Но как раз его-то жена пренебрегала этим практически общим правилом и не могла долго жить за границей. Юлия обожала курорты, путешествия, но рассматривала все это как временный праздник. А дом ее был здесь, в России.
Она любила Москву, в которой прожила много лет и знавала разные времена – как светлые, в родительском доме, так и черные, после смерти отца в 1991-м. Она любила провинцию, которую изъездила вдоль и поперек в юности, когда за рубеж можно было выехать раз в год по обещанию, да и то преимущественно в социалистические страны. И даже став вполне взрослой, искушенной высоким уровнем жизни женщиной, Юлия сохранила романтическое отношение к столице и восхищение ее историей. Она любила подмосковную природу, березки и сосны, смеялась над собой, называя все это «квасным патриотизмом старой славянофилки», но – ничего не могла поделать. За границей, где бы она ни находилась, ей уже через две недели становилось скучно и безумно тянуло домой. Возвращаясь, по дороге из Шереметьева, глядя из окна автомобиля на «немытую Россию», она думала: «Господи, как же все неухожено, но как я все это люблю!»
Детям Юлия тоже сумела внушить подсознательный, невымученный и какой-то очень подлинный патриотизм. Двадцатилетний Пашка и семнадцатилетняя Ксения обожали родной город, гордились им и переживали за страну в целом со свойственным юности максимализмом и некоторым ерничеством.
– Поддержим отечественного производителя, – говорил Павел, завалившись домой без предварительного звонка с десятком друзей и двумя ящиками пива «Балтика».
– Мамочка, можно мы с девочками сегодня будем обедать в «Елках-палках», у нас акция против «Макдоналдсов», – не спрашивала, а скорее таким категорическим образом ставила ее в известность о своих планах беленькая пухленькая Ксюша, папино-мамино сокровище, отличница выпускного класса лучшей английской школы Москвы.
Так все и шло у них год за годом. А этот Новый год был как раз переходным – с 1999-го на 2000-й. Смена тысячелетия, Миллениум, и об этом столько твердили вокруг: рубеж это все-таки или нет? Психологически – да, утверждали с умным видом телевизионные «головы», а математически – нет. Новое тысячелетие начнется только в 2001 году. «Это для кого как, – думала тогда Юлия, – для меня важнее всего, что сменится привычная и, казалось, вечная единица».
Да, все было в ожидании этого праздника неожиданным, неординарным, не таким, как всегда. И отметить этот Новый год они решили тоже каким-то неординарным, запоминающимся образом. Поэтому и составилась компания из коллег Алексея Земцова, жены которых, жившие на берегах Альбиона, прожужжали своим благоверным все уши о том, как это престижно – уехать на Миллениум в замки Франции. И вообще, костюмированный бал – это же так весело! Со времен зайчиков и снежинок в детском саду у большинства из них ни разу не было никаких карнавальных костюмов.
А тут как раз появились в России новые туристические программы, новые забавы – для избранных, для немногих, ставших постоянными клиентами элитных туристических фирм. Отдых приобретал новые жанровые формы, и всем стало весело, особенно женщинам и детям, предвкушавшим упоительные костюмированные празднества во Франции, в старинном замке. Да и мужчины поддались веселой суматохе, не скупясь на расходы в преддверии такого необычного Нового года.
Эти праздники, как повелось в последние годы, оказались немыслимо растянутыми по времени. Даже летом не бывало в московских деловых кругах такого мертвого сезона, как в зимние новогоднерождественские каникулы. Банк Юлиного мужа, согласно уже сложившейся традиции, распустил основной руководящий состав, оставив на месте только дежурных, с 30 декабря по 10 января, включая православное Рождество. И негаданные каникулы Земцовым, разумеется, стоило использовать со смыслом. Сын, студент экономического факультета МГУ, заранее зная о поездке, досрочно сдал сессию. Он, так же как и сестра, хорошо учился, принимал участие во всех капустниках и КВНах, слыл лидером в студенческом совете факультета. У дочери были предпоследние школьные каникулы, и она собиралась «оторваться на всю катушку», заранее сокрушаясь из-за испорченного абитуриентскими заботами лета. Таким образом, семья в полном составе была готова принять участие в торжествах славного города Парижа и в карнавале в королевском замке Амбуаз.
