Валентина и Саюшкин виделись редко – от силы раз в неделю. И чаще всего на рынке.

Недорого, но прилично одетый мужчина – а Леха тщательно следил за своей одеждой – нравился девушке все больше и больше. Он не позволял себе грубостей и пошлостей, был весел, остроумен, немножко болтлив (но женщины любят, когда у мужчин, ко всему прочему, еще и хорошо подвешен язык) и достаточно щедр – Саюшкин иногда дарил ей цветы и милые, недорогие безделушки, купленные здесь же, неподалеку, на лотках.

В разговорах Валентина и Леха никогда не касались сугубо личной жизни друг друга. На эту тему они наложили молчаливый и единогласный запрет. Но как-то так вышло, что Валентина и Саюшкин достаточно быстро определились в главном – они были холостыми.

По крайней мере, если судить по паспортным данным. А большего им и не требовалось.

Иногда Саюшкин представлял Валентину на месте законной жены, и ему казалось, что это было бы здорово. Но потом его мысли плавно перетекали на сварливую личность своей сожительницы Верки, и он тут же, мысленно ужасаясь, отказывался от мечтаний.

Так оно все и катилось: душевные встречи с Валентиной на рынке, раз в месяц поход на концерт или в кино, а по праздникам, когда удавалось избавиться от бдительного глаза Верки, посещение ресторана или бара. Смешно, но факт – Леха ни разу не поцеловал Валентину в губы! Только в щечку – по-братски. Мало того, он никогда не входил в ее квартиру, обычно прощаясь с девушкой возле такси.

Но им хватало и этого. Такая "платоническая" любовь возвышала их в собственных глазах, делала серую будничную жизнь каждого более яркой, наполненной и привлекательной. Ведь что может сравниться с томительным ожиданием чего-то неизвестного и, по идее, прекрасного?

А постель, как размышлял Саюшкин, она и есть постель; в ней все женщины, даже пресловутые "мисс" городов и окрестностей, в особенности когда в темноте, похожи друг на дружку словно близнецы. Даже речи во время интима у всех почти одни и те же. Леха никогда не отличался повышенным целомудрием, скорее, наоборот, а потому знал об этом не понаслышке.

Саюшкин покривил душой перед Валентиной только в одном – не сказал, что уже давно занимается воровским промыслом. Даже мысль, что ей когда-нибудь станет об этом известно, приводила собачьего вора в смятение, соседствующее с чем-то подобным раскаянию.

Он представился Валентине инженером какого-то там номерного предприятия, уволенным по сокращению штатов и подрабатывающим где придется и когда придется, нередко на выездах. Так ему легче было мотивировать невозможность регулярных встреч, в особенности по вечерам, и временами случающееся безденежье. В свою очередь Валентина работала в палатке днем, с утра и допоздна, почти без выходных, потому часто встречаться они не имели никакой возможности.

Сегодня Валентина показалась ему какой-то особенной. Она так и лучилась, будто внутри у нее горел фонарь. С чего бы? – подумал озадаченный Леха.

Объяснение он получил достаточно быстро: учитывая заслуги Валентины на рыночном фронте, мужик, который держал палатку (и еще десяток других), перевел ее работать в недавно построенный магазин заведующей отделом. Что автоматически обозначало значительное повышение статуса его подружки, увеличение зарплаты, а также нормированный рабочий день и обязательные выходные.

Намек был ясен. И Саюшкин обречено вздохнул: теперь придется расставлять все точки над "i". Но в его вздохе чуткий наблюдатель мог уловить и облегчение. Леха неожиданно понял, что и дела Валентины, и она сама отнюдь ему не безразличны. Что касается Верки… А что Верка – стена? Не грех и отодвинуть. Разве можно ее сравнивать с Валентиной? А значит… Стоп! Об остальном Леха запретил себе даже напоминать. Загад не бывает богат…

Дверь квартиры почему-то была не заперта. Саюшкин недоуменно пожал плечами и тихо выругался – ох, уж эта сумасбродная Верка! У нее иногда случались такие моменты.

Особенно когда Верка покупала какую-нибудь обновку. Тогда она старалась побыстрее добраться до большого зеркала в спальне, где можно было увидеть себя во весь рост, а закрыть на замок входную дверь забывала.

