— Вы религиозный человек, сеньор Карденас?

— Да, наши семьи вместе ходят в церковь.

— Как бы вы описали ваши отношения с Сезаром Бенито?

— Он стал моим очень близким другом. Вот почему я тогда обратился к нему.

— Когда Бенито сказал, что вы должны совершить убийство и жестокое расчленение, вы, конечно, спросили у него обо всех подробностях заговора?

— Я спросил, но не в тот раз, — проговорил Карденас. — Когда я осознал, о чем он меня просит, я придумал стратегию самозащиты. В следующий раз мы встретились у меня, в квартире, которую я снимаю в Мадриде, и я тайком записал весь наш разговор.

— И где сейчас эта запись?

— По-прежнему в квартире, — сказал Карденас и написал адрес и телефон. — Я прикрепил ее клейкой лентой к задней стенке одного из ящиков кухонного шкафа.

Когда Лукрецио Аренас жил на своей вилле в Марбелье, он любил вставать рано, до появления слуг, а по субботам они приходили в девять утра или позже. Аренас надел плавки, залез в громадный белый купальный халат и сунул ноги в сандалии. По пути из дома он прихватил большое толстое белое полотенце и очки для плавания. Он терпеть не мог, когда в глаза ему попадала хлорка, и всегда любил видеть четко и ясно, даже под водой. Он спустился по отлогому склону сада, в глубину теплого утра, время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться великолепным видом на зеленые холмы и средиземноморскую синеву, которая в это время дня, до того как поднялась жаркая дымка, была настолько яркой, что даже его непроницаемое сердце слегка защемило.

Бассейн был оборудован у подножия садового склона и окружен плотными зарослями олеандров, бугенвиллеи и жасмина. Его жена настояла, чтобы бассейн разместили именно там, потому что Лукрецио хотел, чтобы это было чудовище двадцатиметровой длины. Пришлось вырвать динамитом из склона триста тонн скальной породы, чтобы он мог проплывать свою ежедневную километровую дистанцию за пятьдесят заплывов, вместо того чтобы нудно разворачиваться всякий раз, как он начинал набирать скорость. Он дошел до бассейна, кинул полотенце на шезлонг и уронил халат сверху. Потом вылез из сандалий и направился к краю бассейна. Приладил очки к лицу, поместил глаза в резиновые гнезда.

Он поднял руки и сквозь розоватые затемненные линзы очков увидел что-то похожее на открытку, лежащую в конце трамплина. Он уронил руки, ощутив два чудовищных удара в спину, словно его били кузнечным молотом, но только этот молот проникал вглубь. Третий удар пришелся по шее и сразил его, как тяжелый мясницкий топор. Ноги больше не держали его, и он неуклюже рухнул в воду. Плотные заросли за его спиной снова сомкнулись. Было слышно, как рядом заводят небольшой мотороллер. Сияющий день продолжался. В морозно-голубой воде бассейна появилось красное облако, окружившее тело. В синее утро вырвался катер, за ним неслась белая пенная волна.

«Холидей-инн» на мадридской площади Карлос-Триана-Бертран не принадлежал к числу любимых отелей Сезара Бенито, но у него имелись свои преимущества: он располагался вблизи делового центра, где Бенито накануне вечером выступил с речью перед руководством ведущих строительных компаний Испании. Кроме того, отель был недалеко от стадиона Бернабо, и, даже когда «Реал-Мадрид» не играл, Сезару нравилось находиться рядом с бьющимся сердцем испанского футбола. В эту субботу отель обладал для него еще одним достоинством: отсюда было всего двадцать минут до аэропорта, а он должен был успеть на лиссабонский рейс, самолет вылетал в одиннадцать утра. Он заказал завтрак в номер, потому что ненавидел созерцать ранним утром лица других людей, если они не были его родственниками. Мальчик вкатил тележку и ушел; Бенито пролистывал субботнюю «АВС» и жевал круассан, когда снова раздался стук в дверь. Это было сразу же после ухода мальчика, и Бенито подумал, что тот по какой-то причине вернулся. Он не стал смотреть в глазок. Впрочем, если бы он посмотрел, он бы никого не увидел.

