– Я сдержу слово, Гриффин,– но сделаю это для Рэйчел, а не для тебя. Как только она поправится, наш договор теряет силу.

Гриффин откинулся на спинку сиденья и устремил взгляд на дорогу.

– Вполне справедливо,– ответил он.

Никогда в жизни Рэйчел не знала такой роскоши. Но теперь, благодаря бесконечной доброте Джоанны О'Рили, девушка буквально купалась в ней.

Первое чудо явилось в виде чайника, полного ароматного чая, который был на подносе принесен в комнату Рэйчел и оставлен на ее ночном столике. Джоанна посоветовала Рэйчел пить, сколько она захочет, поскольку Джон считает, что больным необходимо потреблять как можно больше жидкости.

Вместе с ленчем явилось второе чудо – груши с корицей. Конечно, Рэйчел иногда случалось есть груши, только что сорванные с дерева и покрытые пятнистой жесткой кожурой. Но эти груши были совершенно особенные: очищенные от кожицы и сваренные, они плавали в сладком, пахнущем корицей соусе рубинового цвета.

Восторг девушки позабавил Джоанну:

– Рэйчел, мне кажется, что ты могла бы питаться одними только грушами и сладким чаем.

– Угу, – ответила Рэйчел, блаженно закрывая глаза и дожевывая последний лакомый кусочек.– Мне теперь в жизни не захочется есть никакие другие груши.

Джоанна засмеялась:

– Какая жалость, ведь у нас полная кладовка мятных груш. Они в изумрудно-зеленом соусе.

Рэйчел растерянно уставилась на нее, широко открыв глаза, и ответный взрыв смеха все еще звучал в комнате, когда в открытых дверях появился Гриффин.

Джоанна метнула в его сторону лукавый взгляд и шутливо произнесла:

– Гриффин, любовь моя, если твои намерения в отношении этой молодой леди достаточно серьезны, неплохо тебе было бы посадить целую рощу грушевых деревьев.

Этот совет поверг его в такое замешательство, что Рэйчел буквально распирало от смеха. Она не выдержала и захихикала.

В комической растерянности Гриффин почесал в затылке и пробормотал:

– Что ж, если вас обеих это так развеселило, я рад. Джоанна состроила ему гримасу, забрала со столика опустевший поднос из-под ленча и удалилась. С ее уходом затих и смех.

Гриффин присел на краешек кровати, и его лицо вдруг стало бледным и усталым. Не задумываясь Рэйчел протянула руку и нежно погладила его по щеке.

– Что такое? – ласково спросила она.

Голос Гриффина прозвучал хрипло, и хотя он не уклонился от ее прикосновения, но отвел взгляд:

Рэйчел, сегодня вечером я должен вернуться в Провиденс.

Рука Рэйчел медленно опустилась, она откинулась обратно на подушки:

– Ох!

Указательным пальцем Гриффин слегка приподнял ее подбородок:

Мои пациенты, Рэйчел. Я должен возвращаться к ним.

Рэйчел кивнула:

– Да.

Он резко поднялся на ноги, и на мгновение ей показалось, что он сердится. Но его слова разрушили это впечатление: они вошли в ее сердце, чтобы остаться в нем навсегда:

– Рэйчел, я люблю тебя.

Рэйчел онемела: ее губы двигались, не произнося ни звука. Безумные, восхитительные ощущения закружились в ней, яркие, как краски в калейдоскопе.

Гриффин нежно прижал палец к ее губам. Затем достал из кармана маленький сверток, вложил ей в руку и сказал:

Я приеду в конце следующей недели, Рэйчел. Поправляйся.

Он наклонился, коснулся губами ее губ и быстро ушел. Дверь спальни тихо закрылась за ним.

Рэйчел еще долго смотрела на дверь комнаты, не смея поверить тому, что услышала. Гриффин Флетчер любит ее – это невероятно!

Она вспомнила о маленьком пакете, который он дал ей, и дрожащими пальцами вскрыла его. В обертке из коричневой бумаги лежал изящный золотой браслет, с которого свисал один золотой брелок – крошечная, выполненная с удивительной тонкостью пила.

Рэйчел засмеялась, потом заплакала. А потом она надела браслет на запястье и стала любоваться им, повернув руку так, чтобы струящийся в окна свет заиграл на поверхности металла, заставив его гореть как огонь. Гриффин действительно любит ее, и та ночь любви в лагере лесорубов значила для него столько же, сколько и для нее. Подтверждением этого был крохотный золотой брелок.

