– Ой, как здорово, – тихо обрадовалась баронесса, боясь спугнуть удачу, – а это возможно?

– Для кого-нибудь другого нет, а для вас, баронесса, нет ничего невозможного, – поклонился Сазонов Эмилии.

– И когда это можно осуществить? – спросила баронесса. – Когда Аркадий может приехать в Брюссель? Я вас не тороплю, Андрей Степанович, но все же хотелось бы хотя бы приблизительно знать.

– Ну, ничего гарантировать я не могу, но у меня совместное заседание с коллегией МИДа в четверг, так что на следующей неделе, я думаю, Аркадий получит приказ, если наш генерал не подведет, конечно.

Арсанов замахал руками:

– Я не подведу.

– Так что на конец ноября можете назначать свадьбу, – ободрил молодых Сазонов.

– Андрей Степанович, вы гений. Я у вас в долгу на всю жизнь. – Эмилия прижала руки к груди.

– Осторожнее с ним, баронесса, – предупредил Арсанов, – он таких заявлений не прощает.

– А я никакого прощения и не ищу, – весело парировала баронесса. – И разрешите мне сейчас же сделать официальное заявление. Мы с Аркадием приглашаем вас всех к нам на свадебный ужин в Брюссель. Официальные приглашения я вышлю, как только мы определимся со сроками.

Стояла тихая и солнечная погода, редкая для этого времени года, и пить коктейли гости вышли на воздух.

– Ну, что там у вас слышно с саблями, Алексей? – спросил Сазонов, подойдя к Розуму.

– Вам и это известно? – удивился Розум.

– Мы друг друга пока мало знаем, Алексей, но я вас могу заверить, что все, что меня интересует, во всяком случае в России, становится мне рано или поздно известно. Да вы не напрягайтесь так, в вашей организации утечек нет. Это мне Разуваев по старой дружбе шепнул. Мы с ним старые друзья, не один пуд соли съели.

– Не утерпел, значит, профессор, проболтался?

– Ну, вы слишком многого хотите от старого профессора. Вы его в такое возбуждение ввели, что он до сих пор трясется. Шутка сказать, такие раритеты!

– А вас они тоже чисто из профессиональных соображений интересуют?

– А что тут удивительного? Я ведь тоже доктор искусствоведения, как и профессор. Хотя на экспертизу вы мня не пригласили.

– Я эти вопросы не решаю, – сухо ответил Розум.

– Да знаю я прекрасно, кто у вас вопросы решает. Мне для этого ваша помощь не нужна. Вы мне вот что скажите: как будут решаться вопросы собственности на эти вещи?

– Я не знаю, – пожал плечами Розум. – Эти вещи сейчас проходят по уголовным делам об убийстве барона и похищении баронессы фон Ройбах. Дальше будет решать юридическая экспертиза.

– Но вы понимаете, что Лена и ее мать могут претендовать на эти вещи как наследники Каратаева?

– Да, я знаю, но право наследования надо еще доказать.

– Вот в этом я и могу вам помочь.

– Извините, но ничьей помощи в этом я не ищу, – твердо ответил Розум.

– Послушайте, Алексей, я прекрасно знаю, что вы настоящий офицер, человек чести. Но, положа руку на сердце, неужели вы верите, что вам, ну не вам, Лене с Лидой, отдадут эти ценности? Ну скажите, верите?

– Не очень.

– А я вам могу сказать со знанием дела – не отдадут ни при каких обстоятельствах. Передадут в фонд какому-нибудь музею. Музей сам произведет оценку. И поверьте, это будут какие-нибудь смешные копейки, ничего общего не имеющие с реальной стоимостью вещей. Но и этих денег у музея не окажется. Где вы видели сейчас в России музей с деньгами? И будет он вам выплачивать помесячно тысяч пять. Рублей.

Но мало того, на оборудование системы безопасности для таких ценных экспонатов денег тоже не будет. Их положат в запасник. И будут они там лежать годами. Пока их оттуда не сопрут, заменив на копии. Сейчас реплики можно сделать тысяч за десять, от оригинала не отличишь. А оригиналы вывезут за рубеж. Но вы исправно будете получать от музея по пять тысяч в месяц.

– Ну, не так-то просто их вывезти.

