Рулоф усмехнулся. Странное дело, но ему было приятно услужить Молчуну. С тех пор как тот «проснулся», стало ясно, что это человек особенный, раз им интересуется сам прелат.

«Не задержится он здесь, ох, не задержится, – подумал Рулоф и зашагал быстрее. – Но ничего не поделаешь, большому каравану – длинная дорога».

Едва Рулоф замесил тесто и занялся нарезкой маринованной сикши – мелкой рыбешки, которую ловил в тихой заводи неподалеку от водопада, заявился Молчун.

Пригибаясь, чтобы не удариться головой о притолоку, он улыбнулся Рулофу и показал большие вымытые ладони.

– Я могу помогать. Где тесто есть?

– Вон, доходит. А ты потолки перец и порежь лук…

Вдвоем они быстро приготовили начинку, и Рулоф не уставал поражаться тому, с какой легкостью Молчун умеет управляться со стряпней, как будто занимался этим долгое время.

– Есть ли такое ремесло, в котором ты не смыслишь, Молчун? – спросил он наконец, когда пирог был поставлен в печь.

– Стар-мастер должен понимать все, на куда направленый человеческий глаз.

– Опять «стар-мастер». Ты еще не вспомнил, что это такое?

– Нет, – покачал головой Молчун. – Но я обязательно вспомнить. Это близко.

Утром вся конструкция с натянутым на раму полотном была готова, Рулоф увидел ее с крыльца хижины. Свежий утренний ветер заставлял полотно подрагивать, а Молчун вращал ворот, улыбаясь первым лучам солнца.

Рулоф широко зевнул, посмотрел на горизонт и спустился во дворик, где теперь гулял свежий, подаваемый новой снастью ветерок. Никакого ядовитого испарения серной воды здесь больше не чувствовалось, и можно было впрягать в ворот осла.

– Тебе это удалось, Молчун.

– Да, – ответил невольник. – Тебе обязанность делать ремни…

– К обеду сошью, дело-то знакомое. Вот только осел, боюсь, начнет упрямиться. Зажрался он у меня, сказать по правде.

– Я его уметь убедить, – заверил Молчун, наваливаясь на ворот.

Вода в желобах журчала, как прежде, но сколько Рулоф ни принюхивался, запаха во дворике он ощутить не смог, только свежий ветерок.

– Ну, я и не удивлюсь, – сказал он, пожав плечами.

Молчун остановил ворот, сделал несколько разминочных движений и спросил:

– Ты сегодня пить чай?

– Нет еще. Но я понял, куда ты клонишь. – Рулоф улыбнулся. – Давай, крути ручку, а я за полчаса сделаю завтрак. Ты кутью кушаешь?

– Я все кушаешь, – в тон ему ответил Молчун, и они рассмеялись.

К обеду, как и обещал Рулоф, упряжь для установки осла к вороту была готова. Рулоф показал ее Молчуну, и тот одобрил его работу, что было немалой похвалой от умельца всех ремесел.

Пришло время выводить Лумбария, но, почувствовав неладное, осел запротивился. За годы, проведенные в резерве, он лишь переводил овес и изредка возил хозяина до ближайшего селения, а тут Лумбарий почувствовал запах новой упряжи и решил бороться.

– Ну иди же, каналья, пришло время поработать! – требовал хозяин, но Лумбарий не сдавался. Он свалился в навоз и закатил глаза, показывая, что тяжело болен и совсем не годен к работе.

Рулоф в сердцах хлестнул его раз-другой вожжами, но Лумбарий все вытерпел и продолжал самозабвенно играть, мелко подрагивая ногами.

– Ну что же, ничего тут не поделаешь… – сказал Рулоф и повернулся к дверям, чтобы уйти ни с чем.

Лумбарий тем временем приоткрыл один глаз и следил за глупым хозяином, которого так легко было провести.

– Придется заколоть его, пока совсем не издох, – продолжил свою мысль смотритель. – А зимой куплю нового – помоложе.

Для Лумбария это было как гром среди ясного неба, ведь до сих пор он считал, что все вокруг живут только для того, чтобы делать его жизнь приятнее. Брехливая собака – чтобы охранять хлев, старый хозяин – чтобы вовремя приносить чистую воду, овес, а иногда ржаные сухари. И вдруг – такое!