Рэйчел уснула, а когда пробудилась, в доме было совсем темно. На один ужасный момент она испугалась, что ей лишь приснилось, как Гриффин объяснился ей в любви; но тут девушка вспомнила о брелке, поискала его рукой – он был на месте, свисал с ее запястья. Она провела пальцем по зубцам крошечной пилы.

Рэйчел протянула руку и зажгла лампу у изголовья кровати. У нее остались в памяти слова Гриффина, у нее остался браслет; сам Гриффин уехал. Ей казалось, что его отсутствие эхом отдается по всему дому О'Рили подобно звуку огромного печального колокола.

Неделя. Он обещал вернуться через неделю. Рэйчел вытерла слезы, которые выступили на ресницах, и когда Джоанна внесла на подносе ужин, Рэйчел заставила себя весело улыбаться.

Возможно, ощутив охватившее Рэйчел чувство одиночества, хотя и тщательно скрываемое, Джоанна присела рядом и молча вязала, пока девушка ела. После этого Джоанна достала с полки под окном книгу и начала тихо читать «Сон в летнюю ночь».

Рэйчел задремала, а когда пробудилась от собственных снов, июнь принес с собой лето, и она решила, что изо всех сил будет стараться быстрее поправиться.

Казалось, любовь Гриффина, вместе с этим совершенно особенным браслетом, сотворила какое-то необъяснимое чудо. На следующее утро Рэйчел чувствовала себя настолько лучше, что смогла ненадолго вставать. А через день она поправилась до такой степени, что, немного поворчав, доктор О'Рили разрешил ей отправиться на короткую прогулку в экипаже вместе с Джоанной. Но почти одновременно с огромной радостью эта перспектива вызвала у Рэйчел и отчаяние – у нее не было ничего нового из одежды. Она шепотом призналась в этом Джоанне.

– Не беспокойся об этом, – тут же ответила добрая Джоанна. Открыв двери в дальнем конце спальни, женщина на несколько минут исчезла в чулане. Она появилась оттуда, держа в руках чудесную блузку в бело-розовую полоску и серую шерстяную юбку.

– Надень это,– сказала она, положив этот изящный наряд на кровать Рэйчел.

«Я умру, если они мне окажутся не впору», – подумала девушка и потрогала прелестные вещи, наслаждаясь необыкновенно мягкой на ощупь тканью.

– Они раньше принадлежали Афине,– сказала Джоанна, и в ее темно-голубых глазах появилось выражение грустной отрешенности.

– Афине? – тихо спросила Рэйчел, не уверенная, стоило ли вообще что-то говорить.

Но Джоанна улыбнулась своей доброй улыбкой и с шутливым нетерпением указала на складную ширму рядом с кроватью.

– Афина была... она нашла дочь. Поторапливайся, Рэйчел, пока Джон не изменил своего решения и не запретил тебе сегодня выходить из дома.

Как и та одежда, которую ей отдал Джонас, серая юбка и пестрая блузка Афины оказались Рэйчел идеально впору. И хотя это доставило ей удовольствие, у нее возникло так же смутное ощущение неловкости. В глазах Джоанны появилось такое странное выражение, когда Рэйчел упомянула имя ее дочери! Непонятным было и ее колебание при ответе, словно Джоанна не была уверена, принадлежит ли ее дочь к прошлому или к настоящему. И за всем этим крылось нечто еще, нечто, шевелившееся сейчас где-то в самом дальнем уголке сознания Рэйчел и не поддающееся пока определению.

– Где сейчас Афина? – осмелилась спросить она, когда они с Джоанной спускались вниз по красивой широкой лестнице на первый этаж. И почему Афина не забрала с собой одежду?

Джоанна молчала, пока они не вышли в гостиную с мраморным полом. В ее улыбке чувствовалась натянутость, а крохотные морщинки вокруг глаз, казалось, стали глубже.

– Наша дочь в Европе, Рэйчел. Боюсь, жизнь в Сиэтле была для нее недостаточно светской. А сейчас,– Джоанна похлопала Рэйчел по руке, сквозь слабую улыбку в ее глазах проглядывала печаль,– почему бы тебе не подождать вон там, за этими дверьми, пока я спрошу у кухарки, что нужно купить? Из передних окон открывается приятный вид.