Зрители едва ли разбирались в том, что происходит на ринге; вихрь ударов оказался настолько яростным и плотным, что разглядеть, которые из них проходят, а которые нет, представлялось затруднительным даже и специалисту. Но на трибунах понимали одно: идет чудовищная темповая рубка. Коса, как говорится, нашла на камень. Яростный накал схватки перекинулся с ринга к болельщикам, и трибуны охватило жарким неистовством. Гвалт в зале стоял такой, что слышно, наверное, было на другом конце города.

В третьем раунде Перов начал сдавать. Легкие легкими, но такой темп хоть у кого собьет дыхание, да и удары по корпусу делали свое дело. Я тоже дышал, как паровоз, но знал, что поставленную цель удалось выполнить: осилить Перова в ближнем бою — это кое-чего стоило. А переиграть его я переиграл: оба раунда остались за мной. Нужна была, как всегда, концовка.

Перов хотя и продолжал искать сближения, но наступательный порыв его явно выдохся. Восстановив дистанцию, я вернулся к тактике маневренного боя. Несколько точных ударов под занавес, которыми мне удалось завершить атаки, окончательно склонили перевес на мою сторону.

Все боковые судьи отдали победу мне.

Итак, долгожданное, наконец, свершилось: я стал чемпионом страны в тяжелом весе. Прогнозы Пастериса начинали сбываться. Но главное — незавершенная дуэль с Королевым — все еще ожидало меня впереди.

Наше затянувшееся соперничество, — забегая вперед, скажу, что оно длилось целых семь лет, — вообще-то не являлось чем-то необычным и новым. В спорте такое случается не столь уж редко. Но в боксе, пожалуй, подходящая аналогия имелась только одна. Причем и тут одним из двух действующих лиц опять же был Королев.

История его спортивной борьбы с Михайловым во многом напоминала нашу. Во-первых, она тоже растянулась на долгих семь лет, во-вторых, носила не менее упорный и ожесточенный характер и, в-третьих, совпадала еще в одной существенной детали: семикратный чемпион страны Виктор Михайлов был значительно старше своего соперника.

Первые четыре боя Королев, как позже я ему, проиграл. Ему, кстати, в момент первой с Михайловым встречи тоже, как и мне, едва исполнилось девятнадцать… И только на пятый раз — уже в поединке за звание абсолютного чемпиона — Королеву, наконец, удалось вырвать победу у своего грозного и неуступчивого соперника. Впрочем, через два года Михайлов вновь вернул себе этот титул, что и дало ему возможность уйти с ринга непобежденным.

Итак, пятая встреча! Сработает ли и дальше аналогия? Ведь следующая моя встреча с Королевым тоже будет по счету пятой… А то, что она неизбежно состоится, в этом я нисколько не сомневался.

Она состоялась в марте следующего года в Москве в спортивном зале «Крылья Советов».

Но перед этим я, будто специально для разминки, успел побывать вместе с нашей сборной в Швеции. Мы выступили там в трех городах — Стокгольме, Гётеборге и Садвикене и всюду расплатились за гостеприимство своих радушных хозяев самой что ни на есть черной неблагодарностью: из сорока встреч тридцать семь выиграли. Однако шведские болельщики на нас не обиделись, они понимали спорт и знали толк в боксе. Шведские газеты не жалели на нас ни своих полос, ни своего внимания. Помещали наши фотографии, подробно описывали и комментировали не только бои, но даже тренировки. Но все это, разумеется, не спасало шведских боксеров; поражение следовало за поражением.

В Стокгольме я выиграл оба боя, нокаутировав своих противников — одного в первом, а другого, неоднократного чемпиона Швеции Муберга, во втором.

Муберг, видимо, стремясь хоть как-то объяснить свое поражение, заявил корреспонденту газеты «Дагенс нюхетер»:

— Никто в мире не может сравниться с Шоцикасом!

Столь лестная оценка, разумеется, ничего, кроме улыбки, у меня не вызвала, но огласку она тем не менее получила немалую. Каким-то образом стало также известно, что из своих двенадцати международных встреч, которые я успел провести к тому времени, все двенадцать я выиграл, и тоже нокаутом. А если к этому добавить еще и то, что за время турнира общее число нокаутов, в которых побывали шведские боксеры, достигло семнадцати, а еще двое отказались от продолжения боя, то переполох, поднявшийся среди болельщиков, нетрудно понять. Сказался он, как выяснилось, и кое на ком из самих спортсменов.