Он открыл дверь; коридор был пуст. Его голова только еще выдвигалась вперед, как вдруг в него с мгновенной и смертоносной силой врезалось чье-то ребро ладони, с громким треском сминая его адамово яблоко и трахею. Он опрокинулся назад, в номер, рассыпая крошки круассана по халату. Его пятки прорывали борозды в ковре, пока он пытался втянуть воздух в легкие. Дверь закрылась. Через минуту движение его ног замедлилось; потом они перестали действовать. Из его сжавшегося горла донесся хриплый шорох, и его руки полностью утратили хватку. Он не ощутил, как чьи-то пальцы щупают ему пульс на шее, как ему на грудь кладут карточку

Дверь номера снова открылась и закрылась; на ручке закачалась табличка «Не беспокоить». В тишине пустого коридора легко дышали кондиционеры, и невостребованные газеты в пластиковых пакетах висели на других, безразличных дверях.

В половине десятого утра Фалькон сделал перерыв после беседы с Карденасом и вызвал Рамиреса, чтобы рассказать о записи, которую сделал Карденас: была надежда, что ее удастся использовать для давления на Анхела Зарриаса. Карденаса отвели обратно в камеру, а Фалькон прошел к себе в кабинет, чтобы позвонить Эльвире: надо было попросить мадридскую полицию забрать запись из квартиры, которую снимал Карденас, и одновременно арестовать Сезара Бенито в «Холидей-инн».

Это Феррера, позвонив ему из кафе на улице Сен-Ласаро, предложила посмотреть последние новости на «Канал Сур». Фалькон пробежал по управлению и ворвался в коммуникационный центр, как раз когда Марбелья исчезла с экрана и появился ведущий, повторивший срочное сообщение: Лукрецио Аренас был найден плавающим лицом вниз в своем бассейне, тело обнаружила его горничная сегодня утром, в девять ноль пять. Ему трижды выстрелили в спину.

Завибрировал мобильный: ему звонил Эльвира.

— Я только что видел, — сказал Фалькон, — Лукрецио Аренас у себя в бассейне.

— Они добрались и до Сезара Бенито в гостинице, — произнес Эльвира. — Новость должны передать через несколько минут.

Срочное сообщение о Бенито прошло в эфир через пять минут. Съемочная группа ТВЕ добралась до «Холидей-инн» еще до того, как их коллеги с «Канал Сур» попали на виллу Аренаса в Марбелье. Ушло еще полчаса, прежде чем оператор наставил камеру в лицо горничной, которая только-только оправилась от истерики после того, как нашла своего хозяина мертвым в бассейне. Ведущие новостей быстро переключались с одной трагедии на другую. Фалькон вызвал Рамиреса из комнаты для допросов, чтобы передать ему новости, вернулся к себе в кабинет и обрушился в кресло. Весь утренний энтузиазм улетучился.

Первой мыслью было: это конец. И уже неважно, что им удастся вытрясти из Карденаса и Зарриаса: все это теперь несущественно. Он посмотрел на свое отражение в мертвом сером экране компьютера, и это побудило его начать думать о случившемся не так прямолинейно. Он провел несколько неприятных ассоциаций, которые вызвали у него ярость, и потом ему в голову пришла еще одна идея и испугала его настолько, что он вдруг даже успокоился. Он связался с коммуникационным центром и велел отправить патрульную машину к дому Аларкона в квартале Порвенир. Потом он позвонил Хесусу Аларкону. Трубку взяла его жена Моника.

— Вы слышали новости, — сказал он.

— Он сейчас не может с вами говорить, — произнесла Моника. — Он слишком расстроен. Вы же знаете, Лукрецио был для него как отец.

— Первое: никому из вас не выходить из дома, — распорядился Фалькон. — Заприте все двери и окна и поднимитесь наверх. Никому не открывайте дверь. Я выслал к вам патрульную машину.

Моника ничего не ответила.

— Я расскажу вам, в чем дело, когда приеду, — продолжал Фалькон. — Хесус говорил вчера с Лукрецио Аренасом?

— Да, они встречались.

— Я сейчас приеду. Заприте все двери. Никого не впускайте.

По пути в Порвенир Фалькон позвонил Эльвире и попросил предоставить вооруженную охрану Аларкону и его семье. Просьба была немедленно удовлетворена.