Разумеется, я имею в виду ярко одаренных и вместе с тем способных к самостоятельному творчеству людей. Последнее дается не всем и, конечно, не сразу. Но если говорить о таких, как Чепулис, Зурза или Позняк, все сказанное относится к ним в полной мере.

С Юоцявичусом дело обстояло несколько иначе. Прежде всего ему недоставало опыта; если не считать поездки в Америку, международный ринг он знал лишь понаслышке. Во-вторых, он был попросту молод, и присущая его возрасту горячность и увлеченность не всегда позволяли до конца разобраться в самом себе. И наконец, в весе семьдесят пять килограммов во все времена царила жесткая конкуренция. Как удачно выразился когда-то Попенченко — это самый мужской вес, И верно. Если не считать азиатских стран, второй средний вес наиболее типичен для нормально сложенного мужчины. Но дело не исчерпывается одной статистикой, хотя, конечно, чем больше соперников, тем труднее борьба. Есть тут и еще другая особенность: второй средний вес как бы вобрал в себя силу обеих крайностей — мощь ударов, сравнимую с ударами тяжей, и подвижность, свойственную мухачам. Подобное сочетание, думается, говорит само за себя. И как ни странно на первый взгляд, именно оно и делает эту весовую категорию наиболее трудной. Преимущества как бы оборачиваются в свою противоположность: чем разнообразнее оружие, тем большее искусство требуется от бойца.

Юоцявичус обладал многими из тех качеств, которые необходимы для лидера, и он в то время, бесспорно, был лучшим в своей весовой категории. Но намного ли — это уже вопрос другой. Таких ярких и, главное, стабильных мастеров, как Геннадий Шатков или Валерий Попенченко, в весе семьдесят пять пока не было, но и жаловаться на отсутствие достойных соперников также не приходилось. Имена Лемешева, Рискиева, Климанова и Панкратова имели, пожалуй, не меньший вес, чем боксерское имя Юоцявичуса. Они шли не сзади, а рядом. И стоило чуть расслабиться, чуть снизить темп работы над собой, как тотчас же произошла бы перестановка сил. Разрыва не было: основные соперники шли, что называется, впритык. Сложившееся во втором среднем весе положение напоминало гонку без лидера. Во всяком случае, без явно выраженного лидера. И ни я, ни сам Юоцявичус нисколько не заблуждались на этот счет.

Но первенство в Казани, как уже говорилось, Юоцявичус все-таки выиграл. Упорная ежедневная работа помогла ему удержать завоеванные позиции, открыв путь в Мадрид.

Это было и радостно, и тревожно. Я понимал, что отдал своему ученику все, что мог, но одновременно видел, что этого может оказаться недостаточно. Юоцявичус сделал больше, чем смогли бы сделать на его месте многие: он практически полностью исчерпал себя, овладев всеми отпущенными ему природой резервами. Он достиг предела, или почти предела, и не его вина, думалось мне, если европейский ринг потребует большего. У всякого из нас есть потолок. И с этим — хочешь не хочешь — приходится мириться.

Юозас пришел ко мне за два года до Мадрида. Пришел уже опытным, сложившимся боксером. Прежний его тренер, видимо, считал, что исчерпал свои возможности до конца и не в силах что-либо еще дать ученику.

— Поработайте с ним, парень того стоит, — сказал он мне. — Прирожденный боксер. Впрочем, у них это семейное.

Семья Юоцявичусов и в самом деле была спортивной семьей. Вместе с Юозасом — он к тому времени был уже мастером спорта — пришли два его младших брата, Стасис и Юзеф. Оба тоже неплохие боксеры. Один — чемпион республики, второй — призер первенства профсоюзов. Лишь последний, четвертый брат изменил фамильной традиции, предпочтя кожаной перчатке настольный теннис.

Юозас с первых же дней покорил меня всепоглощающей, самоотверженной страстью к боксу. Его трудолюбию, внутренней собранности и самодисциплине оставалось только завидовать. Все свое свободное время — он учился на третьем курсе экономического факультета — Юозас отдавал тренировкам. Порой его приходилось чуть ли не гнать из зала; на снарядах он мог работать до самозабвения, часами не отходя от стрекочущей груши или гулко стонущего под ударами мешка. Из-за режима с ним тоже не приходилось тревожиться: кружку пива в летнюю жару выпить не уговоришь. Словом, с точки зрения тренера, святой, а не человек, хоть памятник ставь.

