— Что с вами, Риза? Вам нехорошо? — Над столом склонилась Дойл. — Что-то важное? Что, черт возьми, вы увидели?!

То, о чем поведал этот документ, стало причиной смерти не только двух женщин. Восемь пациентов. Двадцать шесть лоумро. Пятнадцать членов двенадцатого передового корпуса. Рикард Ньюман.

И в определенном смысле, что уже не так важно, Джени Килиан.

— Риза, не молчите!

Ты всегда добросовестно выполнял приказы, правда, Эван? Слева кто-то подошел, пахнуло паленой кожей. Джени подняла голову и увидела Борги.

— Вот вам и мотив, капитан. Леди Лисса узнала, что ее супруг приказал подложить бомбу в ваш корабль. Да, ваш бывший возлюбленный, как всегда, спасал свою задницу. Он вел мяч, а кто при этом получал травмы, его не волновало. — Солдатская роба Борги пропахла дымом и потом, лицо было перепачкано сажей. — Я не скажу вам ничего нового, капитан, все это вы и так знали, можете не смотреть на меня круглыми глазами.

— Я ни за что бы не догадалась.

— Да бросьте, капитан, вы прекрасно его знали, и сейчас он тот же. По-прежнему стакан из рук не выпускает, находит всякие предлоги и оправдания, вечно виноват кто-то другой, как и тогда. Вы видели это, и вам это не давало покоя с тех пор, как вы сюда попали. Борги опустил глаза на свой Т-40 и презрительно улыбнулся. — Уверен, он не раз и не два подумал, что на том корабле могли оказаться вы, но на кон была поставлена его откормленная задница. Сказано — сделано, а там хоть трава не расти.

— Наверное, вы правы, сержант, — согласилась Джени. Откуда-то издалека доносился голос Дойл. Она ее зовет? Нет, кого-то другого.

— Риза, с кем вы, черт возьми, разговариваете? Отвечайте немедленно!

Джени поднялась, но от резкой боли в спине чуть не свалилась обратно. Сунув бумаги и сканер в сумку, она направилась к двери.

— Тай, стоять! Сумку на пол, руки за голову и медленно развернуться!

Что-то в голосе Дойл заставило Джени остановиться. Она не просто кричала, это была паника. Та паника, которая заставляет выхватывать оружие. То самое ощущение с привкусом крови.

Песня крови мне знакома, ее слова я знаю наизусть. Сумка упала на пол, Джени подняла руки и повернулась. Дойл действительно держала в руках пистолет. Яркая красная точка прыгала по груди Джени, как надоедливое насекомое. Руки-то дрожат, пальнет — может ненароком и пристрелить.

— Роше! — взвизгнула Дойл. — Немедленно сюда врачей! — Она медленно обошла стул. — Не двигаться, Риза, или я стреляю.

Кровь поет… свою странную песню. В коридоре послышался топот ног, сдавленные голоса. Кровь говорит. Она спрашивает: «Эван; как ты мог?» Джени услышала голос Дойл, заглушавший все остальные:

— Она здесь.

Затем последовал холодный укол под лопатку, и больше она уже ничего не чувствовала.

— Вы и сами понимаете, Ни-Ро, что многое зависит от готовности вашего народа оставить прошлые обиды в прошлом. Тсеша внимательно посмотрел на премьер-министра Као, силясь понять, что она имеет в виду. Женщина приподняла подбородок и едва заметно улыбнулась в ответ, не обнажая зубов. Тсеша знал, что не стоит этому придавать большого значения, Као всегда улыбалась.

— Не понимаю, ниа, — сказал наконец он. — Поясните, прошу вас. — Уголки губ женщины поднялись еще выше. Так, я правильно сделал, что назвал ее ниа. До этого он позволил себе такое неформальное обращение лишь к одной женщине в этдм проклятом холодном городе — дочери Хэнсена Уайла. Та не улыбалась. Она, наоборот, кричала, даже ногой топнула. Она кричала так громко, что служба безопасности хотела выдворить ее за пределы посольства. Как же она была возмущена! Не отождествляйте меня с моим отцом.

— Прошлые притязания, Ни-Ро. — Као поерзала на своем высоком стуле. Как и Уланова, она тоже не доставала ногами до пола. Она пошатнулась и схватилась руками за сиденье, чтобы не упасть. — Мы закроем глаза на то, что хааринцы Илиаса пытаются монополизировать модернизацию транспорта на большинстве планет Внешнего Круга, а взамен ваш Совет перестанет требовать неограниченного доступа на промежуточную станцию Падишаха.

