на флейте в разрушенном заводе. И, пожалев о флейте, Марго кричала еще сильнее. Она кричала, отдавая дождю отчаянье и боль от того, что Питер — Роня, Муся, Чижик уже никогда не будут с ней.

Уже — н и к о г д а!

И уже никогда она не сможет жить обычной человеческой жизнью, потому что она выбрала путь. Не путь робота, а путь войны с роботами. Она спасет человечество от интервенции роботов. Одна или с друзьями. Она сделает это.

И плевать, что с точки зрения вселенной все это — тараканья возня. С ее, Кошиной, точки зрения — это был конец одной вечности и начало другой. Ведь неважно, сколько длится вечность снаружи, важно, сколько она длится внутри.

Зеркало мокрого асфальта светлело быстрее, чем небо. Дождь кончился. Марго шла по улице мокрая и обессиленная. Но решимость вести войну заменяла Марго силы и желание жить. В «бульдогах» хлюпала вода. Вода текла по одежде. И парижане удивленно смотрели на странную девушку. И даже оглядывались.

А Марго теперь вырабатывала план войны.

И из этого плана выходило, что ол\бязательно ей надо попасть в «Голем» и обязательно разобраться во всей этой чертовщине. Даже Жак и Валерий с их загадочными гравюрами отступили на второй план. Потому что они занимались какой-то мелочью, ерундой. Возможно, они обманывали каких-то людей в желании нажиться за их счет. Возможно гравюры, которые они продавали коллекционерам, не были нарисованы сумасшедшими, а только так декларировалось.

Но это все — мелочи. В конце концов люди чаще всего платят не за продукт, который им нужен, а за уверенность. Гравюры с глазками несли в себе такую уверенность. Купивший их мог не сомневаться — рисовал сумасшедший.

Но это все — мелочи. Главное — победить роботов!

Итак!

Марго остановилась, стряхнула с кончиков челки капли воды и начала думать о двух военных. На самом деле вопрос «О двух военных» выглядел куда серьезнее, чем вопрос «О загадочных очках» или «О том, как действует «Блисс». «Вопрос о двух военных стоял вровень с «Вопросом об убийстве зеленоволосой» и «Вопросом об убийстве девушки с рыжим зайцем».

Марго крутила «вопрос» и так и сяк, но никак не могла взять в толк, как так получается, что видела-то она д в у х человек, а в результате с чего-то взяла, что их было т р о е. И этот третий был какой-то… Черт! Даже сказать трудно! Как кот в жилетке или как нос в сюртуке, или как толстое и тонкое без предмета — ощущение от него было такое же. Коша-Марго потрясла головой. От этого можно сойти с ума. Нельзя же всерьез думать о человеке, который показался, привиделся.