Всю подноготную Артем рассказывать ей не стал. Он сосредоточил внимание Ксюши лишь на переноске материалов. Оказалось, что тогда в кладовке командовала она. -…Помню. А как же. – Женщина из деликатности старалась дышать в сторону – чтобы до майора не доходил винный дух. – Шастал там один… Кореш Фигаря; так он сказал. Я его шуганула – будьте здоровы. Все ему объяснила… как полагается. Стой и жди возле подъезда, пока Фигарь освободится. Нечего под ногами путаться, у нас работа. Я что, не права?

– Правы, правы, – успокоил ее майор. – Вам этот приятель Фигаря известен?

– Не-а. Увидела его впервые.

– Он пришел вместе с Фигарем?

– Если не ошибаюсь, чуть позже. Утром его точно не было.

– Как вы считаете, Фигарь ждал своего приятеля?

– Чего не знаю, того не знаю. Но мне почему-то кажется, что Фигарь здорово удивился.

– Расскажите, пожалуйста, поподробней, как все было.

– Ну, этот… хмырек пришел и начал шушукаться с Фигарем. Я не прислушивалась, о чем они там говорили. Забрала остатки клея и пошла наверх. А когда возвратилась, то застала ту же самую картину – торчат в кладовке, курят и базарят. Ну, я, конечно, молчать не стала…

– А что случилось потом?

– Ничего такого… Фигарь взял мешок с цементом и понес к лестнице. Что делала я? Вот чего не помню, того не помню. Кажется… Нет, забыла. Уж извините.

– Приятель Фигаря сразу ушел?

– Черт его знает, – откровенно призналась женщина. – Я за ним не следила. Мне помнится, какое-то время он ошивался в подвале – ждал своего дружка. А потом… Потом исчез.

– А почему вы его не выгнали?

– Думаете, постеснялась? Ничуть. Просто там украсть было нечего.

Довод был исчерпывающим. Чисто русским. Ни прибавить, ни убавить. Артем поверил в него сразу и бесповоротно.

– Вы можете описать его внешность? Пусть даже приблизительно.

Женщина в смущении развела руками.

– У меня плохая память на лица, – сказала она извиняющимся тоном. – Помнится только, что он был худой. И, как мне показалось, испуганный. Все.

– Спасибо. Вы нам здорово помогли. До свидания. Удачи вам…

Артем решил пока не акцентировать внимания на внешности приятеля Фигаря. И не терять времени на составление фоторобота. Ему было хорошо известно то, о чем женщина и не догадывалась. Когда сидишь перед экраном монитора, где мелькают детали лиц, в памяти поневоле всплывают даже мелкие подробности. Просто необходимо, чтобы со свидетелем работал настоящий профессионал, а не безразличный ко всему, кроме собственной зарплаты, поденщик.

У майора был горячий след – Фигарь. По идее, этот странный тип мог ответить на некоторые вопросы, интересующие Артема. В том числе и о личности своего приятеля.

Майор поехал на квартиру Фигаря.

Леха не страдал клаустрофобией, но в подземелье, которое уводило его неизвестно куда, ему стало жутко. Фонарик в руках был весьма слабым утешением. Неяркий желтоватый луч выхватывал из чернильной темени осклизлые стены, покрытые наростами как коростой, кучи камня и битого кирпича, глубокие лужи, узкие боковые ответвления – в основном засыпанные обрушившимися сводами… Короче говоря – картина не для слабонервных.

Вор шел не быстро, опасаясь попасть в какую-нибудь незамеченную ямину. Когда он продвинулся вперед метров на сорок (может, несколько дальше), позади раздался приглушенный расстоянием и земной толщей грохот взрыва. Сверху посыпалась каменная мелочь, но подземный ход устоял.

Саюшкин сразу смекнул, что это такое. Наверное, Вениамин все-таки раскусили Лехину игру, и, не сдержав злобный порыв, приказал зашвырнуть в лаз гранату. Видимо, он сообразил, что вор привязал к чему-то веревку-поводок и забился в какую-нибудь дыру, решив не дожидаться обещанных "милостей". Теперь ему назад ходу точно не было.