Тсеша кивнул, не сводя глаз с руки премьер-министра, судорожно вцепившейся в стул. Если я сделаю резкое движение, она может свалиться на пол. Именно так случилось с Сеннегретом Наваром. В Академии, во время вступительного собеседования. Помнится, Навар тогда очень расстроился. У него на бедре был огромный синяк, и к тому же порвались брюки. Теперь Тсеша знал, что с этими нервными людьми нужно обращаться осторожно.

— Ни-Ро, вы меня слушаете?

Тсеша внимательно посмотрел в округлое загорелое лицо Као. Ее тонкие, словно нарисованные черным карандашом брови озадаченно сдвинулись.

— Да, ниа, — ответил он. — Вы позволите моим хааринцам беспрепятственно продолжать модернизацию вашего безнадежно устаревшего транспорта, а взамен мы, идомени, должны прекратить попытки проложить более короткий путь к колониям Брена, которые уже сейчас страдают от недопоставок продуктов и медленно вырождаются. Благодарю вас, вы так щедры. Олигарх будет очень доволен.

— Ни-Ро…

— Почему вы не говорите прямо то, что имеете в виду? Почему люди так боятся откровенности? До тех пор, пока Падишах неприкосновенен, вам не приходится волноваться, что хааринцы попытаются обосноваться на Нуэво Мадриде. Ваша служебная больница не попадет под наше наблюдение, и мы по-прежнему ничего не будем знать о ваших экспериментах.

— Ни-Ро!

— Недавно мы узнали, что вы проводите опыты с асцертаном, ваше превосходительство. — Как он и ожидал, общепринятое обращение огорчило Као, ее неизменная улыбка внезапно исчезла. — Нам также известно, что в клиниках Джона Шрауда, расположенных в колониях, практикуется набор хааринцев для проведения медицинских экспериментов. Нашим изгнанникам столько обещают в обмен за их помощь: работу, социальное положение. Не слишком ли много альбинос Джон берет на себя? Интересно, кто позволяет ему давать такие обещания.

С лица Као сошел здоровый румянец. Золотистый загар, как у сиахийцев, уступил место песочному оттенку в тон пиджаку. Солнечные блики, отражаясь от поверхности воды в полынье озера, преломлялись в особых оконных стеклах идомени, плясали по лицу женщины радужными разводами. Тсеша полюбовался игрой света, обвел взглядом всю комнату — просторную, тихую, с окнами, выходящими на озеро, с удобными стульями, которые даже по людским меркам были пригодны для сидения. Как же он все-таки правильно выбрал помещение для приемов. Больше, чем эта комната, Тсеше нравились разве что его собственные покои. Као глубоко вздохнула.

— Коль скоро мы так откровенны друг с другом, Ни-Ро… Так, сарказм.

— …может, вы будете так любезны объяснить ваше странное поведение в последние несколько дней.

— Поведение? — Тсеша сложил руки, спрятав ладони в рукава, и поерзал на своем низеньком стуле. Неужели они обнаружили следы его присутствия в скиммере министерства внешних отношений? Частички одежды, волосы, отпечатки пальцев? Но я был так осторожен. Что, если они будут следить за его тайником сегодня? Сегодня такой ответственный день!

— Министр внешних отношений жаловалась мне… Тсеша затаил дыхание:

— …по поводу вашей странной реакции на нашу просьбу предоставить информацию о способах обработки почвы и очистки воды, применяемых хааринцами Внешнего Круга. Несговорчивость вашего Олигарха, равно как Совета и Храма, нас не удивляет, но мы очень рассчитывали на вас, Ни-Ро. Учитывая ваше давнее расположение к нам, не менявшееся даже в трудные времена, ваше внезапное нежелание пойти нам навстречу нас весьма удивило…

Тсеша любовался белым ковром, укрывшим озеро и искрившимся как удивительный сплав. Джени и Хэнсену наверняка бы понравилась эта комната.

— …не будет даже преувеличением сказать, встревожило. Премьер-министр замолчала и промокнула лоб маленьким белым платочком, который затем заткнула в рукав пиджака. Снаружи от мороза в венах кровь стыла, а в приемной было на удивление тепло.