— Рената Хорнунг…

Он нажал отбой.

Ему снились Хорнунг и Ильдирим. Они шли рука об руку.

Зазвонил телефон. Нетвердыми шагами он протопал через комнату и нащупал его лишь после шестого, ужасно громкого сигнала.

— Да, Тойер слушает!

— Я всего лишь хотела узнать, какой идиот из Гейдельберга разбудил меня вчера вечером. Значит, у тебя есть мой новый номер?

— У меня же антиопределитель! — в панике воскликнул Тойер.

— Я тебе покажу «антиопределитель»! Может, ты сам позвонишь провайдеру и сообщишь, что ты анонимно терроризируешь дам? Твой телефон высветился у меня на дисплее. Начинается с единицы — ты что, перебрался в Старый город?

Вот она, Хорнунг… Ее четкий ум. У Тойера взыграли сразу двести восемьдесят семь чувств.

Нет, про убийство под стенами замка у них на северо-востоке не слышали. Зато про странную историю в зоопарке — да.

Увы, она прекрасно представляет себе такого вот отца, впрочем, скорее он годится в отцы кальмарам или аутистам.

Неужели он теперь ходит на родительские собрания? Ага, ноги его больше там не будет!

— А как ты? У тебя появился… друг? — осторожно спросил он.

Хорнунг засмеялась:

— Тойер, мы с тобой уже в возрасте. И хотя я при том все же женщина, о чем ты временами забываешь, у меня нет горячего тридцатилетнего турка. А я ведь уже тогда все тебе предсказала.

В данный момент у меня полное затишье на любовном фронте.

— Хорошо, — не подумав, заявил Тойер.

— Да, просто замечательно.

Только тут, после затянувшейся паузы, которую он со стыдом осознал лишь вечером, еще раз осмысливая разговор, Тойер рассказал, что Ильдирим и Бабетта сейчас в Висмаре и он остался один.

— Вот оно что! — с иронией произнесла Хорнунг. — Ты — соломенный вдовец, активируешь старые связи!

— Ты неправильно меня поняла! — возразил он и подумал: все именно так.

— Не бойся, город не такой уж маленький. Если я увижу их обеих, то заблаговременно перейду на другую сторону улицы. Меня они не узнают, я ведь больше не крашусь, и волосы у меня почти белые.

Тойер с испугом отметил, что образ голой Ренаты Хорнунг с белыми волосами вызвал в его чреслах легкую вибрацию.

— Значит, мой адрес все еще указан, — услышал он ее слова. — Но скоро это наконец-то исправят.

— Да-да, — поддакнул он.

— Черкани мне как-нибудь открытку, Тойер. Или приезжай, тут красиво. Я буду смотреть на тебя и думать о том, как часто я смотрела вот так и ждала, что ты что-нибудь скажешь. Хоть что-то. Пусть даже просто «бе» или «ме».

— Бе, — произнес гаупткомиссар.

— Пока, мой дорогой.

— Пока.

После этого разговора гаупткомиссар испытал жесточайшую похоть. Средоточие его чресел, этот загадочный бутон, налился соком и приобрел цвет, который Тойер мог бы описать как «маджента» — или попросту «пурпурный», — если бы хоть чуточку разбирался в цветах. Раб своего организма пристыжено удалился в ванную, даже запер дверь и предался рукоблудию. Телефон, опять, нет, не вовремя. А вдруг это Ильдирим? Господи! Голый, выбежал из ванной. Звонил Лейдиг.

Ильдирим и ее подопечная сидели на кровати и не представляли, чем заняться. Накрапывал дождь, напротив грохотала строительная техника — возводили дом. Пахло совсем не морем, а дезодорантом, и вся поездка грозила обернуться полной катастрофой.

— Может, поедим где-нибудь, — предложила Бабетта.

Ильдирим взглянула на часы:

— Мы позавтракали всего полтора часа назад. Бабетта пожала плечами:

— Посмотрим телик?

— Вчера вечером я пробовала включить, но что-то не так, там только датский канал.

Бабетта склонила голову на плечо Ильдирим. Такие проявления близости всегда трогали прокурора, но сегодня плечо у нее ломило, постель была слишком мягкая, а комната слишком темная. Ресторан, где они завтракали, слишком ярко освещен. Море слишком далеко. Все это было несправедливо. Вот именно, несправедливо. Настроение было настолько отвратительное, что она даже разговаривать не хотела.

— Тойер-то звонил? — спросила девочка.

После ее вопроса Ильдирим стукнула себя ладонью по лбу и сморщилась от боли — она забыла про массивное кольцо на пальце, купленное осенью на «блошином рынке» в Гейдельберге. Ну вот, теперь будет шишка.

— Ах я, глупая корова! — посетовала Ильдирим. — Проклинаю целый день бедного Тойера, а сама не включила мобильный.

— Шишка будет, уже вздувается.

— Ладно, Бабетта… Занято. Засранец.

— Вы уже читали субботнюю «Рейн-Неккар-Цай-тунг»?

— Нет, а что?

— Да так.

— Тогда я, пожалуй, куплю газету на вокзале?

— Да, так будет лучше.

— Да у вас на меня ничего нет!

— Что? Не понял.

— Я хотел сказать — до завтра.

— Надеюсь, мы увидимся еще сегодня.

— Теперь свободно, но он не берет трубку. Просто невозможный тип. — Ильдирим швырнула трубку на кровать. — Ничего не понимаю.

Бабетта надрывно кашляла.

Они сидели на кровати. Дождь барабанил в окно.

— При отеле есть бассейн, — заикнулась было прокурор, а сама чувствовала, как у нее внутри зреет ком разрушительного, яростного бешенства. Вот-вот она слетит с катушек. С воплями начнет швырять на пол все, что подвернется под руку, излупит девочку, изнасилует администратора и закончит свои дни в какой-нибудь психиатрической лечебнице из обожженного кирпича, плетя макраме и поедая овсяную кашу.

— Послушай, мам, ведь я болею, да и вообще у меня нет охоты плавать в ссаках пенсионеров.

Затяжной дождь, бронхит, а теперь еще и грубые возражения — ведь нам четырнадцать!

— Бабетта, надо линять отсюда. Тут чудесно, но идет дождь, а дышишь ты не морским воздухом, а цементной пылью от соседней стройплощадки.

— Давай поедим?

— Сколько времени?

— Двенадцать.

— Ну тогда уже пора. Я еще немного подержу мобильный включенным, а потом вырублю, и поцелуй меня в зад, Тойер.