Единственное, чего ему, на мой взгляд, не хватало, это физической силы. Для своего роста он был немного легковат. Несколько лишних килограммов ему явно бы не помешали. К первенству страны 1970 года, которое проходило у нас в Каунасе, Юозас набрал свой вес, что называется, в упор, — ровно семьдесят пять; и все же по его комплекции этого было недостаточно.

Правда, все встречи он выиграл, но исключительно за счет блестящей техники и очень высокой культуры боя. Ввяжись он в рубку, и ему бы не устоять. Но Юозас и сам это хорошо понимал. Типично дистанционный боксер, он знал, что встречный бой не его стихия. И никто с ним ничего не смог сделать. Такие асы, как Крохмальный или чемпион Европы 1969 года Тарасенков, лишь зря теряли время, пытаясь навязать ему обмен ударами. Превосходство Юоцявичуса было бесспорным: раунд за раундом он уверенно переигрывал своих грозных соперников, ни на минуту не упуская из своих рук инициативу.

То же самое произошло через несколько месяцев и в США.

В Лас-Вегасе Юоцявичус встретился с негром Лардом, типичным темповиком и файтером, работающим, как и большинство американских боксеров-любителей, под профессионала. Хлесткие удары снизу в ближнем бою, могучие хуки с обеих рук на средней дистанции, высокий темп и не прекращающийся ни на секунду натиск помогли Ларду выиграть незадолго до этого у Тарасенкова.

Но с Юоцявичусом у него дело не пошло. Негр и тут все три раунда неукротимо лез напролом. Но Юозас был готов к этому.

— Только не заводись! — уговаривал я его перед боем. — И не жалей ног, тогда ему за тобой не угнаться.

— Бегать от него прикажешь? — улыбнулся в ответ Юозас, сделав вид, будто не понимает.

— Шутить будешь потом. А пока — побегай. Хоть от него, хоть за ним. Лучше за ним.

Бегать за Лардом, конечно, не пришлось. Он как завелся с первой минуты, так и не сбавлял темпа до самого гонга. А толку никакого. Лард рвется вперед, атакует, наслаивает серию за серией; весь мокрый, хоть выжимай. А у Юозаса майка совершенно сухая, будто только надел. Так и бой кончил — без единой капельки пота. Все пятеро судей единодушно отдали ему победу.

— Ну как? — спросил он в раздевалке.

— Молодец. Плясал, как на свадьбе.

— Так, пожалуй, и подошвы у боксерок протрешь, — не унимался Юозас.

— Зато на пластыре сэкономим, — в тон ему ответил я.

Я и в самом деле был очень доволен. И не только победой. Главное, Юозас не дал втянуть себя во встречный бой. Негр, несмотря на то, что буквально не давал себе передышки, доставал его крайне редко: два-три удара за весь бой, не больше. Сам Юозас бил точно, а противнику не давал. Оттого и майка сухой осталась.

Зато во втором бою в Денвере мне стало уже не до шуток.

Юозас не выдержал психологического напряжения. Видимо, сказалась непривычность обстановки: он впервые выступал не у себя дома, а на международном ринге. Бой Юозас опять выиграл. Причем выиграл так, что убедительнее не бывает. Но на первой же минуте сорвался и ввязался в рубку.

Джим Фаррель, полицейский из Нью-Йорка, сумел провести сильный хук в голову. И тут зрители подняли шум. В Лас-Вегасе американцы проиграли, и болельщики теперь жаждали реванша. Пока Юоцявичус, верный своей излюбленной тактике, расстреливал противника с дистанции, на трибунах угрюмо молчали. Но когда Фаррелю удалось нанести свой хук, швырнувший Юозаса на канаты, болельщики воспрянули духом и устроили такой тарарам, что в ушах ломило.

Обычно во время боя боксеры трибун не слышат; не до того. Но на международных соревнованиях, особенно если прежде не участвовал в таких турнирах, чувствуешь себя иначе, воспринимая непривычную атмосферу более обостренно. И Юозас, видимо, решил доказать, что не боится силовой борьбы, что, если нужно, он готов вести встречный бой.