7. В случае бегства семьи «бандита» ей объявляется розыск, а имущество распределяется среди верных советской власти крестьян.
Оба этих приказа приводить в жизнь беспощадно.
Однако и без этих приказов «интернационалисты» с крестьянами расправлялись беспощадно. Взятых в плен крестьян расстреливали, и делали это все кому было не лень: чужеземные солдаты-наемники, красноармейцы, чекисты, ревкомы по своим постановлениям и без постановлений, командиры частей по своим приказам, дознаватели в силу своего "пролетарского чутья", политкомиссары, тройки, двойки и ревтрибуналы, и те, кто это просто хотел делать для своего удовольствия. А концентрационные лагеря были переполнены детьми, женщинами с грудными младенцами и глубокими стариками. При этом все семьи повстанцев шли в эти лагеря, где их чаще всего не кормили, и они там умирали от голода, холода и нечеловеческого обращения. На смену умершим пригонялись новые жертвы. Среди узников, обезумевших от голода, процветало трупоедство. Разумеется, большинство архивов было уничтожено во время советской власти, так как коммунистам нельзя было против себя оставлять улик.
Об этом в своей книге "Красный террор в России" пишет историк С.П. Мельгунов:
"Материал исчезает, и многое уже исчезло безвозвратно в дни гражданской войны, когда сами Чрезвычайные комиссии уничтожали свое прекрасное делопроизводство при спешной эвакуации или при грозящем восстании (например, в Тамбове при антоновском выступлении)".[52]
Шли годы, и все советские архивы каждый год подвергались чистке, из них изымалось все, что проливало свет на преступления коммунистов против русского народа. Коммунисты уже однажды были научены горьким опытом, когда архивы ЧК попали в руки деникинской контрразведки и была создана специальная комиссия по злодеяниям ЧК. Эта комиссия опубликовала за границей все попавшие в ее руки документы ЧК, и мир содрогнулся от ужаса. Тамбовский архив, как и все остальные, также был подвергнут тотальным чисткам. А сколько было всего того, что никогда не отражалось ни в каких документах? Вот как об этом говорил один из тамбовских чекистов, некто Гольдин: "Для расстрела нам не надо никаких доказательств и допросов, а также подозрений и уж конечно никому не нужного, глупого делопроизводства. Мы находим нужным расстреливать и расстреливаем". Вот и все. Чего еще проще. Нет человека и нет проблем.
Два больших концентрационных лагеря во время зачистки были организованы коммунистами в самом губернском центре — Тамбове. Один был стационарный, по соседству с тюрьмой, там, где сегодня находится исправительно-трудовая колония (так как свято место пусто не бывает), а другой на противоположном берегу Цны, напротив Казанского монастыря, где в то время размещалась Тамбовская губернская ЧК. Оба этих лагеря, как и все в губернии, были организованы по приказу будущего маршала Советского Союза. В первом стационарном концентрационном лагере была в свое время жена партизанского главкома Токмакова — Анастасия Дриго-Дригина. Второй лагерь носил название полевого, потому что все узники его сидели на большом заливном лугу, не имея над собой никакой крыши. Крышей лагеря было само небо, и оттуда светило солнце и лили дожди. Со всего Тамбовского уезда в эти лагеря везли беспрерывно детей, стариков и женщин, и это все были семьи участников сопротивления. Оба этих лагеря охранялись наемниками китайцами, латышами и мадьярами, которых коммунисты считали полезной охраной из-за того, что они почти не знали русского языка и были абсолютно несговорчивой охраной. Смерть от голода не покидала этих мест. Заключенных кормили сыро-гнилой картошкой, свеклой и другими сырыми овощами. Всех детей у матерей изымали и они находились в разных лагерях, оставляли матерям только грудных младенцев, которые первыми умирали, так как у голодных матерей пропадало молоко. Вскоре второй полевой лагерь разбух от заключенных в него людей и чекистам пришлось открыть его филиал в самой черте города, неподалеку от ГубЧК на нынешней Кронштадской площади, где когда-то находилось старинное казачье кладбище.
