Далее А. Ошеров продолжает: "…из числа репрессированных крестьян Курской области 16000 попали в ГУЛАГ по 58-й статье.

Все остальные на спецпоселения. Сегодня из всех тогда раскулаченных семей в живых осталось только 50 человек (данные на 1996 год)".[64]

Казак М.А. Таратухин пишет:

"В 1911 году моя мать вышла замуж за моего отца, у деда был собственный табун лошадей, конная молотилка, шестнадцать дойных коров, шесть пар рабочих волов. Дед был глава семьи. Дед не считался богатым, были казаки богаче деда, были и беднее — вернее, имели меньше хозяйства. Как дедовское хозяйство, так и хозяйства других казаков были разрушены революцией. Однако во время нэпа хозяйства казаков поправились, хотя и не достигли дореволюционного уровня. Например, Коноваловы, кроме необходимого количества волов и лошадей, имели собственный отгон скота; Шевляковы — две тысячи мериносовых овец; Ревтовы — табун лошадей; Коврешкины — восемь пар рабочих волов; Лазырины — двадцать дойных коров; нет необходимости перечислять всех, я указал лишь только к примеру.

В 1930 году зажиточные семьи были высланы за Урал и село Дивное. Их хозяйства передали колхозам. Собственности не стало. Людей закрепили за колхозами и заставили работать на государство. Порыва к работе, такого, как был у собственников, не стало. Чужое хозяйство никому не нужно. Уже никто не выезжал с третьими петухами на работу. <…>

Родился я в ноябре 1912 года в коренной казачьей семье Кубанского казачьего войска. По окончании двух классов (училище 5 классов) учился в соседней станице Рождественской в высшеначальном. Вскоре спокойная жизнь закончилась. Нагрянула коллективизация. Было организовано вооруженное сопротивление. В марте 1930 года я ушел в повстанческий отряд. В июле 1931 года я был взят живым краснодарским ОГПУ. После двух месяцев подвала ОГПУ и одиннадцати месяцев двадцати дней одиночной камеры мне было объявлено, что я осужден спецколлегией ОГПУ к десяти годам концлагерей. По освобождении в 1939 году не имел права жить ближе ста одного километра от Москвы и Ленинграда и ни в одном областном городе Советского Союза. Также не позволено было жить ни в одной столице республики. Я остался жить в Сегеже на Мурманской дороге. В начале войны все бывшие заключенные отправлялись за Урал. Доехав до Вологды, я изменил свой путь. Уехал на Северный Кавказ в село Дивное, куда в 1930 году была выслана вся наша семья. Работал учетчиком в полеводческой бригаде. При наступлении красных эвакуировался — по инвалидности находился среди стариков и женщин. По окончании войны уехал в Англию, где живу до сих пор".[65]

О судьбе других детей нам рассказала Екатерина Кузнецова из города Караганда в Казахстане. В бывшем совхозе «Карагандинский», расположенном на территории бывшего Карлага, сохранилось заброшенное детское кладбище. Кто-то по своей личной инициативе, своей совестливой рукой огородил его. Говорят, что это какой-то приезжий предприниматель из России, посетивший эти места и узнавший об этом страшном месте, построил ограду. А до этого здесь пасся скот и ездили машины. Местами там стоят, спаянные из уголков и металлических прутьев, покосившиеся кресты, когда-то поставленные чьей-то рукой на могилках замученных детей. В эти края свозили спецпоселенцев во время сталинской коллективизации, так называемых раскулаченных казаков и крестьян с Северного Кавказа, Воронежской, Саратовской и Тамбовской областей. По соседству с детским кладбищем располагался детский дом для детей репрессированных крестьян и казаков, умерших от голода и непосильного труда. Оставшиеся одни после гибели родителей, лишившись всех родных, эти дети направлялись сюда со всего Карлага. Чаще всего путь из этого детского дома вел прямо на кладбище. В личных делах детей было записано "т/п", то есть трудовой поселенец. Город Компанейск был построен руками их подневольных родителей, униженных, ограбленных и свезенных сюда эшелонами. Большая часть крестьян оставили свои кости в Карлаге, на место умерших привозили в эшелонах новые жертвы, и их ждала та же участь. Оставшихся сиротами детей помещали в Компанейский детдом под шифром 4203/4204 по направлению управления НКВД Карлага. Сведенья об их родителях, как правило, не сообщались, как и не указывалось место, откуда они прибыли. Те немногие, кто остался в живых, смутно помнят, что у них когда-то были другие имена. Кто был постарше, помнят несколько больше: как их зовут, фамилии.