Особые надежды любители бокса возлагали в те дни на своего фаворита в тяжелом весе Ингемара Юханссона. Газеты называли его одним из основных претендентов на популярный в США приз «Золотые перчатки», который вскоре должен был разыгрываться между американскими и европейскими боксерами. Юханссон, кстати сказать, большую часть этих надежд оправдал. Ровно год спустя он завоевал серебряную медаль на XV Олимпийских играх. А еще через несколько лет, покинув любительский бокс, стал чемпионом мира в тяжелом весе среди профессионалов, выиграв нокаутом у знаменитого американского негра Флойда Паттерсона.

Когда Ингемар Юханссон поднялся вместе со мной на гётеборгский ринг, зал устроил ему долгую шумную овацию. Но швед почему-то не проявил в ответ особой радости; мне даже показалось, что он то ли растерян, то ли чем-то взволнован. Мне сначала, конечно, и в голову не могло прийти, что звезда шведского бокса, напуганный шумихой вокруг нокаутов, испытывает самый обыкновенный страх.

Ситуация прояснилась только после удара гонга. Юханссон явно боялся. Он не просто отступал под натиском моих довольно сдержанных в первом раунде атак — он от меня бегал. Когда я это понял окончательно, мне стало и смешно и стыдно.

Я, конечно, знал, что и среди боксеров попадаются иной раз робкие люди. В обычной, рядовой, что ли, трусости их, само собой, не обвинишь. Ринг вообще, а большой ринг особенно, это исключает. С зажмуренными от страха глазами боя не проведешь. Но на опасность не реагировать нельзя. Людей из железобетона не существует. И без нервной системы тоже. Мужество — это не что иное, как способность преодолевать страх. И того, кто научился это делать, трусом никто не назовет.

Мне передавали, что после нашей с Королевым последней встречи в Московском цирке он обронил в мой адрес:

— Шоцикас трус.

Правда, впоследствии он счел нужным сделать уточнение.

— Я был прав и не прав, — добавил он. — Шоцикас боялся меня, но он умел преодолевать свой страх. Еще в первый раз, в Риге, я его бил, а он вставал и все шел и шел на меня. Это боец, ничего не скажешь.

Боялся ли я его? Нет, не боялся. Иначе я бы не искал встреч с ним на ринге. А я не просто искал, я делал все, чтобы они состоялись. Другое дело, что тяжелые, сокрушительные королевские удары вызывали у меня не только восхищение и уважение, но и естественное чувство опаски. Но ведь и сам Королев, когда он в том же самом бою на ринге Московского цирка пропустил сильный удар и, встав с пола, изменил своей, обычной открытой стойке, тоже поступил так не от прилива бесшабашной удали. Суть, конечно, не в том, что у него на какое-то время сдали нервы. Королев просто считал, что перемена стойки поможет ему лучше справиться с ситуацией. Но в этом-то и вся соль. В том, что сама ситуация показалась ему опасной. Страх проиграть бой, а значит, и страх перед противником, который его может выиграть, вынудил Королева чем-то поступиться и искать какие-то новые решения. Но это не страх труса, не боязнь перед конкретным человеком, а осознанное опасение бойца упустить из своих рук победу, опасение, которое отнюдь не только не ослабляет его волю к борьбе, а, наоборот, удваивает упорство и стойкость, высвобождая резервы характера.

И когда я говорю о недостатке мужества у некоторых боксеров, я имею в виду лишь то излишне повышенное «почтение», которое они иногда испытывают к каким-то отдельным, обычно именитым противникам, заранее настраиваясь на поражение. И оттого, как правило, действительно проигрывают.

Юханссон, судя по всему, оказался как раз из них. К слову сказать, с ним то же самое случалось и в дальнейшем. На тех же Олимпийских играх, в финальном бою с американским негром Эдвардом Сандерсом он бегал от своего противника до тех пор, пока его не дисквалифицировали. А заодно лишили за неспортивное поведение и серебряной олимпийской медали, положенной ему, как финалисту. Именно в связи с этой «обидой» Юханссон, по его словам, и поспешил перейти в профессионалы.