— Когда ты подсела ко мне в баре, знала уже, кто я?
— Ну конечно…
— Так. А в кого я не должен стрелять?
— В Дикого Охотника. Но вы не должны думать, будто Даниэль с ними, все иначе, все сложнее, он…
— Догадываюсь, — сказал я. — Муравьишка вскарабкался на навозную кучу и вообразил, будто покорил Монблан. Знаю я его, гада, и очень скоро я его упакую… Пошли-ка к твоему Даниэлю. Слушай, дом со стороны кажется не таким уж большим, но комнат, я смотрю, что-то многовато. Такое впечатление, что внутри дом больше, чем снаружи.
— Ну да, — безмятежно сказала Алиса. — Это все четвертое измерение. Иномерные пространства.
Я покосился на нее и ничего не сказал, кажется, разочаровав ее отсутствием бурной реакции. Иномерные пространства. Бывает. Плохо только, что сволочь вроде Дикого Охотника, дай ей волю, моментально приспособит эти пространства для побегов из тюрем или проникновения в арсеналы. И помешать им, как всегда, сможем мы, а не этот Регар…
Алиса показала мне на дверь, и я вошел, и она осталась снаружи. Я прикрыл за собой дверь и сказал:
— Ну, здравствуй, Регар.
— Здравствуй, полковник.
Человек моих лет, волосы чуть светлее моих. Симпатичный человек, скорее открытый, чем замкнутый. Я первый отвел взгляд, чуточку демонстративно отвернулся, чуточку бесцеремонно разглядывал комнату. Мебель. Книги. Компьютер. Стол, заваленный учеными бумагами. Великолепно выполненный портрет Алисы. Большая цветная фотография: ярко-желтые дюны, какие-то корявые кусты, отбрасывающие две тени (угол мужду тенями примерно пятьдесят градусов), странная игра красок, бликов и отражений, зелено-сине-фиолетово-изумрудный колер неба. На гребне ближайшего песчаного холмика примостилось отливающее голубым и зеленым животное, нечто вроде помеси хамелеона с пуделем — где шишковатое, где мохнатое, хвостатое, растопырившееся. Почему-то производит впечатление равнодушно-добродушное, хотя я не рискнул сунуть бы пален в эту треугольную пасть.
— Это одна из планет Сириуса А, — сказал Регар за моей спиной. — Мы там были с Алисой.
— Далековато… — сказал я?
— Не верите?
— Отчего ж не поверить? Животное неопасное?
— Абсолютно безвредное.
— Ну да, у него такой вид — мопсик…
Я специально держался и говорил так, словно не видел ничего необычного в том, что он гулял по одной из планет Сириуса А — чтобы он не возомнил, будто ему удалось меня удивить. Я обернулся к нему и сказал скучным казенным голосом:
— Полковник Кропачев. Отдел кризисных ситуаций МСБ. Пожалуйста, назовите ваше имя, фамилию, возраст, род занятий.
Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся — понял мою игру.
— Ладно, — сказал он. — Черт с ними, с формальностями. Начнем? Вы хорошо держитесь.
— Интересно, а чего вы ожидали? Я почему-то думаю, что и Лео Некер держался точно так же. Принимал вас как объективную реальность, пусть и чертовски загадочную. Так?
— Так.
— А Лонер? — спросил я.
— Лонер… я не успел вмешаться. Да и не было у меня возможности для вмешательства. Именно потому, что не я заправляю здешними чудесами. Ими никто не заправляет… Лонер ошибся. Он посчитал меня рядовым пособником террористов, не стал заниматься мною и сконцентрировал все усилия на детях. И очень быстро им надоел Поймите они еще дети, они не хотели ему зла, всего-навсего попытались сделать так, чтобы он оставил их в покое…
— Ага, — сказал я. — И закружили вокруг него ревенанты, утопленники…
— Вам самому разве не приходилось в детстве наряжаться привидением?
— Были разные проказы с применением голографических проекторов, сказал я. — От брата так влетело…
— Вот видите. Чем вы, тогдашний, отличались от них?
— Тем, что не разрушал заводов и не превращал денег в листья.
— Ну, все дело в возможностях.
— В том-то и беда. — сказал я. — В том-то и камень преткновения…
— Но они же еще дети.
