Легче легкого, не правда ли? Помню, я прочитал захватывающую дух, блестящую биографию Оскара Уайльда, написанную покойным мистером Эллманом, и решил, что стану каждый день моей жизни чеканить по новому афоризму, так что когда-нибудь люди будут цитировать меня в пабах, прачечных самообслуживания и общественных уборных всего мира. Так вот, на этой неделе я сочинил афоризм о компромиссе. Пойти на компромисс, дорогой мой маркиз, значит встать между двух ульев. Встать между двух ульев — разве вам не хочется узнать, кто это сказал? Если вы были с нами, засыпайте снова.
Трефузис о ненависти к Оксфорду
В настоящее время Оксфорд, как вы, возможно, знаете, подыскивает нового канцлера[24], поскольку сэр Гарольд Макмиллан[25] (лорд Стоктон) скончался. «Гребные гонки», о которых здесь будет сказано несколько слов, должны были состояться именно в эту субботу.
Получив от вас множество писем, посвященных определенной теме, я чувствую себя обязанным высказаться по ней, хоть и без большой охоты, сегодня. Миссис Куанда Эрншоу, Мирэл Блэксток, Тинди Велмутт и Браден Вамп, все они прямо спрашивают у меня: почему я не настаиваю, не налегаю, не наседаю и не предлагаю себя какими-либо иными способами в кандидаты на место канцлера Оксфордского университета?[26]
Поскольку сегодняшний день станет, весьма кстати, свидетелем того, что вудхаузовский мировой судья имел приятное обыкновение называть ежегодными водными состязаниями между Оксфордом и Кембриджем, говоря короче, «Гребных гонок», мне представляется уместным обрисовка причин, по которым я не стал претендовать на то, что «Дейли Телеграф» именует «наиболее престижным постом академического мира», а «Экспресс» — «ролью верховного вождя самого снобистского и клевого университета Британии».
Как известно многим из вас, — тем, кто со вниманием слушал до сей поры мои небольшие беспроводные эссе, — я человек чрезвычайно терпимый и добродушный. Мягкий, очень медленно закипающий, постоянный, податливый и послушный. А кроме того, как могут подтвердить те из вас, кто умеет слушать между строк, — человек кембриджский. Нет, я не питаю шовинистической, чрезмерной привязанности к Кембриджу. Каждый, кто живет и работает в крупной организации, будь то Би-Би-Си, армия, школа или большая больница, знает, что и сладкие пенки, и накипь в равной мере обладают способностью всплывать на самый верх, и что в таких заведениях мы неизменно распознаем предпринимаемые начальством действия по их топорности, бессмысленности, тупости, бестолковости и невежественности. Мы знаем, что стервозность, стремление нагадить ближнему, соискательство создают препоны для сотрудничества, доброй дружбы и доверия. Итак, чем же могу я объяснить мою неистовую, слепую, иррациональную ненависть к Оксфорду и всему оксфордскому? Позвольте мне сразу с полной ясностью заявить: я числю среди моих ближайших и вернейших друзей питомцев и членов Оксфордского университета. Некоторые из самых честных и блестящих людей, каких я знаю, с полным правом ставят после своих имен: «Магистр искусств (Оксф.)». И тем не менее, такое жгучее, такое непримиримое омерзение. Откуда оно? Может быть, я просто-напросто спятил?
Что ж, давайте попробуем исследовать различия, существующие между двумя нашими старейшими университетами. «Кембридж порождает мучеников, — гласит популярное присловье, — Оксфорд их сжигает». Речь здесь идет о Кранмере, Латимере и Ридли, протестантах, сожженных при Марии Тюдор. Кембридж дал нам Кромвеля, Оксфорд был в пору Гражданской войны оплотом роялистов. Почти каждый сколько-нибудь приметный премьер-министр, какой только сыщется в нашей истории, учился в Оксфорде, причитая сюда и миссис Тэтчер. Один лишь кембриджский Тринити-Колледж может похвастаться числом нобелевских лауреатов, большим, чем мы получили от Франции, Германии и Италии вместе взятых. Резерфорд, Исаак Ньютон, Хьюиш, Крик и Уотсон — завидное научное наследие, которое под стать оксфордскому политическому. Кейнс был кембриджцем, Оскар Уайльд — оксфордцем. Теплый, сюррералистичный Терри Джонс — Оксфорд; логичный, безжалостный, саркастичный Джон Клиз[27] — Кембридж. Симпатичнейший Дадли Мур — Оксфорд, колючий Питер Кук — Кембридж.[28] Недвин Шеррин[29] — Оксфорд, Джонатан Миллер[30] — Кембридж. Картина начинает проясняться, не так ли? Кембриджу присущи морализаторство, строгая логика, сила и дисциплина. Возможно, дело тут в погоде, в холодных уральских ветрах, воющих среди болот, однообразие коих нарушается лишь холодными каменными пальцами, указующими в небо Восточной Англии. Оксфорду же свойственна мягкость, гедонизм, что-то связанное с зеленой Темзой, с ласковыми долинами, уходящими на запад, к Котсуолдским холмам. Оксфордцы низкорослы и темноволосы, они медлительно растягивают слова, их прародина — Уэльс, юг и запад страны; Кембридж рождает расу высоких, быстро тараторящих, худощавых и светловолосых мужчин и женщин. Поставьте Дугласа Адамса или Бертрана Рассела рядом с А. Дж. Айером или Бетджименом и вы сразу увидите разницу. Многие из вас скажут «но мне нравятся звуки Оксфорда, зеленого, приятного, мягкого, так любящего повеселиться. А Кембридж кажется населенным монахами и математиками. Уж лучше декадентство Уайльда, чем строгости Мильтона».
Да, но. Мы же выдернули из каждого университета и рассмотрели величайшие их порождения. Какое отношение имеют эти традиции к выпускникам вообще? Для чего они существуют, эти великие средневековые города — для того, чтобы давать образование, ведь так? А я, как преподаватель, могу питать лишь отвращение к университету, история которого учит его студентов, что им по праву принадлежит место премьер-министра, что роскошь, сибаритские наслаждения и космополитский снобизм допустимы и даже естественны. Кембридж с его человечностью и терпимостью, его методологиями и системой, может, в крайних проявлениях оных, обращать классовое высокомерие в измену родине и ненависть к себе, однако я, в конечном счете, предпочитаю обучать скорее изменников, чем премьер-министров.
Но хватит с нас этого безумия. Если честно, у меня больше не осталось доводов. Ненависть нерассудительна, и могу ли я надеяться сыскать разумное обоснование отвращения и презрения? Довольно сказать, что весь нынешний день я прохожу в светло-синем, лелея надежду на то, что вторая победа подряд обратит течение в правильную сторону.[31] К Недвину, возлюбленному сыну Оксфорда, я еще вернусь. Если вы были с нами, вините в этом только себя.