Эта площадь тогда называлась Покровской, по имени находящихся на ней двух храмов Святого Покрова, один из них был разрушен коммунистами перед II мировой войной, а старый казачий стоит и по сей день. Во время основания крепости Тамбов здесь находилась Покровская казачья слобода и казаки несли караульную службу по Татарскому валу, охраняя крепость Тамбов на ближайших к нему подступах от набегов кочевников с Дикого поля. Во времена императрицы Екатерины II всех казаков с Покровской слободы перевели на новые рубежи Российской империи, на Кубань и Терек. А казачье кладбище было закрыто по указу Сената от 1771 года и прекратило захоронения в 1880 году, постепенно превратясь в площадь.
Вот на этой площади коммунисты и решили основать филиал второго полевого лагеря. Площадь обставили по периметру крестьянскими телегами и подводами. На балконе Духовной семинарии установили пулемет, а второй — на одной из двух церквей, таким образом и был готов филиал второго полевого концлагеря Тамбова. А затем пригнали со всего уезда детей, женщин и стариков. Режим филиала второго лагеря был ужасен ввиду того, что он находился в черте самого города, всякое передвижение по нему во весь рост было запрещено и китайцы и латыши стреляли на поражение во всякого, кто только вставал на ноги. Люди сидели плотно на его территории, как селедка в бочке. Отхожих мест не было и каждый из них оправлялся на том же месте, где сидел, зарывая в землю все испражнения. Латыши и китайцы привозили на подводах гнилые овощи и лопатой их разбрасывали в гущу сидящих людей. Доставалось тем, кто был с краю, а в глубине лагеря умирали беспомощные старики и больные. Трупы умерших вывозили не каждый день, и они разлагались на солнце, источая трупный запах. Обезумевшие от голода люди эти трупы ели. Некоторые вставали во весь рост, пытаясь попасть под пули охраны, но те скоро перестали по ним стрелять, так как поняли их намерение уйти из жизни. На место умерших пригоняли новых людей. Был неудавшийся побег детей школьного возраста, которых всех покосил пулемет с балкона Духовной семинарии. Первые жертвы — это старики и грудные младенцы, умершие от голода.
Одна старая женщина, еще недавно жившая в одном из близлежащих домов, который находился в десятке метров от периметра лагерного оцепления телег, и в то время еще бывшая девочкой, рассказала такую историю. В лагере была молодая крестьянка с грудным ребенком. Звали ее Паша, или Даша, она всегда находилась на одном месте и оставалась долго живой потому, что жители кидали ей вареную картошку в мундире, початок вареной кукурузы, иногда корку хлеба, стараясь ее поддержать. Но вскоре у нее умер младенец, и она сошла с ума. Она его баюкала на руках, кутая в теплый платок, как живого. Жители близлежащих домов жалели ее, говоря: "Умер ребенок, сама тронулась головой, а ребенка мертвого не бросает — мать". Прошла неделя, как у Даши умер ее младенец, и вот однажды кинули что-то поесть, она наклонилась, чтобы это поднять с земли, но у мертвого ее ребенка отвалился кусок мяса. Бедная мать схватила его и со слезами на глазах стала прикладывать его на место, а потом с криком кинулась бежать в середину лагеря, больше ее никто не видел, по всей видимости, там и умерла.
На Покровской площади — старом казачьем кладбище — скончалось за короткое время много народу. Среди лагерников вдобавок к голоду еще началась и какая-то эпидемия. Больше половины узников были дети. И санитарный врач Тамбова доктор Юстов сказал чекистам, что эпидемия может перекинуться и на город и ее жертвой могут быть и они. Лагерь вскоре был убран из города, но участь оставшихся еще в живых людей не изменилась, их просто перевели умирать в другое место. Многие тюрьмы соседних с Тамбовом городов были битком набиты семьями повстанцев. С десяток тысяч их полуживых удалось довести до Соловков, а потом их встречали на Урале в Вишерских лагерях смерти, пока они все не затерялись в лихоманке советских лагерей. Осенью 1921 года в Олонецкий край в северные лагеря людей везли раздетых и разутых. Часто они прибывали туда уже трупами, замерзнув в неотапливаемых вагонах. Эшелоны с ними везли на Кольский полуостров и Архангельскую губернию, куда они, как правило, уже не доезжали. Так что и там, в этих северных краях остаются лежать косточки тамбовских крестьян. Господи, помяни их всех за их нечеловеческие муки…