— Вот и расскажите мне, кто они, — сказал я. — Что там — вспышка наследственной памяти, интриги альтаирцев?
— Вспышка, вспышка… Вы слышали когда-нибудь о биологической цивилизации? Представляете, что это такое?
— Может, вас это и удивит, — сказал я, — но я иногда интересуюсь и тем, что лежит за пределами моих служебных обязанностей. У нас есть разные семинары, не буду рассказывать подробно… Как я это понимаю цивилизация, которая полностью отвергает технику, механизмы, словом, любые искусственно произведенные устройства. Симбиоз с природой, полное слияние с ней? Некоторые предполагают, что такая цивилизация когда-то существовала на Земле, но погибла по неизвестным причинам. Увы, гипотеза эта ничем не подтверждена. На эту тему есть определенное количество фантастических книг.
— В общем, неплохо, — сказал он. — Весьма. Это позволит обойтись без вводной лекции.
— Ага. Вы хотите сказать, что ретцелькинды — это биологическая цивилизация?
— Именно это я и хочу сказать. Я только не знаю, возрождается ли она после гибели в незапамятные времена или впервые появилась на свет.
— Так… — сказал я. — Значит, глашатаи и ростки биологический цивилизации? И, если не эвакуировать их отсюда, позволить им развиваться дальше, они заполонят мир? И наша старая цивилизация, основанная на машинах и технике, рухнет? И воцарится что-то иное, непредставимое пока?
— Да, — сказал он.
— Так. Если бы я был туповатым службистом, и только, я знал бы, как мне подступиться и как мне поступить. Я молча поклонился бы и ушел претворять в жизнь «Гаммельн». Но я почему-то чувствую настоятельную потребность объяснить вам, почему я вынужден так поступить. Да, — я поднял ладонь в ответ на его порывистое движение, — я вынужден санкционировать «Гаммельн».
— Почему?
— Извольте. Вы наверняка готовы обещать ослепительные перспективы, сияющие вершины, голубые дали. Это может произвести впечатление. Но я приведу далеко не самый главный свой довод: вы можете дать стопроцентную гарантию что все именно так и обстоят? Нет? Вот видите. У нас с вами не химический эксперимент, тут не колба может рвануть, тут похуже…
— А кто может вычислить процент риска и его долю?
— Вот видите, вы сами подбрасываете мне аргументы, — сказал я. — Пока что я не вижу ростков светлого будущего. Я вижу город с разрушенной промышленностью, разваленной экономикой, опустошенным казначейством. Почему они так поступили?
— Да потому, что цивилизация — биологическая… Они смотрят на мир глазами Природы, а с ее точки зрения ваши реактивные самолеты, безбожно пожирающие кислород, разрушающие озоновый экран, — опаснейшие хищники. Ваши машины, сосущие нефть и добывающие «полезные ископаемые», — вампиры, рвущие мясо и высасывающие кровь из живого тела планеты. Ваши вычислительные машины — жалкие протезы тех свойств, которые кроются в человеческом мозгу, тех скрытых возможностей. Меж тем нужно разбудить свое тело, свой мозг. Мы пока что только тем и занимаемся, что усердно стараемся отгородиться от среды обитания. Уже не от Природы — от среды…
— В ваших аргументах слишком много от эмоций, — сказал я. Рассмотрим другую проблему. В борьбе добра со злом все ясно и просто. Ну как же быть, если добро борется с добром? Сдается мне, мы имеем дело как раз с такой ситуацией…
— Похоже, — согласился он. — Наилучшим решением, мне кажется, было бы отдаться на волю событий.
— Я так не считаю, — сказал я. — В схватке добра с добром должно побеждать то добро, которое сильнее. В данный момент сильнее я. Значит, мне и выигрывать.
— Послушайте, может быть, вам просто жаль, что не станет того мира, для которого вы столько сделали, и придет другой, ровным счетом ничем вам не обязанный?
— Так… — сказал я. — Считаете, что мы работали зря? Дрались зря? Умирали зря?
Я почувствовал, что закипаю. Черт тебя побери, как ты смеешь рассуждать о таких вещах? Где ты был, когда мы восемнадцатилетними уходили в войска ООН — совершенно добровольно, потому что не могли иначе? Ты хоть представляешь, что это такое — прыгать на пулеметы? А убитых ты видел? Замученных?