Так, например, Ваня Семенцов попал в детдом 14 сентября 1937 года. Долго не имел о себе никаких сведений. Екатерине Кузнецовой удалось раскопать в архивах НКВД сведения о Ване и его отце — Антоне Васильевиче Семенцове — 1898 года рождения, высланного вместе со своей семьей из Краснодарского края станицы Незамаевской в 1933 году, а в 1937, будучи уже на спецпослении, он был арестован и 14 февраля 1938 года был расстрелян по решению «тройки» НКВД. Ваня Семенцов был внесен в книгу регистрации детского дома под шифром 4203/4204, у него были сестра и мать, но о них не нашлось никаких сведений. Компанейский детдом пополнялся очень интенсивно, особенно в 1937–1938 гг. Помимо расстрелов, в спецпоселениях и так была большая смертность. Многие воспитанники детского дома получили весьма неблагозвучные фамилии: Рябой, Бестолковый, Пацанова, Долинский (был такой спецпоселок и рядом концлагерь, оба носящие это название), Косой, Поносов и т. д. Эти фамилии не значатся в списках спецпоселенцев. Иван Антипович Семенцов, узнав о своих корнях, поехал на Кубань, откуда коммунисты когда-то вывезли его, только что появившегося на свет. Ему повезло: он нашел своих родственников (со стороны отца и матери) и узнал, как зовут мать (сестренка родилась уже на спецпоселении). Он был одним из немногих, кому повезло.

Когда все дети трудпоселенцев вымерли в 40-50-е годы, на детском кладбище стали хоронить детей, умерших в лагере, где они были вместе со своими родителями. Возраст их был от нескольких месяцев до трех лет. У этих детей было отнято детство вместе с жизнью. Екатерина Кузнецова постоянно посещает это детское кладбище. Многие из них, где начали свой жизненный путь, там и кончали.

1. Тамбов, Советская, 64, здание областного управления МЧС, бывшее здание Тамбовского ГПУ. Останки расстрелянных в подвале. Замурован в 1972 г.

2. Территория Казанского монастыря от ул. М. Горького до ул. Рахманинова. Массовое захоронение 1920–1921 гг.

3. Тамбов, Северная площадь, район учреждения ЯТ-30/1. Первый стационарный концентрационный лагерь. Массовое захоронение 1920–1924 гг.

4. Тамбов, Северная площадь, подвал СИЗО-1. Останки нескольких сотен расстрелянных. Последний раз подвал открывался года 4 назад.

5. Второй полевой концлагерь на правом берегу Цны напротив Казанского монастыря. Массовое захоронение погибших в этом лагере в 1921 г.

6. Филиал второго концлагеря на Кронштадской (Покровской) площади г. Тамбова. Трупы умерших от голода и застреленных "при попытке к бегству" детей, женщин, стариков вывозились на Петропавловское кладбище.

7. Дворец бракосочетания, ул. Интернациональная, бывший дом адвоката Селезнева, где заседала Полномочная комиссия ВЦИК РСФСР. В подвале находилась тюрьма, там же расстреливали приговоренных. Сохранилось несколько списков детей от 13 до 16 лет, расстрелянных по решению этой комиссии. Трупы расстрелянных вывозились еженощно двумя грузовиками на Петропавловское кладбище.

8. С. Пахотный Угол. Массовое захоронение в лесном массиве мир ных граждан, отравленных газами.

9. С. Рудовка Пичаевского района. Массовое захоронение в посадках всех зарубленных шашками мужчин и подростков села. 1921 г.