Интересно, думал Леха, попытаются они достать его из норы, или нет? Как никак на кон поставлены сотни тысяч "зеленью". Но, по здравому размышлению и сообразуясь с характером Вениамина, Саюшкин все же склонялся к тому, что смуглый не будет этого делать. Он вовсе не дурак, этот "фермер" от гоп-стопа. Хитер, ох, хитер, сукин сын…

Потому первой мыслью, которая пришла Вениамину на ум, скорее всего, была догадка, что их "Сусанин" дал деру по заранее подготовленному маршруту. А значит, поставив на всякий случай возле пролома сторожей, Леху будут ждать на поверхности. Ждать и искать. Да так, что перевернут весь город вверх тормашками.

"Ну что, козлы, взяли Сусанина!? – торжествовал вор, когда затихло эхо взрыва. – Ножичками порежем… Как бы не так. Не говори гоп… Мы еще маненько покувыркаемся.

Лишь бы отсюда выбраться…" Он шел очень долго – так ему показалось. Приподнятое настроение постепенно улетучилось, и ему на смену пришел нестерпимый голод. Саюшкин до такой степени хотел поесть, что у него заболел живот. Ему даже показалось, будто склеились стенки желудка. Леха знал за собой такую слабость. После своей воровской "работы", которая тоже забирала много нервной энергии, он мог есть и пить за четверых, и даже с полным желудком чувствовал себя голодным.

Леха чисто механически достал из сумки свечу и сунул ее в рот. Но едва зубы, щелкнув, отгрызли кусочек парафина, он опомнился и с проклятиями выплюнул его под ноги. В этот момент вор готов был сам себе надавать по мордам: ну что стоило купить свечей из воска!? Денег пожалел, жлоб несчастный… Воск, по крайней мере, можно было употребить вместо жевательной резинки. Все не так жрать хотелось бы.

Он почувствовал, что подземелье идет под уклон. В одном месте Саюшкин едва не свалился, не заметив ступеней, ведущих вниз. Воды здесь стало побольше, но пол был чище, не так захламлен, как вначале. Только теперь Леха заметил, что старинные мастера вымостили его брусчаткой. Собственно, как и все подземелье. Наверное, этот ход являлся главным.

Стало тяжело дышать. Воздух был сильно насыщен влагой, и осязаемо тяжел – давил не только на легкие, но и на мокрые плечи.

И все же, подземелье вентилировалось. Это Саюшкин проверил сразу, как только немного опомнился от переживаний. Он достал зажигалку, несколько раз чиркнул колесиком, и острый язычок пламени сразу же отклонился в сторону. Тяга была, что весьма обрадовало вора. Вот только пламя, как стрелка компаса, указывало именно в ту сторону, куда Леха и шел. Что несколько его озадачило – спуск становился все круче и круче.

Вскоре Саюшкин брел в воде по колени. Она уже не бежала, а лежала перед ним как стекло из обсидиана, оживающее, когда он переставлял ноги. Страх вместе с неожиданным удушьем цепко схватили вора за горло, и Леха едва не закричал благим матом. Но тут откуда-то сбоку, из очередного ответвления, потянуло свежестью, и он пошел на ветерок, совершенно не соображая, что делает.

Здесь ход был поуже. Но он поднимался наверх! Будь Саюшкин в состоянии бежать, он рванул бы вперед заячьим скоком. Но пол под ногами был илистым, встречалось много битого кирпича, и Леха, придавив свое ретивое, шел осторожно, будто по болоту.

Ход вывел его в галерею. Она оказалась просторной и сухой. Наверное, галерея была более поздней постройки, потому что ее стены сложили из грубого кирпича темнокоричневого цвета. С одной стороны галереи – напротив овального зева хода – виднелись глубокие стрельчатые ниши. В одной что-то забелело в глубине, и вор, в котором совсем некстати проснулся кладоискатель, сунул туда рука и вытащил какой-то сферический предмет.

На него глядел череп. Освещенный лучом фонарика, он ехидно скалил зубы и, как показалось совсем потерявшему голову Лехе, подмигивал пустой глазницей.

Коротко вскрикнув, Саюшкин в ужасе швырнул свою находку обратно, и припустил вперед галопом. Но бежал он недолго. Дорогу ему перекрыл достаточно свежий завал.

Леха не стал его разбирать, а повернул обратно. Теперь он шел, стараясь не глядеть на ниши, но глаза словно кто-то поворачивал в ту сторону, притом с помощью грубого ворота. У него от борьбы с самим собой даже глазные мышцы начали болеть.