– Для кого? Для вас? Может быть. Но не для тех, кто их будет вывозить. Этих людей никто никогда не досматривает. А теперь скажите мне, как вы считаете, это справедливо? По отношению к Лене, к Лиде? Ведь сабли, вне всяких сомнений, их наследство. Вы же сами прекрасно знаете. И все документы Архипа Каратаева на владение коллекцией в целости и сохранности. И оставил он их своим прямым наследникам. Не Панину, не баронессе, а именно Лене с Лидой.

– Знаете, – прервал депутата Розум, – даже если все, что вы тут описали, правда, я все равно ничего предпринимать не собираюсь. Пусть будет как будет.

– А это не нам решать, дорогой мой подполковник. Вы у Лиды спросили? Согласна она просто так выкинуть на ветер целое состояние? Лично я в этом сильно сомневаюсь.

Тут Розум полностью разделял сомнения Сазонова. Представить, что Лида легко смирится с потерей состояния, было трудно.

– Ну хорошо, а что вы предлагаете? Выкрасть сабли у Стригункова?

– Нет, я вам предлагаю приобрести у вас, ну не у вас, у Лены с Лидой, права на эти ценности.

– Приобрести права? – Розум с изумлением смотрел на Андрея Степановича. – А кто приобретать-то будет? Вы?

– Нет, не я. Без меня найдутся желающие. Это же не яйца Фаберже, а национальное достояние, воинские реликвии России. Да и не только России. Вы, наверно, уже в курсе.

– Да, – задумчиво подтвердил Розум, – меня уже просветили.

– Тогда вы должны понимать, что историческая ценность этих вещей не имеет денежного эквивалента. Любой, кто вернет стране эти ценности, навечно останется в российской истории. Его имя будет вписано в эту историю золотыми буквами. И поверьте мне, желающих на эти буковки выстроится целая очередь.

– Я подумаю, Андрей Степанович.

– Пожалуйста, думайте быстрее, – настойчиво посоветовал Сазонов.

– А почему вы обратились ко мне, а не к Лиде?

– Я обратился к вам как к самому здравомыслящему члену семейства. Во-первых, я не хочу, чтобы сведения о находках преждевременно стали достоянием гласности. Как только это произойдет, процесс сразу выйдет из-под контроля. Сейчас о сокровище знает ограниченный круг людей, и предложение получили только вы и только от меня. А представьте себе, если бы о ценностях узнала Лидочка и она стала бы получать десятки предложений каждый день от самых разных людей, которых она в глаза не видела. С ее самомнением и полным отсутствием опыта. Да еще если Арсановы к этому ажиотажу подключатся. Тут у самого трезвого человека голова кругом пойдет, а в нашем случае ни на какое здравомыслие рассчитывать не приходится, случай клинический. Не вам объяснять, что в сегодняшней России это просто смертельно опасно.

– Пожалуй, – согласился Розум.

– Поэтому я предпочитаю иметь дело пусть не с самым доброжелательным, но, во всяком случае, вполне вменяемым и предсказуемым членом каратаевского семейства.

– Ну а в чем конкретно заключается ваше предложение?

– У меня есть знакомый. Один из самых богатых людей России. Очень честолюбив и давно мечтает облагодетельствовать родину каким-нибудь показательным актом патриотизма. А каратаевское наследство предоставляет прекрасную возможность для осуществления его амбициозных планов. Просто идеальный шанс. И он такой шанс не упустит. Но это должно произойти до того, как о находках узнает публика. Чтобы первые же сообщения в прессе были связаны с именем нашего патриота, а иначе все предприятие теряет смысл. Вот я вас и прошу поспешить, пока информация не попала в печать.

– Да, заманчиво, конечно. И вроде бы все законно. Дайте мне поговорить с Леной. Я с вами свяжусь на следующей неделе.

– Конечно-конечно, поговорите.

– А об утечках не беспокойтесь. Утечек у нас не будет. Только вы своего профессора нейтрализуйте как-нибудь, а то он не утерпит и еще кому-нибудь нашепчет.

– Профессора заинтересовали, и он будет молчать как рыба.

– Тогда у нас еще минимум три месяца.

Первое, что сделал Розум в понедельник утром, – подал рапорт Суровцеву с подробным описанием его разговора с Сазоновым. После обеда Суровцев вызвал его к себе.