Юлия бывала в Париже уже не раз. Более того, у них с мужем имелась даже недвижимость в Париже – скромная по французским, но вполне приличная по московским меркам квартира в одном из престижных районов. Так что у Юлии была возможность досконально изучить музеи, дворцы, набережные и скверы французской столицы. Более всего город нравился ей ранней весной, в конце февраля, когда в Москве еще была зима, а тут уже вовсю цвели фиалки.
Она теперь хорошо знала центр, парки, кладбища и окраины. Бывала во всех памятных местах и с туристической группой, и одна, с друзьями и с мужем, а один раз – даже в тесной женской компании, когда справлялось сорокалетие одной энергичной бизнес-леди, близко знакомой еще со студенческих времен. Французский язык на разговорном уровне благодаря родителям и собственной природной любознательности она знала вполне прилично. Поэтому Париж ей был мил и знаком. Через три дня пребывания Юлию уже нельзя было отличить от парижанок, и приезжие на улицах активно спрашивали у нее дорогу, что вызывало в ней немалую гордость. Жить в этой престижной и дорогой столице Европы она бы не хотела, а погостить и поглазеть на мир (да и себя показать) – это пожалуйста. Кстати, и показать еще было что…
В то время, в ту зиму, уверенно перейдя несколько лет назад экватор четвертого десятка, Юлия чувствовала себя уверенно и выглядела очень привлекательно. Последние годы вообще оказались для нее приятными и плодотворными. Переживания, вызванные ранней смертью отца, со временем сгладились. Дети подросли и не требовали уже такого внимания, как прежде. А самое главное – для мужа эти годы были решающими в карьере и в бизнесе. Он достаточно удачно вписался в московскую финансовую жизнь, занимал прочное положение управляющего банком. Притом что работа занимала у него много времени, он мог следить (и делал это вполне успешно) и за семейными капиталами, принесенными в их брак в основном Юлией, и активно приумножать их. Своими деньгами, вложенными в некоторые акции и недвижимость, она была обязана отцу.
Отец Юлии, занимавший пост инструктора отдела Управления по науке ЦК КПСС в эпоху Леонида Брежнева и бывший республиканским министром во времена Михаила Горбачева, заслуживает, пожалуй, отдельного внимания. Владимир Алексеевич умер внезапно от инфаркта, который ранее назвали бы разрывом сердца, сразу после августовских событий 1991 года. В отличие от многих других крупных деятелей советской эпохи Владимир Алексеевич сумел дать детям не просто достойное, но по-настоящему лучшее на то время образование, привил им любовь и уважение к труду, к общечеловеческим ценностям, к семье. А также сохранил для них приличный капитал, заработанный им в одном из первых совместных предприятий новой России. Капитал был нажит и «раскручен» таким образом, что за финансовую деятельность отца дочери не было стыдно и теперь. Он был грамотным экономистом, теоретически хорошо знающим принципы капиталистического хозяйствования. Когда же пришла пора применить знания на практике, он вошел в бизнес смело, умно и аккуратно, что и принесло ему коммерческий успех.
Отец в жизни Юлии значил очень много. Он был для нее не просто идеалом мужчины, но и образцом честности, ума, цельности натуры. При жизни отца Юлия чувствовала себя любимой и защищенной. С ним было всегда интересно и надежно. Его щедрого, любящего характера хватало и на мать Юлии, которую он по-настоящему любил, и на детей, и даже на старенькую тетушку, дальнюю родственницу жены, фактически прислугу, которая всегда жила у них в доме. У Юлии не было подростковых конфликтов с родителями в отличие от многих ее подружек. Родители дали ей с рождения не только особую привилегию – принадлежность к особому миру, миру людей, руководящих жизнью и принимающих решения, – но и особую любовь, понимание, заботу.