Лумбарий вскочил, ударил копытом о землю и вылетел из хлева следом за Рулофом, едва не сбив его с ног.

Громко заревев, осел принялся нарезать круги по склону, прыгая через булыжники и лихо проходясь иноходью, показывая хозяину, что с ним все в порядке, что он еще ого-го какой осел и всегда готов к работе.

– Ты смотри, и этот оклемался! – поразился Рулоф и хлопнул себя по бедрам. – Ну что ж, пойдем впрягаться, Молчун обещал тебе свежий воздух, а я, так и быть, стану снабжать тебя сухарями.

Услышав волшебное слово «сухари», Лумбарий подскочил к Рулофу и принялся тереться об него мордой.

Спустя четверть часа он уже покорно семенил по кругу, волоча непривычно тяжелый ворот, а довольные собой люди подбадривали его пустыми, ничего не значащими для осла словами.

– Давай, не ленись! – сказал Рулоф и безо всякой боязни вдохнул свежий, подаваемый парусом воздух. – Если не будет справляться, я попрошу прелата купить второго осла, чтобы они менялись.

– Это не нужно. Ветер уметь делает работу сам. Я сделать такое колесо… – Молчун раскинул руки, пытаясь объяснить Рулофу, что будет представлять из себя это удивительное колесо. – Ветер вращать колесо и накачивать вода. Будет быстро.

Рулоф пожал плечами. Звучало это чудно, но у Молчуна слова с делом не расходились, сказал – значит, сделает.

С момента последнего посещения прелатом Гудрофом водочерпалки прошло две недели. Несколько раз властитель края порывался навестить очнувшегося раба повторно, прелату было интересно и даже важно, что может вспомнить о себе этот человек, однако текущие дела не давали Гудрофу расслабиться. Богатый урожай на его землях оказался большой проблемой для крестьян и для него самого. Амбаров для зерна, хранилищ для картофеля и брюквы не хватало, а скоро должны были пойти осенние дожди, и тогда сваленные в кучи плоды тяжкого труда могли пропасть безвозвратно.

Крестьяне были малоинициативны и ждали помощи от господина, и ему приходилось срочно строить новые хранилища.

На юге империи урожай оказался не столь хорошим, как на севере, и прелат Гудроф рассчитывал порядком подзаработать, поставляя зерно и картофель в южные провинции.

– Ваша светлость, там впереди подозрительная роща, придержите лошадей, пока мы осмотрим ее! – попросил Тревис, начальник охранной сотни прелата.

– Хорошо, посмотри, я не стану спешить, – согласился прелат. Он ехал на встречу со своим соседом и противником в недавней войне, прелатом Илкнером.

Илкнеры были старинным родом и придерживались обычаев, но, когда дело касалось соперничества из-за земель, порядочность дворянских родов часто отходила на второй план и в каждой роще Гудрофа могла ждать засада.

Гудроф ехал по той самой провинции Силейне, ставшей яблоком раздора между двумя прелатами. Когда-то она принадлежала Илкнерам, но более полувека назад, во время войны за трон между наследником императора Лаватера Мудрого Канвендусом и его двоюродным братом Фаргелием Черным Усом Илкнеры поддержали Черного Уса, поскольку тот обещал сделать их выше других родов, да и армия у претендента была вдвое больше, чем у законного наследника.

Гудрофы же, напротив, не признали самозванца и остались верны Канвендусу.

Через год непрекращавшихся боев преимущество Черного Уса растаяло, и он сбежал на пиратском корабле в Бескайское море. Илкнеры с запозданием присягнули императору Канвендусу и выдали прятавшихся у них генералов Фаргелия, однако это не спасло их от гнева молодого императора. Они потеряли некоторые из привилегий и две провинции – Силейну, отошедшую верным Гудрофам, и Манбасу, перешедшую во владение казны.

Таким образом Илкнеры оказались отрезаны от своей самой южной и самой крупной провинции – Калибазии, граничившей с ничейными Гортскими Пустошами.

Пустоши для владений не годились, там не родилась пшеница, вымирали люди и скот, зато в Калибазии были плантации, где выращивался сахарный эмцо. Впрочем, хватало там и разбойников, пополнявшихся из местных неспокойных племен. Теперь Илкнеру пришло в голову сменять небольшую, но близкую Силейну на далекую, но большую Калибазию.