Хорошее настроение улетучилось мгновенно. Нет, нужно заканчивать трали-вали с этой заразой! Хватит! Понежилась в тепле и сытости, попила кровушки, – и будя. В конце концов, он не давал ей торжественного обещания дожить вместе до гробовой доски. И тем более, не клялся на кресте хранить супружескую верность.

Как сошлись, так и разойдемся, решил Леха, постепенно ожесточаясь. Продам, думал он, наркоту, заберу Валентину – и куда-нибудь на юга, где потеплей. Квартирку прикупим, тачку, а там гляди и дети… Валюха баба молодая, да и он еще вполне… чтобы замастырить, например, близняшек.

Да, точно – пора! И об этом он скажет Верке прямо сейчас, не откладывая тягостное объяснение в длинный ящик.

Саюшкин решительно пнул дверь ногой и зашел в прихожую. Ну, конечно, подумал он, в доме, как всегда, бардак. Вещи лежат на полу – вешалка оборвалась, обувь тоже разбросана. Блин! Ногу некуда поставить…

Разозлившийся Леха ворвался в гостиную, и едва открыл рот, чтобы высказать сожительнице все, что он о ней думает, а также затеять финальную в их совместной жизни ссору, как тут же его и захлопнул, щелкнув зубами. Картина, представшая перед его внезапно обезумевшим взглядом, могла вызвать шок у кого угодно.

Верка сидела посреди комнаты на стуле в одних трусиках. Она была привязана бельевой веревкой к спинке. На голову ей кто-то натянул прозрачный колпак из полиэтиленового пакета. Обнаженный торс сожительницы был весь в ножевых ранах. Кровь из порезов давно вытекла и на полу образовалась темно-красная, а местами почти черная лужа. Вся комната представляла собой свалку вещей, распоротых диванных подушек и разных безделушек. Похоже, квартиру тщательно и достаточно бесцеремонно обыскивали, швыряя все на пол.

Саюшкин застыл как вкопанный. Ноги просто отказались ему повиноваться. Выпучив глаза, он пытался что-то сказать, – возможно, закричать, позвать на помощь – но язык прилип к гортани и казался чужеродным предметом, каким-то образом очутившимся во рту. Голова вдруг освободилась от всех мыслей и стала такой звонкой, что любой, даже малейший, шум производил в черепной коробке настоящий тарарам.

Трудно сказать сколько длилась эта вынужденная пауза. Но вот, наконец, кровь прихлынула к совершенно белому лицу вора, а с нею пришел и страх. Он заполнил все тело Саюшкина без остатка, рассыпался мелкими иголочными уколами по ногам и нижней части туловища.

Бежать!!! Немедленно! Прочь отсюда, прочь!

Леха выскочил за дверь и помчался вниз по лестничному пролету. Бежать, исчезнуть, спрятаться – где-нибудь, пусть даже у чертовой бабушки за пазухой. Бежать? А тайник с героином!?

Саюшкин резко остановился. Страха как не бывало. Сволочи! Они его обокрали!!! Леха был абсолютно уверен, что к нему приходили хозяева героина.

Тайник! Нужно проверить, что с ним.

Нимало не колеблясь, больше ни о чем не думая, только про свою заначку, совершенно обалдевший Саюшкин рванул вверх с такой же скоростью, с какой бежал к парадному. В квартире он первым делом закрыл входную дверь на засов, потом заскочил на кухню и вооружился топориком для рубки мяса. А затем обследовал спальню, куда еще не заходил.

Как Леха и предполагал в своей безрассудной отваге, в спальне никого не оказалось. Но разгром был учинен точно такой же, как и в гостиной. Тогда Саюшкин притащил кухонный стол и осмотрел антресоли.

Убийцы тоже не обошли их вниманием. Но хорошо замаскированный тайник за кучей всякого хлама они не нашли.

Трясущимися руками Леха отвинтил четыре шурупа, удерживающие панель, которая маскировала дверку тайника, отодвинул ее в сторону, затем достал заветный ключ и открыл замок.

Героин был на месте. Саюшкин быстро запихнул в карман лежавший в тайнике конверт с небольшой суммой денег, оставленных на черный день, затем достал из-под выпотрошенного дивана старый рюкзак и сложил в него пухлые пакеты с желтоватобелым порошком. Голова по-прежнему была пуста, и вор двигался как робот – без мыслей, совершенно автоматически, подчиняясь лишь какой-то программе.