Да, но для этого нужно было встать на колени!

И круг моих размышлений опять замыкался. С колен незазорно подниматься, но на колени нельзя вставать. Вот если бы я упал сразу, упал от удара — тогда можно было бы не спешить и подождать до счета «восемь» либо «девять», подождать, пока вернутся силы и прояснится сознание. Но я не упал. И в этом вся штука. Ложиться на брезент самому — это оказалось выше моих сил. Даже ради медали, даже ради необходимых очков. Спорт только спорт, нельзя ради него насиловать достоинство хотя бы даже и одного человека!

Я ругал, я корил, я грыз, ел поедом себя, но поделать ничего не мог. Даже в мыслях я отказывался поставить себя на колени…

С тех пор прошло много времени, я, как и полагается, стал опытнее и мудрее. Но и теперь не знаю, как надо было поступить тогда. Казалось бы, нет тут никакой проблемы, никакого вопроса. Ради дальнейшей борьбы, ради возможной победы, конечно же, следовало поступиться на мгновение самолюбием, пренебречь на несколько секунд чувством собственного достоинства. Дескать, вынужденная мера, боевая хитрость, только и всего! Но это не так. И тот, кто хоть раз выходил на ринг, поймет меня. По крайней мере, немного, наверное, наберется случаев, когда боксер бы сам ложился на настил, чтобы передохнуть и прийти в себя после удара. Мне, например, о таком и слышать не приходилось.

Бокс не только спорт, за ним всегда стоит драка. Она как бы неизбежный его подтекст, и с этим приходится мириться. А значит, все, что связано в обыденной жизни с дракой как способом отстоять свое мужское достоинство, все, что веками накапливалось, напластовывалось в сознании, — все это в той или иной мере связано и с боксом. Можно с легкой душой заявить во всеуслышание, что не умеешь играть в шахматы, можно скрепя сердце согласиться, что не в силах выжать двухпудовую гирю, но признаться, что способен оставить без ответа оплеуху, — такое противоестественно мужской природе. Так же, как не принято отдыхать в ногах у своего противника, ожидая желанного прилива сил. Подножка тоже боевая хитрость, но ею обычно пренебрегают в настоящей драке. А драка, повторяю, прародитель бокса, и эмоционально они переживаются во многом схоже.

Когда, например, тот же Юханссон бегал на ринге от Сандерса в Хельсинки или уклонялся от боя в нашем с ним поединке в Гётеборге, он ощущал не одну только горечь спортивного поражения, он наверняка испытывал еще и жгучий, не имеющий никакого отношения к спорту стыд — стыд мужчины, который не способен постоять за себя перед глазеющей на него публикой. Бокс — спорт особенный. На ринге бьют — пусть по правилам, пусть спортивно и квалифицированно, но бьют, и этим все сказано. Оттого-то здесь и не всякое лыко в строку, не каждая боевая хитрость эмоционально приемлема.

Однако глубоко не прав будет тот, кто, прочтя сказанное, решит, будто бокс уже сам по себе унижает человека. Нельзя унизить тем, что от тебя не зависит. В бою двух победителей не бывает, кому-то приходится проигрывать…

В Хельсинки я проиграл. И мне было стыдно. Но стыдно не как человеку, а лишь как спортсмену. Это совсем другое, хотя и это не менее тяжело. Потому-то мне и не принесли облегчения ни статьи в газетах, ни слова товарищей: я не сумел поступиться чувством собственного достоинства — и по-человечески, наверное, был прав, но вместе с тем я утратил заодно и возможность добиться победы — и этим я подвел свою команду, подвел наш спорт.

Утешало одно: надежда наверстать упущенное, отыграться в будущем. Я знал, что приложу все силы, лишь бы оплатить сполна выписанный мне чек доверия.

И мне вскоре это удалось.

Не знаю, есть ли в истории бокса хоть одно имя, которое упоминалось бы только в связи с победами на ринге. Думаю, что нет. В боксе, как и в жизни, полоса успехов чередуется с неудачами. Любой спортсмен, каким бы он ни был прославленным и великим, знаком с горечью поражения. Только побеждать, всегда побеждать, по-видимому, невозможно.

Почему? Причин много. Но главная, на мой взгляд, одна: на ринге нельзя избежать случайностей. Не тех случайностей, из которых обычно складывается всякий бой, а таких, которые не зависят от мастерства и искусства боксера. Никто из нас не живет только рингом, но любое событие вне его способно проникнуть вслед за тобой за канаты. Политические взгляды судей, например. Или болезнь. Или неполадки в личной жизни. Да мало ли…

Но, если одна из таких причин и приведет к поражению, страшного, разумеется, ничего нет: они преходящи. Совсем иное дело — возраст. Тут уж ничего не изменить, и надеяться не на что. Одни остаются на ринге дольше, другие сходят скорее, но для каждого неизбежно наступает день, когда со спортом, с большим спортом, нужно прощаться. Иначе он вытеснит тебя сам. Третьего, как говорится, не дано.

Однако не все это своевременно понимают. И если не найдется рядом людей, которые могли бы дружески и тактично помочь осознать фактическое положение вещей, тогда нередко назревает трагедия. Спортсмен пытается продолжать борьбу, которая ему уже не по силам.

У Королева были, конечно, друзья, которые понимали, что в возрасте 36 лет пора покидать ринг, но слишком, видимо, велик был его авторитет, слишком сильна была власть его боксерского имени над умами — сколько раз доказывал он и себе и другим, что способен встать выше обстоятельств. Так было, когда он вернул титул первой перчатки после нескольких лет перерыва во время войны. Так было и после ничьей в Каунасе, когда он вопреки прогнозам уверенно выиграл финальный бой матча четырех сильнейших в Московском цирке. Так было и теперь: он снова одержал верх над своими противниками и вышел в финал первенства страны 1953 года.

И все же время брало свое. Ринг еще приносил победы, но доставались они уже тяжело…

«Боксер взмахнул руками и опустился на пол: Николай Королев провел свой коронный удар левой. Во второй половине второго раунда бой для В. Кононенко окончился нокаутом, — писал в те дни заслуженный мастер спорта В. Степанов. Однако он уже не ограничивался простой констатацией факта, который прежде выглядел бы лишь как привычная, не нуждающаяся в дополнительных комментариях закономерность; он теперь считал необходимым объяснить его: — Спортивное большинство молодых тяжеловесов растет недопустимо медленно. Они зачастую при первом удобном случае стараются уйти в защиту. Именно таким был бой Н. Королева с В. Кононенко. С первых же минут встречи В. Кононенко отказался, по существу, от боя и лишь старался оказаться подальше от противника. — И дальше, переходя к разбору полуфинальных поединков, Степанов прямо подчеркивал, что скептицизм его отнюдь не случаен. — В тяжелом весе Н. Королев с трудом победил в четырех раундах Г. Романова».

Степанов был прав. Время, повторяю, брало свое. Как ни печально, но для девятикратного чемпиона страны, прославленного мастера кожаной перчатки Николая Королева наступила пора проститься с боксом. Другой, не менее именитый ветеран ринга — Сергей Щербаков, которому так же, как и Королеву, исполнилось 36 лет, и который тоже, как и Королев, девять раз завоевывал звание чемпиона, понимал это. Выиграв в тяжелом финальном бою у москвича Логинова и став в десятый раз первой перчаткой страны, Щербаков знал, что навсегда прощается с московскими зрителями. И он свое слово сдержал: отечественный ринг Сергей Щербаков покинул непобежденным.

Королев, правда, находился в менее выгодном положении: он вот уже три года подряд проигрывал первенство страны, занимая каждый раз лишь второе место. Неудачи больно отражались на его самолюбии, и он не желал понять их закономерную неизбежность: никто не в силах одержать победу над временем.

Разумеется, уйти непобежденным — заветная мечта каждого, но Королев упустил свой час. Хотя, видимо, ему и казалось, что это не так. Он все еще оставался одним из сильнейших, он все еще побеждал. На его пути, по существу, стоял лишь я. И Королёв стремился во что бы то ни стало вырвать у меня победу. Тогда, может быть, он и оставил бы ринг. А может, и нет. Во всяком случае, будущее показало, что он не изменил себе и боролся до конца, до тех пор, пока в дело не вмешались не зависящие от него силы и обстоятельства.